– Значит, Том ваш друг… Что с ним?

– Погиб в Лондоне, в автокатастрофе. Недавно, в начале мая. – Грибачев опустил глаза, уставился в стол. – Я здесь, чтобы рассказать вам об этой трагической случайности… Том был хорошим человеком.

– Умным и непредвзятым во мнениях, – пробормотал О’Рейли, чувствуя, как леденеет сердце. Удар был слишком тяжел. Он склонился над столом, опустил голову и шепнул: – Какая нелепая смерть… какая внезапная… Том погиб, а этот… этот социальный планктон живет! – Его взгляд метнулся к стойке и посетителям с пивными животами.

– Простите, что я стал вестником несчастья, – откликнулся Грибачев, поднимая кружку. – Помянем его. У нас в России говорят: пусть земля будет ему пухом.

Они молча выпили. Потом О’Рейли протянул руку и сказал:

– Шон.

– Павел. Если угодно, Пауль или Пол.

Ладонь у него была широкой и сильной, рукопожатие – крепким.

– Том посещал мои лекции, – произнес О’Рейли. – Разумеется, не каждую, а те, что завершали курс. Он говорил, что ему интересны мои маленькие открытия… Потом мы шли сюда, в этот паб, выпивали пару кружек и беседовали. – Вздохнув, он закончил: – Теперь этого не будет…

– Я вас понимаю. – Грибачев задумчиво покивал головой. – В утешение скажу лишь одно: жизнь не стоит на месте, и мы, социологи, знаем об этом лучше других. Мы лишаемся каких-то привязанностей, но проходит срок, и время дарит нам что-то новое.

С минуту О’Рейли всматривался в его лицо, печальное, но спокойное. От этого человека исходила та же эманация уверенности и силы, какую он обычно ощущал в присутствии Хиггинса. Странно! Профессор из Москвы был совсем не похож на Тома, иначе двигался, иначе говорил, однако между ними наблюдалось нечто общее – возможно, внимание к собеседнику?.. манера слушать?.. или то, что они оба казались моложе своих лет?..

Внезапно О’Рейли спросил:

– Скажите, Пол, случайно ли вы сели на место Тома? Или пожелали привлечь мое внимание?

Грибачев улыбнулся.

– Мне, как и вам, приходится читать лекции, у себя в Петербурге, в Москве или за рубежом. Я знаю, как приятен лектору доброжелательный слушатель, хотя бы один в переполненном зале. Тот, на кого смотришь, кому рассказываешь, ощущая его заинтересованность… Хотя бы один человек, который слушает и понимает… А ведь вы, Шон, говорили о страшных вещах, невольно отторгаемых нашим сознанием! О конце света, который может произойти неожиданно и совсем не так, как мы обычно представляем! Хиггинс вас бы внимательно выслушал… Я тоже.

– Значит, это не случайность… – пробормотал О’Рейли. – Мне так и показалось…

– Дублин, Тринити-Колледж, второй ряд слева. Там всегда будет сидеть человек, которому ваша лекция особенно интересна, – раздалось в ответ.

– Тот самый доброжелательный слушатель?

– Несомненно.

– Вы, Пол?

– Нет. Скорее всего, нет. Я… – Грибачев замялся, – я занят в Петербурге, иногда меня приглашают в другие города России, в Китай, Японию, Индию… Но могу вас заверить, что тот, кого вы увидите на месте Хиггинса, будет достойным человеком и подходящим собеседником. Можете ему доверять.

О’Рейли приподнял бровь.

– Кто-то меня опекает?

– Нет. Кто-то хочет, чтобы вы трудились долго и продуктивно. Ведь это совпадает с вашим желанием, не так ли? – Сделав паузу, Грибачев продолжил: – Но не будем касаться таких мелочей, а обсудим дела серьезные. Ваша концепция «третьей стражи» и грядущего выбора, который может стать роковым, показалась мне очень интересной. Но все, в конце концов, во власти времени… Какой срок, по вашей оценке, нам отпущен? Наверняка вы размышляли на эту тему.

«Он видит суть проблемы, – подумал О’Рейли. – Время в самом деле решает все… Мы, люди, мчимся наперегонки со своим невежеством, расточительностью, неумением договориться о вещах, от которых зависит наша жизнь… Кто победит в этом забеге?»

Он начал говорить. Грибачев слушал внимательно, иногда задавая вопросы, и вскоре О’Рейли показалось, что напротив него сидит Том Хиггинс.

Утром, когда Глеб выходил из дома, встретились ему две соседки – Ангелка, миловидная жена Славо, и фрау Розалинда Шнитке с пекинесом. Фрау была немкой из Баварии, дамой в годах, поселившейся в Сплите лет двадцать назад после смерти супруга. Прижилась она в этих теплых краях отлично и даже выучила хорватский, так как любила перемывать косточки ближним – а коль живешь в Хорватии, то и сплетничать лучше на местном языке. Впрочем, ее недостаток был вполне терпимым – злобных слухов она не распускала.

Глеб поздоровался. Ангелка в ответ улыбнулась, а фрау Шнитке чопорно склонила голову в седых буклях.

– Гутен таг, герр доктор.

Так она всегда называла Глеба и, кажется, искренне гордилась знакомством с одним из лучших медиков на побережье. В свой черед, Глеб избавил ее от запоров и не отказывал в советах по части диетического питания. В общем, фрау была очень к нему расположена, одаривала шнапсом и французским коньяком и иногда забегала поболтать с Мариной.

Но сегодня она смотрела как-то странно – с подозрением, если уж говорить начистоту. Смотрела так, будто он пнул ее любимого пекинеса в откормленное брюхо.

– У вас все в порядке, герр доктор?

– В порядке, фрау Роза. – Глеб вздохнул. – В порядке, если это теперь возможно.

Ангелка опечалилась. Кажется, все женщины с окрестных улиц знали о том, что русский доктор – такой молодой, такой симпатичный! – потерял жену, и все его жалели. Душевный народ хорваты – особенно хорватки! А самая лучшая среди них…

Он провел ладонью по лицу, стирая горестные мысли.

Фрау Шнитке не собиралась заканчивать с расспросами.

– Вас вчера не беспокоили, герр доктор? Никто к вам не вломился? Какой-нибудь бездомный или – храни нас дева Мария! – вор?

– Не помню, чтобы в Солине водились воры, – сказал Глеб. – У нас тут половина домов не запирается.

– Но я видела, видела! – Фрау уставилась на него выцветшими голубыми глазками. – Вчера, незадолго до заката, по улице бродил подозрительный тип… Мужчина!

– Пьяный? – спросила Ангелка, всплеснув руками.

– Голый! Абсолютно голый, моя дорогая! – Пекинес возмущенно тявкнул, а фрау Шнитке покосилась на палисадник Глеба и добавила: – Голый, бледный и очень, очень мускулистый! Настоящий бандит по виду!

– Бандиты голыми не ходят, – возразил Глеб. – Они вообще не ходят, а ездят в роскошных «Кадиллаках».

– Герр доктор изволит шутить… Но я не слепая и видела голого мужчину! Вечером, у вашего дома! – Фрау Шнитке перевела дух. – Впрочем, на том, что он бандит, настаивать не буду. Возможно, у него совсем другие интересы.

«Черт! Глазастая немка!» – подумал Глеб и взглянул на часы.

– Простите, милые дамы, спешу в госпиталь. Фрау Роза, если снова увидите этого типа, вызовем полицию. Не дело, чтобы по Солину бродили голые бандиты и пугали женщин.

Он поспешно ретировался. Вслед ему донеслось:

– У одиноких мужчин бывают такие странные причуды… Стыдно даже подумать, не то что сказать…

– Жениться ему надо, – промолвила Ангелка. – Будет в постели жена, причуды и кончатся. Вот у Славо моего сестрица есть… Огонь девка!

Глеб залез в машину, в свой синий «Пежо», включил мотор и, объехав древний амфитеатр, покатил с холма вниз, к городу. Песок в кольце каменных стен и скамей лежал ровным слоем, и ничто не напоминало о жутком вчерашнем мороке. Над горами поднялось солнце, его ослепительный диск уже изливал на дома, дворцы и соборы щедрые потоки света. День обещал быть знойным, но в этот ранний утренний час с моря тянуло прохладой. Ветерок, забравшийся в кабину, взъерошил Глебу волосы.

– Йокс, ты здесь? – спросил он.

– Присутствую, – послышалось в ответ.

– Ты меня компрометируешь. Те женщины, что встретились мне… Одна из них видела, как ты вчера бегал голышом. Может, разглядела, что я повел тебя к дому… И теперь у нее на мой счет самые черные подозрения.