Пока она говорила, Этрих внимательно глядел в свою чашку с кофе. Потому что, стоило ему глянуть на Изабеллу, и он в два счета терял нить своих размышлений.

— Как вы сказали?

Они сидели за столиком в глубине продымленного зала кафе «Старая Вена», одного из немногих в городе заведений, открытых поздно ночью. Они пришли туда после того, как Винсент вдоволь нагляделся на витрину Петраса Урбсиса.

Изабелла похлопала его ложечкой по тыльной стороне ладони.

— Это все, что есть у него в магазине: предметы из его жизни. Не все, но многие; вещи, которые представляли для него достаточную ценность, чтобы их хранить. А теперь он распродает все это.

— Но как можно продавать свою жизнь? И зачем?

— Потому что он старик, который хочет умереть спокойно, зная, что его сокровища в хороших руках. Это не такая безумная затея, как кажется. Продает он в основном пластинки и компакт-диски. Петрас без ума от музыки, всякой. По-моему, у него что-то около пяти тысяч пластинок.

— Да, Изабелла, но в той витрине были куски старого мыла. Не будете же вы утверждать, что он продает старое мыло, которое собирал годами.

— Почему бы и нет? Я бы не удивилась. Представьте хотя бы на минуту себя на его месте. Вы стары и одиноки. Никому нет до вас никакого дела, и никто не хочет вас слушать. Ваши истории, ваши жалобы, оставшиеся у вас надежды и мечты: всем-все-рав-но. Со стариками всегда так… Но у вас есть немного денег, уйма свободного времени и миллион воспоминаний, которыми вы хотите поделиться с другими. Так что может быть лучше, чем открыть свой маленький магазин и продавать в нем все, что вам было дорого, людям, которые будут наслаждаться этими вещами не меньше вашего? Прежде чем кому-то что-то продать, Петрас разговаривает с человеком. И если тот ему не понравится, продажа не состоится. Я сама не раз видела, как он отказывал покупателям. Он говорит, что люди, которые заходят в его магазин, это либо одинокие старики вроде него, соскучившиеся по беседе, либо меломаны, разделяющие его музыкальные вкусы, либо просто люди, заинтригованные витриной и не удержавшиеся от соблазна войти.

Этрих потер лоб, не придумав ничего другого.

— И у него есть покупатели?

— О да, почти каждый раз, когда я захожу к нему, он обязательно с кем-то разговаривает. Зачастую его собеседники выглядят одинокими оборванцами, или как будто они только что сошли с летающей тарелки, но его это не смущает… Помните ту танцующую фигурку на приборной доске моей машины? Мне ее подарил один покупатель, фанат Элвиса. Я оказалась в магазине в день, когда Петрас продал ему очень редкую запись Элвиса, где тот в Лас-Вегасе поет «Аве Мария».

Хотя Винсент и Изабелла сидели, уставившись на свои руки, когда она рассказывала об этом, оба одновременно захихикали, представив себе Короля, поющего эту самую священную из песен. В Вегасе.

Когда он заговорил снова, голос у него был восторженный, как у ребенка.

— Вы должны представить меня этому Петрасу. Я должен с ним встретиться.

Изабелла кивнула:

— Можем пойти туда завтра, если хотите.

— Обещаете?

Было ужасно забавно, что он так сказал, но она вдруг почувствовала себя счастливой.

— Да, Винсент, я обещаю.

— О чем ты думаешь?

Отвечая, Винсент медленно тер глаза ладонями.

— Думаю, что нам надо поговорить об этом с Петрасом.

Они снова сидели в своей машине в Венском лесу. Хитцель положил голову Этриху на плечо. Окна были опущены. Изабелла скрестила руки и, отвернувшись от него, прислушивалась к окружающему.

— Как ты пришел к такому выводу?

Протянув руку, он ткнул пальцем в танцующего Элвиса на приборной доске.

— Я думал о том вечере, когда мы с тобой познакомились, и как ты рассказывала, откуда у тебя взялся он. — И он указал на маленькую фигурку.

Когда она заговорила, голос у нее совершенно изменился. Высокий и тонкий, он торопливо и гневно выкрикивал слова, точно говорил рассерженный ребенок.

— Я не хочу, Винсент. Я совсем не хочу идти к Петрасу за этим.

— Понимаю. Я бы тоже не хотел на твоем месте. Но, по-моему, сделать это все-таки придется, если, конечно, у тебя нет идеи получше.

Она знала, что он прав, но легче от этого не становилось. Еще полчаса назад Изабелла поняла, что другого выхода у нее нет. Едва узнав, какой звук она принимала за пение цикад, она сразу подумала: «Петрас». И это ей очень не понравилось.

Теперь она снова глядела на Винсента умоляющими глазами.

Видя ее отчаяние, он взял ее за руку.

— Родная, поступай так, как считаешь правильным. Ты же знаешь, я поддержу тебя. Не хочешь иметь дело с ним — не надо. Просто я не знаю, что нам еще делать.

— Ты так и не сказал, что, по-твоему, происходит со мной, Винсент. Ты ни словом об этом не обмолвился; не считая того, что я привожу с собой мертвых, когда возвращаюсь оттуда.

Она начинала изворачиваться. Иногда она делала так, когда ей хотелось спрятаться от неприятной правды. Непривлекательная, жалкая уловка. Но сегодня он не стал обращать на это внимания: развитие событий принимало слишком серьезный и опасный оборот. Изабелле придется признать правду и заняться этим прямо сейчас.

Его голос прозвучал жестко, жестче, чем ему самому хотелось бы.

— Что я могу сказать такого, чего ты не знаешь, Физз? Ты воскресила меня из мертвых. Чтобы сделать это, тебе пришлось пойти к Петрасу и научиться у него, как войти туда и вернуться обратно. Но ты помнишь, о каких последствиях он предупреждал тебя тогда. Тебе известно, как войти в смерть, но теперь кто-то использует твое знание против тебя. Они протаскивают тебя в эту дверь, когда им вздумается, хочешь ты этого или нет. Зачем-то они показали тебе смерть Хейдена. Зачем, не знаю. Думаю, им нужен наш ребенок, потому что Энжи опасен для них. Мы давно это знаем.

— А почему ты думаешь, что я должна увидеться с Петрасом?

Раздраженный, Этрих медленно сжал руку в кулак и опустил на грудь подбородок.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ответил на твой вопрос?

Она поджала губы.

— Не говори так, Винсент. Не сейчас. Мне нужна твоя помощь, а не нотации. Да, скажи, почему ты думаешь, что я должна к нему пойти.

Первым желанием Винсента было наорать на нее. Но он сдержался и, повернувшись к собаке, некоторое время гладил ее по макушке, прежде чем заговорить.

— Когда я умер, ты пошла к Петрасу, и он показал тебе, как войти в смерть и вернуть меня оттуда. И оказался прав — его совет сработал. Я, честно, думаю, что нам надо пойти к нему теперь, рассказать, что с нами происходит, и послушать, что он скажет. Больше нам не к кому обратиться, Изабелла. Если кто и может дать нам совет, что теперь делать, так только он.

Венское Zentralfriedhof— Центральное кладбище — одно из самых больших кладбищ в Европе. Это огромное, в большей части красивое антисемитское место. Когда входишь через исполинские главные ворота внутрь, кажется, будто вступаешь в Элизиум, место упокоения великих и прославленных. И даже ожидаешь, что вот-вот покажется мирно пощипывающий травку единорог или Франц Шуберт выйдет из-за угла и прошествует мимо, сложив руки под фалдами сюртука и размышляя над очередным шедевром. Прямо у входа лежит Моцарт, [11]там же и Бетховен. Идешь дальше и видишь места последнего упокоения других великих и не очень: выдающихся писателей, генералов, которые сражались и пали в знаменитых битвах, политиков, врачей, архитекторов и социальных реформаторов, изменивших жизнь своего времени. За ними начинаются семейные участки: громады югендштиля и взбитые сливки барокко — памятники богачей — соседствуют с исполненными собственного достоинства простыми надгробиями из черного камня с золотыми буквами на могилах добрых бюргеров.