Мистер Лестер широко открывает глаза.

— Какой… э-э… интересный наряд, — говорит он.

— Я сама его сшила, — сияет мама. — Уникальная вещь!

— Да-да, безусловно, — негромко соглашается мистер Лестер. — Но вашей дочери будет удобнее, если в следующий раз она придет в обычном трико.

Мама не обращает на его слова никакого внимания.

— Александрина очень хочет познакомиться с мисс Деббэ, — говорит она, хотя это ложь. — Она мечтает стать прима-балериной в Гарлемском театре балета, как мисс Деббэ когда-то. — Это тоже чистой воды выдумки! Пусть она теперь только попробует сказать мне, что врать плохо — я ей припомню!

— К сожалению, мисс Деббэ уехала на конференцию преподавателей танцев, — говорит мистер Лестер. — Сегодня занятия веду я.

— Везет же Александрине, — подмигивает ему мама.

Ну, все, с меня хватит.

— Маме пора идти, — говорю я громко и четко. — Ей нужно сшить несколько костюмов, это очень важный заказ, — я подталкиваю ее локтем к двери.

— Будь умницей, солнышко, чтобы я могла гордиться тобой, — прощается мама. Выйдя на ступени, она машет мистеру Лестеру.

— Итак, Александрина, — говорит мистер Лестер. — В девять лет девочки у нас обычно посещают третий класс балета. Попробуем отправить тебя туда и поглядим. Если будут трудности — скажи мне, хорошо?

Я киваю. Интересно, как я вообще могу равняться с детьми, которые столько лет проучились в балетной школе большого города.

Мистер Лестер показывает мне школу. Мы поднимаемся на второй этаж, где расположены студии. На третьем этаже — большой зал, там устраивают концерты. Вот маленькая комнатка, в которой хранят костюмы и ноты, а там, дальше по коридору, — кабинет мисс Деббэ. А вот и туалеты. Уф-ф.

Мистер Лестер ведет меня вниз, в раздевалку, где дожидаются занятий другие девочки.

— Подожди пока тут, — говорит он. — До занятия осталось десять минут. — Он улыбается мне. — Я понимаю, что быть новенькой не так-то просто, но, думаю, все будет хорошо. У нас тут славные девочки.

— Да, сэр, — говорю я. Делаю глубокий вдох и вхожу в раздевалку.

Когда я вхожу, в раздевалке наступает тишина. Сидящие у двери девочки фыркают от смеха. Я вешаю куртку на привинченный к стене крючок, отхожу подальше от фыркающих девочек и собираюсь сесть. Но тут я вспоминаю про нашитые молнии на колготках. Когда я сажусь, они противно скрежещут. И я остаюсь стоять.

Я вижу девочку со скейтбордом, смотрю на нее и хлопаю глазами. Рядом с ней сидят еще две девочки. Все трое — иссиня-черные, а скулы у них высокие, как у моделей. Лица у девочек почти одинаковые. Но у девочки со скейтбордом такие мускулы, как будто она тренируется по программе Фиби Фитц. Девочка посередине выглядит так, словно ест сладкое и за себя, и за скейтбордистку. А та, что с другого края, тощая, но не мускулистая. Волосы у нее убраны назад и перевязаны розовыми ленточками. Девочка, что потолще, держит на коленях блокнот и смотрит в пространство.

На стене передо мной развешены вставленные в рамки плакаты Гарлемского театра балета, о котором только что говорила мама — ну надо же, он и правда существует. Я выбираю плакат получше и смотрю на него, не отводя глаз. Может, если я буду стоять неподвижно, как статуя, девочки забудут о моем присутствии.

Но нет, одна из девочек идет прямо ко мне. У нее пышные локоны медового цвета, достающие до плеч, а одета она в яркое, красное с оранжевым трико и зеленые колготки. Наряд у нее почти такой же необычный, как у меня, но, похоже, ее это ни капли не смущает.

— Слушай, ты зачем напялилаэтот тихий ужас? — громко спрашивает она.

Я смотрю на нее во все глаза. У нас в Джорджии считается грубым обращать внимание на чужие странности. Вы можете посадить себе на голову поросенка и пройтись с ним по главной улице, но встречные только улыбнутся вам и заметят, что погода нынче чудесная.

Девочка смотрит на меня внимательными карими глазами, от которых, похоже, ничто не может ускользнуть, и ждет ответа.

— Меня мама заставила, — объясняю я.

— Ну и ну! Твоя мама совсем лока, — говорит она, качая головой.

— Что еще за лока?

— А, ты испанского не знаешь, да? Лока— значит «чокнутая», — говорит девочка. Она разминает ноги — рисует то одной, то другой круги в воздухе.

У меня загораются уши. Я и сама думаю, что мама немного того, но с какой стати об этом должны говорить чужие люди?

— А твой костюм тоже мама выбирала? — спрашиваю я. — Тогда она, наверное, сама лока.

Интересно, девочка разозлится? На всякий случай я готовлюсь принять свой самый грозный вид, но она улыбается и поворачивается на месте, как модель на подиуме.

— Нравится, да? Трико я сама красила. Ну, понимаешь, пришлось — я его заляпала соусом для спагетти. У моих родителей итальянский ресторан, и у меня вечно одежда в оранжевых пятнах. Меня зовут Эпата, а тебя?

— Александрина, — говорю я.

— Ты ведь из южных штатов, да? У меня во втором классе была учительница из Атланты, она говорила точно как ты.

Верно — мне кажется, что все здесь говорят как-то странно, но, оказывается, и им моя речь тоже кажется странной. Я киваю.

— Мы только что переехали.

—  Бенвенута.Это по-итальянски «добро пожаловать».

Кажется, она говорит искренне. Я улыбаюсь.

— А ты итальянка или испанка? — спрашиваю я.

— Наполовину итальянка, наполовину пуэрториканка, и вообще я классная, — говорит она и снова кружится на месте. Я смеюсь, и она улыбается в ответ.

— Значит, ты знаешь и итальянский, и испанский?

Она пожимает плечами.

— С нами живут обе бабушки — и итальянская, и из Пуэрто-Рико. — Эпата снимает с руки фиолетовую резинку для волос и сворачивает волосы в бублик. — Но кроме меня в семье никто не знает оба языка. Папа говорит, ко мне нужно субтитры делать.

Я снова гляжу на девочку со скейтбордом и двух ее соседок.

— Они тройняшки?

— Ага, — говорит Эпата. — Со скейтом — это Джоанна. Та что с розовыми ленточками — Джерзи Мэй. А Джессика сочиняет стихи. У нее одна нога короче другой, поэтому она носит специальные туфли.

Я пытаюсь все это запомнить и так напрягаю мозги, что почти забываю про свой наряд.

Входят две девочки в розовых трико. У обеих волосы убраны в пучок. У одной на голове — сверкающая диадема.

— Что, у нас уже Хэллоуин? А я и не знала, — говорит девочка в диадеме своей подруге, проходя мимо меня. Ее слова тонут в противном хихиканье.

— Не обращай на них внимания, — говорит Эпата. — Они думают, что они такие прекрасные, а на самом деле — полный отстой.

Я потрясена — и тем, как она говорит об этих девочках, и словом «отстой». Если я хоть раз скажу «отстой», мама меня убьет на месте.

— Ты погляди на их походку, — продолжает Эпата. — Выворачивают ноги, как утки. Небось, увидели в мультике, что так балерины ходят. — Она смотрит на девочек и говорит во весь голос. — Кря-кря!

Входит мистер Лестер и хлопает в ладоши.

— Милые леди, прошу в класс.

Между тем в раздевалке собралось уже больше двадцати девочек. Мы идем за мистером Лестером по лестнице и входим в студию на втором этаже. По той стене, где окна, проходит балетный станок. На стене напротив — огромное зеркало. Пожилая дама с ярко-рыжими волосами и в зеленых очках наяривает на фортепиано развеселый джаз.

— Миссис Бьюфорд, мы начинаем занятие, — говорит ей мистер Лестер.

Дама вздыхает как человек, которому не дают заниматься любимым делом, и фортепиано умолкает.

Мистер Лестер предлагает нам сесть на пол. Эпата весело на меня смотрит. Хоть бы она не услышала, как потрескивают молнии. Сижу не шевелясь.

Мистер Лестер говорит, что рад видеть нас в третьем классе школы балета «Щелкунчик». По его словам, большую часть времени занятия будет вести мисс Деббэ, а сами занятия будут проходить дважды в неделю, по вторникам и субботам.