Отвернувшись, она случайно заглянула в дальний угол за сценой и увидела там кое-что такое, на чем задержался ее взгляд. Хейден чихнул опять. Лени стало любопытно, она слезла со своего табурета и заковыляла посмотреть, что она увидела. Наклонившись, она подняла с пола ярко-желтый прямоугольный электрический фонарь. Из тех, у которых наверху ручка и луч такой силы, что прорезает самую густую тьму. Корпус фонаря был весь оклеен переводными картинками с персонажами диснеевских мультиков.

— Господи, это он.

Обхватив фонарь обеими руками, она уставилась на него, как на святыню. Она так расчувствовалась, что даже поднесла фонарь к губам и поцеловала.

— Что это такое? Что ты там нашла? — спросил Саймон, шмыгая носом.

Она подняла фонарь повыше, чтобы он увидел, и счастливым голосом сказала:

— Я его двадцать пять лет не видела. А он спас мне жизнь, когда я была ребенком. Боб, это ведь он, настоящий?

— Да.

— Как здорово. Я так рада.

Она вернулась на свой табурет, поставила фонарь на колени и прикрыла его обеими руками.

— Что такого особенного в этом фонаре, Лени?

— В детстве я ужасно боялась темноты. Мои родители зажигали в моей комнате ночники, оставляли открытой дверь в коридор, даже брали меня в свою постель, когда становилось совсем плохо, но ничего не помогало… Как-то летом я уехала в лагерь. Пока меня не было, отец покрасил потолок моей комнаты в сверкающий бирюзовый цвет и нарисовал на нем золотые звезды, вот такой величины. — Она развела большой и указательный пальцы, чтобы показать размер звезд: с крупную монету. — Но лучше всего было то, что он подарил мне его. — И она погладила фонарь, словно любимую зверушку. — Папа сказал, что, как только мне ночью станет страшно, я могу включить фонарь и направить луч в голубое небо наверху. И тогда я увижу, что в темноте нет ничего, кроме золотых звезд, а они все мои друзья… Знаете, сколько раз я включала его, чтобы поглядеть на звезды, когда была маленькой? Чуть ли не каждую ночь много лет подряд, и почти всегда это помогало. Много звезд, и все такие безупречные. Они были моими друзьями и защищали меня от темноты. Я поворачивалась на другой бок и засыпала.

— Попробуй сейчас.

Лени едва сдерживала нетерпение:

— Правда можно?

— Конечно — включи его и направь в потолок. — Ни голос, ни интонация Боба его не выдали, он просто предложил включить и попробовать.

— Ладно. — Ее большой палец скользнул на кнопку включения.

— А как же Хаос, Боб? Я думал, ты объяснишь нам про это.

— Да, потерпи минутку. Давай, Лени — жми.

Она включила фонарь. Луч света прыгнул через сцену и начертил яркий белый круг на противоположной стене. Лени направила луч к потолку.

— О боже!

Первое, что она вспомнила, увидев картину у себя над головой, это маленькие пластмассовые купола, которые надо потрясти, чтобы внутри началась метель. Снежинки в них обычно белые, но изредка встречаются золотые или серебряные. Теперь Лени показалось, как будто она сама находится внутри такого купола. Потому что луч ее фонаря высветил в воздухе миллионы разноцветных искорок и снежинок, медленно падавших на землю со всех сторон вокруг них. Пораженная, она водила лучом туда и сюда, вперед и назад, влево и вправо по потолку над сценой. Все небо было полно искрящихся сверкающих снежинок.

Но приглядевшись как следует, она обнаружила нечто еще более удивительное: то, что она приняла поначалу за снежинки, оказалось крошечными викторианскими елочными игрушками. Она сама увлеченно коллекционировала их много лет, и теперь по виду узнала многие, пока те проплывали мимо.

Что-то вдруг заставило ее перевести взгляд на Боба. Медведь смотрел прямо на нее, не обращая внимания на бурю. Многоцветная вьюга снежинок/украшений медленно падала на пол вокруг них. Хейден и Лени то и дело переводили взгляд с этого великолепия на Боба и обратно. Но медведь ничего не говорил, а только наблюдал за их реакцией.

— Протяните руки.

Сделав это, они сразу заметили, что ни одна упавшая на них снежинка не задержалась на месте. Коснувшись тела, они продолжали падать — сквозь плечи, руки, колени… пока не достигали пола. Хейден и Лени наблюдали, как падают разноцветные украшения, касаясь их тел и пролетая сквозь них, как будто те были из воздуха. Лени это восхитило. Она широко улыбнулась, глядя на свою раскрытую пустую ладонь, пошевелила пальцами и сказала:

— Наверное, мы и вправду призраки.

После ее слов в театре на миг установилась такая тишина, какая бывает лишь на безлюдной улице в три часа ночи в сильную метель.

Потом снова заговорил Боб:

— Вот так все и началось. Не спрашивайте меня когда, потому что я этого не знаю. Восемь миллиардов лет назад. Пять триллионов тысячелетий. Какая разница. Был большой взрыв. Вообще-то их было несколько, но до этого мы еще доберемся… Прежде чем разлететься на части, оно было Богом.

— Что было Богом?

— Все, соединенное вместе в один огромный орнамент. Он и был Богом. Но Бог разлетелся на части, разослав свои куски и кусочки по разным уголкам разных Вселенных. Из Его кусков и кусочков сложились эти Вселенные.

Медведь замолк, чтобы они глубже прониклись его словами, прежде чем продолжать. Лени поймала себя на том, что пристально вглядывается в пургу, бушевавшую вокруг, как будто теперь, когда она узнала, какую роль снегопад этот играет в истории, он сделался значительнее.

— А теперь представьте, что каждая из этих снежинок — это чья-то жизнь. Вот эта — дерево, а та — жук, а вот это человек… каждая снежинка — жизнь. Некоторые из этих живых существ наделены разумом, другие — нет. Жук умнее дерева. Но это никогда не имело значения, до недавнего времени. Каждое существо проживает свою жизнь, накапливает свой опыт и умирает.

— Потом что? — бросила Лени.

Хейден был поражен резкостью ее вопроса.

— А потом все, как видишь, оказываются здесь.

— Не тебя спрашивают. Боб, что потом?

Обиженный ее грубостью и тем, как она от него отмахнулась, Хейден бросил в ответ:

— Под ноги посмотри.

До сих пор Лени была так захвачена метелью и созерцанием медведя, который объяснял Бога, что ей и в голову не приходило посмотреть вниз. Теперь она посмотрела, и то, что она увидела на полу, ее поразило.

Снежинки, которые уже упали, и те, которые продолжали падать, прямо у нее на глазах складывались в великолепный абстрактный орнамент. Никогда раньше она не встречала ничего похожего, но изящество и простота, которые были в этом узоре, глубоко трогали. Это было все равно что набрести в музее на абстрактную картину и, поразившись сочетанию цветов и пропорций, фигур и эмоциональной силы, так и застыть перед ней, не в силах отвести глаз.

Не менее удивительно было представлять, что каждая снежинка — это чья-то жизнь и что она точно знает, где именно в этом орнаменте ее место, и падает прямо туда. Белые к белым, голубые к голубым, и так далее. Прямо на глазах у людей слои становились плотнее, краски ярче и богаче.

— Что это? — тихим, почтительным голосом спросила она.

— Мозаика.

— А что такое мозаика?

Теперь она обращалась к Хейдену, потому что это он велел ей смотреть вниз и сказал, как называется эта чудесная вещь у ее ног. Очевидно, он знал, что происходит.

— Откуда ты знаешь такие вещи, Саймон?

— Боб объяснил мне все еще до того, как мы с тобой встретились. Поэтому я и пошел тебя искать.

— Что такое мозаика?

— Воссоединившийся Бог. — Он взглянул на Боба, чтобы убедиться, что ничего не напутал. Медведь одобрительно кивнул.

Держась обеими руками за сиденье, Лени указала на мозаику ногой.

— Это Бог?

Хейден хотел было ответить, но Боб его перебил.

— Теория Большого взрыва говорит, что до определенного момента Вселенная будет расширяться. Но со временем ее движение замедлится, потом остановится, а затем повернет вспять. В конце концов все сожмется снова. Так же и здесь… Мозаик вообще-то две, Лени: одна — это твоя жизнь, и другая, побольше, это Бог. Возникают они одинаково. Когда ты родилась, твое бытие, как взрыв, ворвалось в новую для тебя жизнь и стало распространяться по ней во всех направлениях. Все, что с гобой происходило, все, что ты выбирала, все, из чего складывалась та личность, которой ты была, пока не умерла…