— Потому что меня ищет Интерпол. Если меня найдут, я спекся.

Вот и все. Его признание было так неожиданно и восхитительно, что она заперла его в глубинах своего сердца и не обмолвилась о нем ни единой живой душе. За все время, что они были вместе, он почти ничего больше об этом не говорил. Только раз он обмолвился, что его «проблема», как он ее назвал, имела отношение к фальшивым американским долларам в Сирии. Ей хотелось знать все, но она добилась лишь признания в том, что Кайл Пегг не настоящее его имя, что было в некотором роде правдой. Когда она спросила, как его зовут на самом деле, он задумался и посмотрел на нее оценивающе. Потом суровым голосом сказал:

— Может быть, я и отвечу, когда решу, что могу полностью доверять тебе.

Это возбуждало. С преступником она еще никогда не была. К тому же фальшивомонетчик — это вам не убийца какой-нибудь. Какой за это полагается срок — за преступление без жертв? У нее был роман с мужчиной, который скрывался от правосудия, читал Рика Чейфа и обращался с ней, как с королевой. Фланнери готовил для Флоры умопомрачительные блюда. Рассказывал ей истории из своей жизни и описывал свои подвиги в местах вроде Самарканда и Алеппо. Этот человек знал жизнь не понаслышке. Удивительные, потрясающие пустячки нескончаемым занимательным потоком текли из его уст.

— А ты знаешь, что дятел какает, прежде чем взлететь, так что есть его можно целиком, со всеми потрохами.

— Историки говорят, что первый хлеб изготовили, скорее всего, совершенно случайно примерно восемь тысяч лет назад.

Он приправлял свою речь пословицами на каждый случай, над которыми она хохотала во весь голос. Например: «Когда удача порхать устанет, то и на глупую корову присядет». А необычайная проницательность его суждений порой заставляла ее видеть жизнь в совершенно иной, поразительной перспективе.

Как-то утром, составляя список покупок, Флора замечталась о Кайле Пегге и непроизвольно написала на листке бумаги слово «камин». Потому что именно таким представлялся ей новый любовник — похожим на большой камин, рядом с которым можно сидеть часами, глядя в потрескивающее пламя. Он излучает тепло и уют, но внутри его огонь. Кайл был преступником, но это делало его только привлекательнее в ее глазах.

Теперь Флорин преступник остановился в задних рядах толпы, чтобы разглядеть лица и позы участников похорон, пришедших воздать последнюю дань уважения Лени Саломон. Среди них был и ее муж. Фланнери знал Михаэля Саломона, потому что некоторое время изучал его, надеясь использовать в своих целях. Это был красивый парень, но внешность была его единственным достоинством. В некотором отношении он напоминал Саймона Хейдена. Было понятно, почему Лени спала с ними обоими.

Михаэль был стоматологом и ортохирургом. Лени делала искусственные зубы. Они познакомились, когда он зашел в ее офис посмотреть, как идет работа над мостом для маленького ребенка, потерявшего почти все зубы в ужасной катастрофе. Лени сделала мост, и он был безупречен, более чем. Не вставая со своей рабочей скамьи, она на раскрытой ладони протянула мост симпатичному хирургу и сказала:

— Вот, пожалуйста, зубки для мышонка.

Они стали встречаться. Ему удалось убедить ее, что он интереснее, чем кажется. Несколько месяцев спустя, когда он предложил ей выйти за него замуж, она согласилась, потому что чувствовала себя с ним защищенной и уверенной. Втайне ему даже нравилось, что она, такая красивая, к тому же еще и хромая. В этом была какая-то пикантность, космическое равновесие своего рода. Он свободно говорил по-английски, что было хорошо, ведь она любила говорить на этом языке. Одно время у него был мотоцикл «лаверда», на котором он выглядел героем. Ей нравилось кататься, прижавшись щекой к его спине и обхватив руками за талию. Михаэль обращался с ней как с леди и своей ровней. Жили они хорошо. У нее были две лошади. Он много зарабатывал, несмотря на то что был заурядным специалистом. Но он стажировался в Америке, что придавало ему определенный престиж в глазах венцев. Оба любили лосося на гриле, музыку эмбиент и современную прозу. Он был занудой; она — иногда сварливой, иногда мятежной. Ладили они неплохо, особенно когда редко виделись.

Но Лени умерла, и это была утрата. Как это могло случиться? Дантисты строят планы. Они все тщательно планируют заранее. Вся их совместная жизнь, до самого конца, уже была разложена по полочкам в его голове. На следующий год он планировал убедить жену родить ребенка. Он хотел построить на озере дом и ездить туда с сыном на рыбалку.

Фланнери наблюдал, как хаос, растерянность и смятение сменяют друг друга во взгляде Михаэля Саломона со скоростью автомобиля, который занесло на «черном льду». Такое потрясающее название существует для тех коварных ледяных пятен, которые зимой застигают водителей врасплох, и в следующую секунду их машина летит кувырком, а то и слетает с дороги. Доктор Саломон несся по «черному льду» с того самого момента, как услышал, что его жена мертва. Ужас был не только в полной потере управления, но и в том, что он никак не мог с этого льда выбраться. Куда бы он ни повернул, всюду находил лишь еще больше смятения и потерь. Он искренне любил ее, это правда, но она всегда была лишь частью его успешной деловой жизни. И только когда ее не стало, он понял, какой вес и значение она имела.

Теперь Михаэль переводил взгляд с ее гроба на землю, ту сырую коричнево-черную почву, в которой сначала будет лежать хрупкое тело его жены, потом ее голые кости, потом то, что останется, — горстка зубов, сгнившая туфля, покоробившаяся, точно отсыревший картофельный чипс, да расползающиеся лоскуты ткани, пережившие многолетнее путешествие под землей.

В тот самый миг, неприличный для Михаэля Саломона миг между прозрением и катарсисом, призрак Лени явился ему и всем, кто пришел на похороны, включая Джона Фланнери.

Пришедших было сорок один человек. Одни знали покойную хорошо, другие почти совсем не знали. Одних на похороны пригласили; другие услышали от первых или прочитали в колонке объявлений в газетах. Пришли два бывших любовника. Один все еще немного ее любил. Явилась одногруппница, которая терпеть не могла Лени, а та ее. Теперь она пришла позлорадствовать. Были здесь и дети; мальчик пришел потому, что был племянником Лени, девочка потому, что родителям не с кем было ее оставить. Был семидесятидевятилетний пенсионер, который совсем не знал умершую; просто вышел на утреннюю прогулку и остановился у церкви, потому что любил свойственное похоронам чувство общности. Около половины пришедших позавтракали. Другие не успели, а третьи просто не могли, зная, что им предстоит присутствовать на похоронах.

Ровно в одиннадцать часов семнадцать минут один и тот же образ возник перед внутренним взором каждого присутствующего: Лени сидела за кухонным столом в своей квартире, лицом к ним, словно ведущая теленовостей перед камерой. На ней было черное платье, в котором ее хоронили. Выражение лица спокойное и целеустремленное — не более. Перед собой она держала белый лист бумаги. На нем от руки жирными черными буквами было написано: «Стеклянный суп».

Глядя прямо перед собой, она подняла листок на уровень глаз, чтобы все могли разглядеть, что там написано. Мгновение спустя она опустила лист и проговорила те же два слова одними губами. СТЕКЛЯННЫЙ СУП. Потом покивала, словно подтверждая: да, да, вы все поняли правильно — СТЕКЛЯННЫЙ СУП.

Первыми на явление мертвой женщины отреагировали дети. Маленькая девочка, которая пришла на похороны потому, что ей не нашли бебиситтера, тут же закрыла глаза и загадала желание. Она как раз думала о феях и вполне резонно предположила, что видит именно фею в черном, которая пришла потому, что ее звали. Маленькая девочка загадала себе слона, но только маленького, синего, чтобы ложился с ней спать и составлял ей компанию ночью.

Маленький мальчик знал, что женщина, которую он видел, была его тетя Лени. Но он еще плохо представлял, что значит быть мертвым, и поэтому захихикал. Он как раз начал учиться читать, но только по-немецки. Он не знал, что означают английские слова «glass soup». Вот он и хихикал над ней и глупыми непонятными словами, которые она ему показывала. Он спросит у тети Лени, что они значат, когда увидит ее в следующий раз.