Кроме этой женщины в синей маске, других кроликов в шляпе у Боба почти и не осталось. Если бы, увидев ее, Саймон не начал действовать, медведю пришлось бы поломать голову над тем, что делать дальше. Он водил Саймона по его же собственному городу мимо таких ключей и знаков, на которые давно обратил бы внимание даже дебил. Все без толку. Пять, нет, десять раз за это время медведю хотелось остановиться, ткнуть пальцем во что-то определенное и сказать: ПОСМОТРИ СЮДА, САЙМОН! ИЛИ ВОН ТУДА — не узнаешь? Но ему было велено по возможности избегать прямых подсказок и указаний, и он держался. И вот наконец, Саймон сам на что-то клюнул, слава богу.

— Думаю, насчет Саймона ты не прав. Раньше я и сам так о нем думал, но сегодня кое-что понял: он не так туп, как кажется. Просто у него плохой характер. Он способен злиться даже на мороженое, которое ест.

Боб услышал голос, но, как ни оглядывался, источника его не обнаружил. Только низко опустив голову, он наконец разглядел Броксимона, который стоял неподалеку, одетый, как всегда, с иголочки. Сегодня на нем был костюм в шотландскую клетку, который делал его похожим на гольфиста-профессионала тридцатых годов.

— А, Броксимон, здравствуй.

— Привет, Большой Боб. Есть время пойти промочить горло?

— Знаешь, у меня так закружилась голова, пока мы тут кружили с Саймоном, что мой желудок ни с чем, кроме холодного молока, не справится.

— Холодное молоко так холодное молоко, дружище. Здесь поблизости наверняка должно быть какое-нибудь местечко.

Боб поглядел налево и направо.

— А ты хотя бы знаешь, где мы? Я здесь вроде как потерялся. Совсем эту часть города не знаю.

— Я тоже. Но забегаловка какая-нибудь здесь наверняка найдется. Саймон их любит, так что наверняка воткнул где-нибудь поблизости. Их в этом городе не меньше тысячи. И во всех подают этот отвратный шоколадный пудинг с орешками, который он так любит. Пойдем, поищем, куда тут можно зайти.

И они пошли, причем Броксимон спешил как мог, чтобы не отстать от медведя.

— Слушай, Боб, мне надо у тебя кое-что спросить. Ты когда-нибудь слышал про Джона Фланнери? Знаешь его?

— Кого?

— Джона Фланнери. Здоровый бородатый мужик, жирный такой. — Броксимон погладил воображаемую бороду у себя на подбородке. — Он еще ходит с огромадным таким черно-белым догом по имени Люба.

— Нет, никогда о таком парне не слышал. А единственного датского дога, которого я знаю, зовут Спот. Наверное, я все-таки выпью.

Сьюзи Николс. Вот как ее звали. Сьюзи Николс была та девушка в голубой маске, которая поздоровалась с ним на улице пару минут назад. Когда-то, в начале жизни, Хейден сильно ее любил. Может, и не больше, чем остальных женщин потом, но тогда ему было всего тринадцать, а кто же не знает, что первая любовь всегда полна вспышек и электричества, как воздух в грозу.

Но что делает Сьюзи в погребальной маске «Вертящийся Бобо» на улицах города снов Саймона Хейдена? Разумеется, идет на танцы — вечеринка для седьмых-восьмых классов в честь Хэллоуина.

Помните танцы в старших классах? Когда большая часть девочек большую часть времени были заняты тем, что бегали в туалетную комнату, чтобы обсудить последние события вечера. А большая часть мальчиков подпирали стенки, пытаясь принять крутой вид, чтобы показать девочкам, что им все по барабану, и в особенности они, девочки.

И всегда находилась по крайней мере одна девочка, которая безутешно рыдала в дальнем углу, расстроенная каким-нибудь последним событием, а ее подружки толпились вокруг, сочувствовали, цокали языками, говорили слова утешения. Классные придурки и неудачники являлись тоже и толкались друг подле друга весь вечер. Вместе они ничего не делали, а только прятались по темным углам и наблюдали за тем, что происходит вокруг. Парочка чудаков, стоявших еще ниже на лестнице престижа, тоже были тут, и у всякого, кто их видел, неизменно мелькала мысль: а эти-то чего приперлись?

Перспектива, вот что их привлекало. Дети всем сердцем верят в то, что на школьных танцульках может случиться что угодно. И каким-то чудом время от времени это действительно происходит. Складываются самые невероятные пары, под грохот музыки произносятся слова, которые меняют все, в открытую делятся секретами, которые пробуждают надежды, как шлейф волочащиеся за любым сборищем, подобным этому. Сегодня вечером может случиться невероятное; такое иногда бывает.

Следуя за девушкой в голубой маске, Хейден открыл какую-то дверь и очутился в гимнастическом зале своей школы на танцевальном вечере в Хэллоуин для седьмых-восьмых классов. Его окружали дети в маскарадных костюмах и навевающий ностальгию голос Барри Уайта. [16]Он сразу понял, где находится, и не мешкал ни секунды. Сьюзи, скорее всего, на том конце комнаты, у чаши с пуншем, где все девчонки, или в туалете, проводит экстренное совещание с лучшей подругой Мелиндой Сцеп.

Он вспомнил и вечеринку, и день, когда она была, но не сон, в котором они теперь жили. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, ведь Хейден видел за свою жизнь четырнадцать тысяч снов. В одних носках он пересек спортивный зал (это была вечеринка без обуви — все разувались и оставляли туфли у входа в зал, чтобы не запачкать деревянный пол). Постепенно он стал осознавать, что на него глазеют многие танцующие. Это его смутило, но ненадолго, ведь у него на уме были вещи поважнее. Да и вообще, подумаешь, двенадцатилетние ребятишки глаза вытаращили.

А вот и Сьюзи. Ее голубая маска лежала лицом вниз на столе с угощением. Сама Сьюзи оживленно болтала о чем-то с Мелиндой, держа в руке бумажный стакан. Она была очень хорошенькой — рослой и хорошенькой. Вот почему он не узнал ее раньше, на улице, — ведь он принял ее за взрослую женщину. Сьюзи Николс уже в восьмом классе была достаточно высокой и имела вполне развитые формы, так что ее часто принимали за кого-то постарше, особенно если ее юное лицо прикрывала маска. Теперь Хейден вспомнил, что маска принадлежала ее брату, который служил в Корпусе мира в Буркина-Фасо. Оттуда он и привез эту умопомрачительную штуковину. А Сьюзи надела ее в Хэллоуин на танцы для средних классов, чем потрясла всех, кто ее знал. Обычно она была не из тех девчонок, которые любят привлекать к себе всеобщее внимание. И все же по какой-то неясной причине в тот вечер она пришла на танцы (куда вообще почти никогда не ходила) в маске «Вертящийся Бобо».

Первой Саймона увидела Мелинда Сцеп. Комично выпучив глаза, она поглядела вниз, а потом прикрыла глаза рукой, словно для того, чтобы не глядеть больше. Должно быть, она что-то сказала об этом Сьюзи, потому что та замолчала, повернулась и поглядела на Саймона в упор.

Увиденное отразилось на ее лице смесью испуга и удивления. Можно было подумать, что она смотрит на девятифутового марсианина или совокупляющихся оцелотов. Хейден помнил, как отчаянно хотел ей понравиться. Но теперь ее лицо яснее слов говорило, что смотрит она на него совсем не по той причине, по которой ему хотелось бы. Тут ему вспомнилось, что, когда он шел через танцевальную площадку, на него тоже смотрели. И тогда он глянул вниз.

Мужчины часто бросают взгляд на переднюю часть своих штанов, когда видят, что на них глазеют другие люди. Они думают, что у них ширинка расстегнута, поэтому на них и смотрят. Или там, на самом виду, появилось подозрительное влажное пятно. Или… еще что-нибудь. А для мальчиков и молодых людей в особенности все, что там, внизу, невероятно важно, волшебно, а иногда дико неловко для тебя и того, кем ты хочешь быть в глазах всего мира.

Немногое еще могло вогнать Хейдена в краску; особенно теперь, когда он умер. Но когда он взглянул вниз, на свои штаны, то, что он там увидел, его не только смутило, но и изумило. Его пенис, или чей-то пенис (потому что, видит Бог, это не мог быть его пенис, прибора такой длины он не видел никогда и ни у кого), торчал прямо из его ширинки, как деревянная палка. Длиной он был дюймов тринадцать, наверное. И походил на нос Пиноккио. Пиноккио-Порноккио. А еще на этой штуке, на пенисе-палке, сидел попугай.