Опять сочиняю тебе письмо.
Письмо, без конверта и без мольберта — никогда не отослать, никогда не написать.
Всё в голове, больным монологом.
Никогда, ты не услышишь этих фраз. Не узнаешь, смысл горьких строк.
Не увидишь этих… глупых слез.
Ты уехал. Был вынужден. Понимаю.
Понимаю.
Но хоть весточку… хоть на мгновение, увидеть, услышать тебя.
Ты же…. Дерзкий, сам себе на уме… уродец. Мой уродец. Разве сложно пойти против правил? Сложно нарушить уклад? Разве впервое?
… и приехать ко мне…
Как хочу коснуться тебя…
Поцеловать.
Обнять…
Прижать к сердцу.
Не раз вспоминаю наш поцелуй. Не раз…
И пусть смылись уже давно ощущения,
затупились воспоминания…
Я все мечтаю…
Дорисовывая то, чего и не было вовсе.
(устало сложила руки на плошки сверху и обреченно уткнула, спрятала свое лицо)
Как хочется… просто скрыться, от всего мира сразу. Исчезнуть.
От тупых правил, устоев, интриг, уловок.
Устала сражаться, воевать.
Прошел год. Лишь год, а как переменилась моя жизнь.
Простые мечты… обернулись в кошмар. Пустой, больной кошмар.
— ЖОЗЕФИНА!
От неожиданности нервно дернулась. Черт! Черт! ЧЕРТ! Задела собой плошки… от резкого рывка — те слетели на пол.
Черные крошки земли… рассыпались, разбежались по полу, плюхнувшись мертвым курганом сверху на хрупкие саженцы.
ЧЕРТ ДЕРИ!
Вся работа этой недели… насмарку.
Гневный взгляд навстречу.
— Т-ты что натворила? — прошипела ТА мне в ответ.
(я возмущенно приоткрыла рот)
— И это виновата Я?
— Не поняла? — нагло, дерзко, фраерски отвесила де Голь. — Ты на меня стрелки не переводи… Идиотка! Руки… выросли невесть откуда.
— Слушай, — резкий, с вызовом шаг навстречу (браво, мы здесь одни остались). — Думаешь, крутая?
Расхохоталась та.
— А что ты мне сделаешь? Отщепенец недобитый. ЧТО? — (гордо выровнялась, вытянулась как гусь на параде). — Без своего Доминика… ты и гроша ломаного не стоишь, криворучка недоштопанная.
— Что сделаю? — (ядовито заулыбалась я, переспрашивая — даю последний шанс)
— Что?
Эх, зря, ты, мымра, родилась на свет.
В миг подскочила и, на ходу ухватив какое-то ведерко с рассадой, тут же зарядила ей в голову.
Падло, не помрет — но потеряется уж точно.
(пошатнулась, заскулила)
Но буквально мгновение и в миг кинулась на меня.
Я только и успела с ноги зарядить в живот — та попятилась.
Я не спортсмен, но…
Резкий, молниеносный рывок — и тут же была сбита с ног… я.
Острая боль вдруг разорвала горло, мое горло.
Задыхаюсь, захлебываюсь ею. Чувствую соленую ржавчину на губах.
Попытка отбросить…
Слаба. Слишком слаба — будто стену толкать.
Руками упорно давила, пыталась стянуть, но с каждой секундой все меньше и меньше оставалось сил не то что бороться, а просто дышать.
Де Голь жадно вгрызалась в шею, тут же бросая место укуса. И снова, снова… — больше ран. Вдруг выгнулась, дернулась: резкий удар кулаком по перевернутой плошке — разлетелась та на щепки.
Схватила деревянный осколок — и замахнулась на меня…
… зажмурилась, испуганно сжалась я, предвкушая удар, дикую боль.
Замерла в страхе, не дыша.
Но вдруг стук, треск. Посыпались, зазвенели стекла…
(испуганно распахнула глаза)
Морена замерла в ужасе. Еще мгновение — и рухнула сверху на меня. Мертвая?
… взгляд испуганно скользнул по полу. Все было буквально усеяно толстым слоем земли (и нервно торчащими из нее поломанными саженцами).
Плошки. Деревянные ведерка, миски, разлетелись… все до последней — вдребезги.
Словно усеяна иголками, вся спина де Голь была истыкана осколками.
Испуганно столкнула с себя недвижимое, оцепеневшее тело. Задки отползла на несколько футов, резкий разворот — и испуганно убежала прочь.
А в голове лишь один вопрос:
КАКОГО ЧЕРТА? ЧТО ПРОИЗОШЛО?
Глава Двадцать Шестая
* * *
Винный погреб-подвальчик.
Я испуганно забилась в угол, сжалась (подмяв под себя ноги).
Глаза лихорадочно метают взгляды по сторонам…. ища ОТВЕТЫ.
Я убила? Убила ее??
УБИЛА?
Нет.
Только не это.
Не это.
Я… я готова еще не раз терпеть ее издевки,
воевать,
драться…
Но убить — нет. НЕТ! Не так…
— Вот ОНА! — вдруг кто-то крикнул (послышалось на лестнице).
Быстрые шаги — и матушка Жаклин уже стояла передо мной.
— А ну пошли со мной, милочка, — злобно схватила за шкирку (не сопротивляюсь; ужас, страх, отчаяние давят сознание — каюсь…); потащила за собой.
— Искевцы уже едут, — послышалось женский голос нам вслед.
— Вот и отлично, — злобно прошипела монахиня, все еще не выпуская меня из хватки (бесцеремонно тащила за собой, как гадкое отродье; настоящего преступника).
* * *
А вот и мои адвокаты.
В кабинет Клариссы зашли Виттория, папа… и Асканио.
Аско?
Н-но зачем? Зачем он здесь?
(пристыжено отвела взгляд, уткнулась в пол)
Я, бесспорно, очень, ОЧЕНЬ рада его видеть, н-но…
Стыдно, стыдно мне… за все, что было.
Не его я больше. Не ЕГО.
Отпустил — и я… ушла.
— Что случилось? — резким, уверенным (отчасти нахальным) голосом изрекла Виттория и тут же обняла меня за плечи (прижала к себе спиной).
— Рада, что все приехали, да так быстро. Нам она ничего не рассказывает. Читать мысли… не умеем. Потому — все надежды на вас. Добровольно или принудительно, девушка должна сознаться.
(тяжело сглотнула; напряглась и крестная)
— Так в чем же, вообще, дело, вы хоть сами скажете? — не выдержал отец. Короткие, быстрые шаги в центр комнаты.
— Вы присаживайтесь, не стойте. Разговор наш будет длинным… и тяжелым.
Вдруг Асканио ехидно рассмеялся (оторвался от стены и прошелся к свободному креслу).
— Нечего так драматизировать, Кларисса. Мы всегда готовы наше чадо забрать на Искью, коль сами не справляетесь.
(ого-го, наше чадо? вот это Асканио выдал!)
— Так мне всем вам мозги чистить и перебирать мысли? — нервно пробормотала Виттория, — или все же… скажете, что происходит?
— Сегодня вечером у нас случилось чрезвычайное происшествие, — (тяжелая пауза), — Жозефина и Морена в теплицах устроили драку.
— Тоже мне… новость, — нервно рассмеялся Асканио.
(все живо обернулись и замерли в удивлении)
Аско молчал, загадочно улыбаясь.
