III
Знаменитая галерея Джанстелли первой устроила выставку работ Зиллера – собрание Мистических Космических Аппаратов. Это были фибергласовые пирамидки и конусы (в форме вулкана) высотой около пяти футов. Некоторые из них были обтянуты шкурками ядовитых рептилий, другие украшены перьями маленьких серых птичек. Часть покрыта полупрозрачной краской, белой и розовой, местами из внутренностей фибергласа выпирали словно заиндевелые геморроидальные шишки или детали конструктора, тусклые электрические лампочки. У основания каждого экземпляра была приклепана небольшая латунная табличка с надписью: «При правильном просмотре температура внешней поверхности аппарата может достигать 2000 градусов по Фаренгейту. При этой температуре технологии Старых Мастеров невозможны».
IV
«Галерея Джанстелли с гордостью представляет выставку Изготовленных Вручную Окаменелостей, созданных Джоном Полом Зиллером, который недавно вернулся из путешествий по Африке (или все-таки это была Индия?)».
Из слоновой кости, алебастра и оникса художник сотворил копии важных археологических находок: челюсть доисторического обитателя Явы, осколки черепа древнего человека из Мармеса, кости, найденные в Танганьике. Зиллер предпочитал выставлять свои творения на всеобщее обозрение наполовину торчащими из куч песка или грязи, которые он наваливал на пол галереи. На парочку наиболее впечатляющих экспонатов (с золотым покрытием) выливалось несколько бочек свежих помоев. Самый большой экспонат был погребен под грудой отбросов, которые Зиллер собирал на тропинках для верховой езды в централ-парке. Вполне естественно, что по прошествии некоторого времени выставка начинала притягивать к себе не только зрение и осязание, но – разнообразия ради – и обоняние.
V
Пока Зиллер эпатировал мир визуального искусства своими окаменелостями, аппаратами, какашками Будды с после-лунной подсветкой и яшмовыми прутиками (необходимыми для поиска затерянного континента My), его слава классного ударника продолжала виться цепким плющом по невидимым стенам музыкального андеграунда.
В те дни он исполнял джаз, главным образом в его афро-кубинской разновидности. Столь незаурядны были способности Зиллера, что его с радостью приглашали на джем-сейшены супер-джазменов в Нью-Йорке, и он иногда оказывался на концертах в таких знаменитых клубах, как «Half Note», «Five Spot» и «Village Gate», где барабанил в стиле бата,используя для пущего оркестрового эффекта африканскую арфу. После того как он, по слухам, отклонил несколько предложений играть в первоклассных составах, в музыкальных кругах вновь возник к нему интерес, тем более что кто-то обмолвился, будто Зиллер собрался организовать собственную группу. Золли Абрахам, который одновременно был и промоутером джаза, и писал о джазе книги, нанес Зиллеру визит, имея на руках план, состоявший из двух пунктов: (1) он заключает контракт с группой Джона Пола на гастроли по кампусам Новой Англии, и (2) он напишет для журнала «Данбит» статью о намерениях новой группы. Стоял теплый осенний день, и Зиллер вместе со своим бабуином восседал перед открытым окном на пестрой нигерийской подушке, поглощая сливы и вслушиваясь в доносившиеся с улицы звуки. В воздухе висел запах угля. Услышав предложение Абрахама, Зиллер, усы которого были перепачканы соком желтых слив, ответил:
– Джаз имел ту же форму, что и замочная скважина, и поэтому легко проникал через нее. Блюз был тощим и привык к страданиям и поэтому тоже с легкостью доходил до слушателя. Но вот рок подобен колбасе и потому застрял в прижатом к земле среднем ухе.
Оскорбленный в лучших чувствах Абрахам хлопнул дверью, после чего сообщил всему джазовому товариществу, что Зиллер тронулся умом и продался рок-н-роллу.
Утром, в День Труда, под солнечными лучами цвета бананового пюре, Аманда загорала на берегу реки Сакраменто, беседуя со своими лучшими друзьями из Индо-Тибетского цирка. Это были Почти Нормальный Джимми и Молния Дымовой Трубы. Почти Нормальный Джимми – крепкий рыжий парень с носом, как у моржа, и усами цвета бычьей крови, уныло свисавшими как будто под тяжестью очков, в которые были вставлены стекла толщиной с кубик льда, – являлся одновременно менеджером цирка и инспектором манежа. Администратор милостью божией, Джимми был другом детства Аманды. Он заново подружился с ней после того, как бросил Школу бизнеса при Аризонском университете, чтобы стать менеджером и продюсером группы «Капиталистическая свинья». Именно он, яростный рыжеволосый спорщик, страшно близорукий, и познакомил Аманду со Станиславом. И именно он отыскал работу для злополучного ударника Палумбо после того, как Станислава депортировали из Штатов, а «Капиталистическая свинья» распалась и прекратила свое существование.
В свои семьдесят три года Молния Дымовой Трубы все еще мог исполнять танец, который резко понижал температуру крови даже самых хладнокровных белых американцев. На арене цирка, освещенной лишь костром из сухого хвороста, старый индеец обычно надевал наряд Призрака. Изготовленный из выкрашенной в синий цвет оленьей кожи, он был разукрашен огненными птицами и огромными белыми звездами (этот орнамент первый владелец рубашки придумал, впав в состояние прозрения). После чего Молния Дымовой Трубы начинал свой номер – скрупулезно, до мельчайших движений продуманный танец, движения которого символизировали историческую судьбу его народа, вызывая в памяти как славные, так и горькие страницы истории апачей, победы племени и позорные унижения; он завывал койотом, клацал подобно бобру измазанными соком пейота зубами; он выгибал спину подобно столовой горе, он вдавливал в песок пальцы ног, изображая зарю земледелия, он горестно стенал подобно долгой зиме; он смеялся подобно устью реки; словно охотник, высматривающий добычу, своими острыми как наконечники стрел глазами он стрелял по рядам зрителей. А те, прикованные к позорному столбу врожденной вины, обычно сидели, оцепенев от ужаса. В мыслях они то неспешно гребли по глади тихого озера меж вековых сосен, то пришпоривали коня вдоль изгиба каньона, но всякий раз тропинки, такие чистые и милые, вели к месту кровавой бойни. Дым крошечного костерка, который всякий раз разводил танцор, спиралью струился ввысь, процеживаясь сквозь лихие вестерны, грошовые книжонки, электронно-лучевые трубки телевизоров и юнгианскую память. Кровожадными метафорами он щипал зрителям глаза, словно то был дым ружей и дым факелов, что вился над прерией, где только что закончилось очередное побоище; на угольях воспетого историей геноцида он поджаривал зрительские сердца. Внезапно барабанная дробь обрывалась, и индеец замирал, словно скульптура из красного дерева, оборвав свой танец на самом пике его демонической мощи, чтобы выкрикнуть на трикстерской тарабарщине «Хи-нисва-вита ки ни!», а затем взвыть на безупречном английском: «Мы снова будем жить!» В этот момент самые выдержанные из мужчин нервно кашляли, а женщины и дети мочились в штанишки.
Молния Дымовой Трубы исполнял также версию танца индейцев хопи, при помощи которого те вымаливали у своих богов дождь. При этом, если подворачивалась возможность, Молния Дымовой Трубы использовал живых гремучих змей. В некоторых городах помощники шерифа требовали, чтобы он в интересах общественной безопасности вместо гремучих змей ограничивался неядовитыми гадами. Как-то раз в этой роли выступила парочка подвязочных змей, которых молодожены Зиллеры приобрели для своего придорожного зверинца. Впрочем, к чему обременять читателя ненужными подробностями? Или все-таки ему это интересно?
Аманда со шлепком опустила ступни в холодную воду.
– Одного я никак не могу понять, – призналась она своим друзьям, – почему в грозу со мной происходят таинственные вещи. Самые странные ощущения, те, что словно связаны с иным бытием или словно просачиваются из глубоких трещин моей души, неизбежно возникают либо перед грозой, либо в самый ее разгар. Я хочу сказать, что это страшновато. Как будто существует какая-то связь между моей внутренней кармической структурой и яростными электрическими разрядами. Как вы думаете, почему это происходит?
