— Ничего подобного.
— И пусть не думает, что он за меня в ответе, — сказала она, захлебываясь слезами, — тогда у него будет одной причиной меньше чувствовать себя виноватым. Если он вообще способен на это.
— Даже очень способен, Люси.
— Еще бы! — сказала Люси. — Ведь если кто тут и виноват, так только он.
Мать выбежала из комнаты, и через двадцать минут в дверь постучался папа Уилл. Он был в старой рабочей куртке, в руке держал фуражку. Края фуражки потемнели от растаявшего снега.
— Привет. Я слышал, кто-то меня спрашивал.
— Здравствуй.
— Ну и голос у тебя, дружок, как будто ты замерзла насмерть и теперь только-только отогреваешься. Посмотрела бы ты, что творится снаружи, какой ветер. Тогда бы ты поняла, как приятно поболеть, понежиться в постельке.
Она не ответила.
— А как теперь желудок, в порядке?
— Да.
Он придвинул стул к ее кровати.
— Может, еще горчичников? Берта позвонила к Эрвинам, и на обратном пути я купил целый пакет. Так что только дай команду.
Она отвернулась и уставилась в стену.
— Что с тобой, Люси? Хочешь, позовем доктора Эглунда? Я уже предлагал Майре… — Дедушка подтянул стул к самой кровати. — Люси, он так изменился, я просто не видел ничего подобного, — начал он мягко. — Ни капли, ни единой капли, детка. А за тебя стоит просто горой. Ты назначила свадьбу, и он ни слова против. Да и все мы за, лишь бы вы с Роем были счастливы..
— Позови маму.
— Тебе опять плохо? Может, все-таки вызвать доктора?
— Я хочу маму! Маму, а не доктора!
Когда дверь снова открылась, Люси все еще глядела в стенку.
— Майра, — сказал отец, — сядь вот здесь. Сядь, я сказал.
— Я села.
— Ну хватит, Люси. Поворачивайся. — Он подошел к кровати. — Повернись, говорю.
— Люси, — взмолилась мать, — взгляни же сюда, ну, пожалуйста.
— Нечего мне смотреть на его начищенные ботинки, на то, как он переродился, и на его волевой подбородок. Нечего мне смотреть на его галстук, да и на него самого!..
— Люси…
— Помолчи, Майра. Если в такой момент она хочет вести себя, как двухлетний младенец, — пусть ее.
— Кому бы говорить о младенцах, — прошептала Люси.
— Послушай-ка, барышня, можешь огрызаться сколько влезет, меня это не задевает. Молодежь в твоем возрасте нахальная и самоуверенная, так было и, видно, так будет. Особенно нынешнее поколение. Ты просто выслушай меня — вот и все, а если тебе стыдно глядеть мне в глаза…
— Это мне-то стыдно! — отозвалась Люси, но не шелохнулась.
— Так ты поедешь к тете Вере или нет?
— Я даже не знакома с твоей тетей Верой.
— Я у тебя не о том спрашиваю.
— Как я могу поехать одна к кому-то, с кем я даже не знакома, да и чего ради? Чтобы обманывать там соседей?
— Но их никто не будет обманывать, — сказала мать.
— Что же им скажут, мама? Правду?
— Что-нибудь да скажут, — ответил отец. — Мол, муж служит в армии. За границей.
— Ну, на этот счет ты мастер, что и говорить. Но я предпочитаю правду!
— Тогда, — сказал он, — что же ты будешь делать, коли ты забеременела, да еще от человека, которого — как мама мне сказала — ты на дух не переносишь?
Она повернулась так резко, словно собиралась броситься на него.
— Не смей разговаривать со мной так! Слышишь?
— Как еще прикажешь разговаривать?
— Я не стыжусь. Перед тобой мне нечего стыдиться!
— Осторожно, прикуси-ка язык! Я ведь могу задать тебе трепку, не погляжу, что ты такая боевая.
— Можешь? — спросила она. — Ты так думаешь?
— Да!
— Ну, попробуй.
— Восхитительно! — сказал отец, отошел к окну и встал, делая вид, что смотрит на улицу. — Просто восхитительно.
— Люси, — вступила мать, — если тебе не хочется ехать к тете Вере, тогда чего же ты хочешь? Скажи нам.
— Вы ведь мои родители. Вам всегда до смерти хотелось быть настоящими родителями…
— Ну хватит, — сказал отец, поворачиваясь к ней. — Во-первых, ты сядь, Майра. И сиди. А ты, — он погрозил дочери пальцем, — ты слушай меня, ясно? Сейчас мы переживаем кризис, тебе это понятно? В нем замешана моя дочь, и я намерен спасти положение.
— Прекрасно, — отозвалась Люси. — Спасай.
— Ну, не огрызайся, Люси, — взмолилась мать, — дай ему договорить. — Она хотела было пересесть на кровать, но муж так глянул на нее, что она осталась на месте.
— Так вот, — процедил он сквозь зубы, обращаясь к жене, — либо я берусь за это, либо нет. Ну как?
Она опустила глаза.
— Если ты, конечно, не хочешь обратиться к своему папочке, — сказал он.
— Извини.
— Итак, — теперь он обращался к Люси, — если ты хочешь выйти за этого Роя Бассарта, а мы думали, что так оно есть вплоть до сегодняшнего дня, и поэтому поддерживали тебя — это одно. Но я говорю совсем о другом. Что он из себя представляет, я раскусил, и чем меньше о нем говорить, тем лучше. Я и так все понимаю, и нечего повышать голос. Он старше тебя, отслужил в армии и решил, что может воспользоваться неопытностью семнадцатилетней школьницы. Так оно и вышло. Но им пускай занимается его собственный отец, Люси, его папаша, большая шишка, великий педагог, пусть он попробует вдолбить что-нибудь своему сыночку. Да, его папаша дерет нос, думает, он лучше других, но, сдается мне, сынок ему еще устроит сюрприз. Я же думаю только о тебе, Люси, и о том, что сейчас для тебя важнее всего. Ты ведь понимаешь; меня заботит твоя учеба — ты же всегда мечтала о колледже, правда? И теперь вопрос стоит так — это все еще остается твоей мечтой или нет?
Люси не удостоила его ответом.
— Хорошо, — сказал он, — остается считать, что ты все еще хочешь учиться. Пойдем дальше. Итак, я готов сделать все, что в моих силах, лишь бы твоя мечта сбылась… Ты слушаешь меня? Все, чтобы твоя мечта сбылась, понимаешь? Потому что я не хочу, чтобы этот так называемый ветеран — а я бы ему с удовольствием свернул шею, — взял и разбил твою мечту раз навсегда… Да, все, — продолжал он, — даже то, что обычно не делают и что некоторые сочли бы недопустимым. — Он подошел поближе к кровати, чтобы его не могли услышать из соседней комнаты. — А теперь, прежде чем я стану продолжать, скажи, ты догадываешься, что я имею в виду?
— Ты бросишь пить — ты это имел в виду?
— Я имел в виду, что тебе нужно закончить колледж! А пить я уже бросил, к твоему сведению!
— На самом деле? — спросила она. — В который раз?
— Люси, уже с самого Дня Благодарения… — начала мать.
— Помолчи, Майра.
— Я только хочу ей сказать…
— Я сам скажу, — заявил он. — Без твоей помощи!
— Конечно, — тихо сказала жена.
— Так вот, — он вновь повернулся к Люси. — Виски тут совсем ни при чем. Дело не в виски.
— Неужто?
— Да! Дело в ребенке!
Она отвела взгляд.
— В незаконном ребенке, — повторил он. — И если ты не хочешь этого незаконного ребенка, — тут его голос упал почти до шепота, — тогда, может быть, нам удастся устроить, чтобы ты избавилась от него. Раз уж ты не желаешь ехать к тете Вере…
— Ни за что. Я не собираюсь врать девять месяцев подряд. Не хочу быть огромной, как бочка, беременной и лживой!
— Тсс-с!
— Так вот, я не поеду, — пробормотала она.
— Ладно, — он вытер рот рукой. — Ладно. — Люси видела, что над губой и на лбу у него выступила испарина. — Тогда давай обсудим все по порядку. И нечего повышать голос — ведь в доме, кроме нас, живут и другие люди.
— Это, кроме них, тут живут другие люди, и эти люди — мы.
— Помолчи, — сказал отец, — это всем известно и без твоих подсказок.
— Ну и что ты мне предлагаешь? Я слушаю.
И тут мать кинулась к ее постели.
— Люси, — мать взяла ее за руку, — Люси, мы хотим только помочь тебе…
Отец взял ее за другую руку, словно через них троих должен был идти какой-то ток. Закрыв глаза, Люси слушала, а отец говорил и говорил. Она не прерывала его, Она представляла себе, как это будет. Вот она сидит между родителями, а отец перевозит их через мост в Уиннисоу. Это будет ранним утром. Доктор едва успеет позавтракать. Он встретит их в дверях, и отец пожмет ему руку. Доктор усядется за большой темный стол в приемной, ее усадит на стул, а родители расположатся на диване, и он обстоятельно объяснит им, что он намерен предпринять. На стенках будут висеть его медицинские дипломы в аккуратных рамках. Когда Люси выйдет с ним в небольшую белоснежную операционную, мать и отец улыбнутся ей с дивана. И будут сидеть там и ждать, пока не придет время укутать Люси и отвезти обратно домой.
