Чулан похож на канцелярию. Лиза откуда-то притащила и поставила рядом два ящика, образовалось некое подобие стола для машинки и рукописей. Сама она сидит на пружинном матраце в довольно неудобной, но трудолюбивой позе, и вид у нее старательный.

– Рад, что вы нашли работу, – говорю я.

– Да. Представьте себе! Вам что-нибудь приготовить на ужин?

– Ужинал. – Я, конечно, лгу. – И вообще, раз вы теперь заняты делом, оставьте домашние хлопоты.

– Но они мне совсем не в тягость, – лжет она в свою очередь.

– Ладно, мы об этом еще поговорим. Не хочу вам мешать.

– Я, кажется, устала. Отвыкла, – бормочет Лиза. – Охотно бы выкурила сигарету.

– А как там посиделки? – спрашиваю я, когда мы закуриваем у меня в комнате.

– Вы не поверите – продолжаются. Старики рычат друг на друга, но сидят. Нынче вечером Несторов даже сыграл разок с товарищем Илиевым.

Товарищ Илиев… Какая официальность.

– А что вы переписываете? – любопытствую я. Окинув меня взглядом, который недвусмысленно

говорит: к чему спрашивать, если тебя это все равно не интересует? – она отвечает:

– Какая-то научная работа. Едва ли это вам интересно.

– А вам?

– Мне что, мое дело – перепечатать… – уклончиво говорит Лиза. – Может, вам надо что-нибудь перепечатать?

– Надо было, но это все позади.

– Большая была книга?

– Да. Если иметь в виду объем.

– Что ж, тогда подождем следующей.

– Вряд ли она будет, следующая. На складе пусто.

– А что за книга?

– Да вроде как роман.

Лиза молчит, задержав на мне взгляд, и наконец произносит с некоторым смущением:

– Извините, Тони, но, мне кажется, вы не можете написать роман.

– Мне в издательстве сказали то же самое, – смиренно киваю я.

– Потому что роман – это о людях, верно? А вы не любите людей.

– Мизантроп, – подсказываю я.

– И дело даже не в том, что вы их не любите – они вас не особенно интересуют.

– Вы сами себе противоречите, – возражаю я.

– Почему?

– Да потому, что если бы я не проявлял интереса к людям, разве я сел бы писать о них роман?

– Хитрите?

– Нисколько. Когда писал, они, вероятно, хоть чуточку меня занимали.

– Ну разве что «чуточку». Только не мало ли «чуточки» для целой книги. Эта «чуточка» и сейчас в вас есть. Иначе вы не выслушивали бы терпеливо мои излияния, не стали бы сталкивать наших стариков.

Подумав, Лиза продолжает:

– Я верю, что Толстой плакал, когда писал о своей Анне…

– Несомненно. По воспоминаниям современников, слезы заливали его бороду, точно водопад.

– Опять насмехаетесь? По-вашему, это хорошо – без конца насмешничать?

– А по-вашему, главная задача автора – вызвать у читателя слезы? Их вызвать совсем не трудно. Люди плачут от лука, от зубной боли, от пощечины… Неужто, по-вашему, так уж трудно вызвать у них слезы при помощи печатного слова?

– Вам, наверное, легко. Потому что причину слез вы видите только в луке или в зубной боли…

И пока я решаю, что ей на это ответить, Лиза встает.

– Я вам не помешаю, если еще немного поработаю?

– Конечно, нет. Человеку особенно сладко спится, когда рядом кто-то вкалывает изо всех сил.

Что правда, то правда. Под мягкий стрекот машинки я засыпаю, словно младенец, и просыпаюсь лишь в девять утра.

Лизы нет, но чай, оставленный на столе в маленьком чайнике, еще теплый. Едва я приступил к завтраку, как снизу слышатся два звонка.

У входа молодой человек нагловатого вида в черной кожаной куртке и вельветовых брюках, с сигаретой в зубах. Он явно знает цену своей внешности – у него пышные светлые волосы, красивые голубые глаза, которым позавидовала бы любая девушка. Только вот рост у парня средний – гораздо ниже его гонора.

– Мне нужна Лиза.

Голос тоже низкий, это скорее хрип, чем голос – может быть, из-за дымящейся сигареты.

– Лизы нет.

– Когда будет?

– Не могу сказать.

Я закрываю дверь у него перед носом. Не знаю почему, но существует категория внешне приятных людей, к которым я с первого же взгляда испытываю антипатию. Возможно, причина опять-таки в моей мизантропии, но я пока не задумывался над данной проблемой.

– Тут вас спрашивали, – сообщаю я Лизе, когда она час спустя возвращается с покупками.

– Кто?

В ее голосе удивление, во взгляде – беспокойство. Я вкратце рассказываю о молодом человеке.

– Это Лазарь, – говорит она, рассуждая как бы сама с собой. – Странно, как он меня нашел?…

– Это вас удивляет или пугает?

– И то и другое, – признается Лиза. – Пожалуйста, если он снова придет, скажите, что я здесь не живу.

– Я-то скажу. Но, вы думаете, он поверит?

– Скажите, что я больше здесь не живу, – повторяет она.

– Парень, в общем, приятный, – говорю я как бы между прочим. – Правда, несколько нагловатый.

Она вскидывает брови:

– Несколько?

Тема, похоже, ей не по душе: не сказав больше ни слова, Лиза уходит вниз, на кухню.

После скромного обеда, приготовленного, как всегда, на скорую руку, Лиза садится в чулане за пишущую машинку, а я позволяю себе прилечь с утренней газетой, но вскоре снова слышу доносящиеся снизу два звонка.

И снова в двери светловолосый парень в черном:

– Мне нужна Лиза.

Его голос все такой же низкий и хриплый, хотя во рту больше не торчит сигарета.

– Лиза тут не живет, – отвечаю я, помня ее просьбу.

– С каких пор?

– Со вчерашнего вечера.

– Давеча вы мне этого не сказали.

– Так уж вышло, – небрежно отвечаю я и собираюсь захлопнуть дверь.

Однако мне это не удается. В последний момент молодой человек ставит ногу в черном ботинке на высоком каблуке между дверью и косяком.

– Уберите, – спокойно говорю я.

– У меня еще есть вопросы, – хрипит он, тоже, впрочем, спокойно.

– Уберите, – повторяю я.

И, поскольку парень делает вид, что не слышит, я чуть приоткрываю дверь и что есть силы бью ногой по его ботинку. Парень отшатывается – рефлекс, ничего не поделаешь, – и я тут же захлопываю дверь, успев, однако, увидеть его искаженное от боли лицо.

Но едва я дохожу до лестницы, у входа снова звонят: два очень длинных, вызывающе настойчивых звонка. Неохотно вернувшись, я отпираю дверь и одним махом широко распахиваю ее.

Напрасно. У входа ни души. Но это только кажется в первый момент, а во второй я получаю сбоку резкий удар в лицо. Схватившись за нос, я пытаюсь удержать хлынувшую кровь – рефлекс, ничего не поделаешь. Моя первая мысль – догнать этого красавца и проучить как следует, но он стоит на противоположном тротуаре и спокойно наблюдает за мной, усмехаясь, а убегает от меня совсем другой – я даже разглядеть его толком не успеваю, потому что он скрывается в проходном дворе.

Я поднимаюсь наверх. Из чулана выходит встревоженная Лиза.

– Он вас избил…

– Это не он.

– Кто же?

По пути в ванную я рассказываю, как все произошло, а она идет за мной по пятам, повторяя:

– Мне ужасно стыдно, просто ужасно! Все из-за меня, все из-за меня…

– Не беспокойтесь, – бормочу я, умывшись и осторожно промокая лицо полотенцем. – Такое со мной бывало. Хотя и давненько.

И ухожу в редакцию.

Возвращаясь вечером домой, я застаю в ярко освещенной гостиной всех квартирных жильцов, престарелые гладиаторы восседают в креслах, а Лиза с Илиевым – на диване.

Вот так. Я сношу из-за нее побои, а она знай себе флиртует. И это я – мизантроп?…

– Вовремя подоспели, – радушно встречает меня Лиза. – Сейчас фильм начнется.

Мне не хочется смотреть фильм, но открыто демонстрировать свою мизантропию неудобно, поэтому я тоже сажусь на диван – по другую сторону Лизы. Хорошо, что хоть мое место не занято.

– Может, погасить часть ламп? – спрашиваю я, лишь бы не молчать.

– Пускай горят, – возражает Димов. – Я где-то читал, что так полезней для зрения.

Он читает, это правда, хотя к книжным червям, что точат толстые фолианты и делают из них выписки, его не причислишь. Он относится к той категории читателей, которые выстраиваются в длинные очереди у соседнего киоска ради буклетов БТА и выуживают из газетных статей новости о научно-технической революции.