Но он этого всего не увидит.

— Что ты собираешься делать? — спросил Джордж.

— Когда вернешься в Лондон, я имею в виду. Когда все это будет забыто...

— Не знаю.

— У тебя нет никаких планов?

Селина медленно покачала головой.

— Придумай что-нибудь, — мягко сказал Джордж.

— Что-нибудь интересное.

В конце концов решено было обратиться к Пепе, мужу Марии, и попросить его отвезти Селину в аэропорт. Пепе не был профессиональным таксистом, но, если подворачивался пассажир, выгребал из своей старенькой машины пучки соломы, куриный помет и остатки продуктов и подкидывал случайно попавшего в Кала Фуэрте путешественника, куда тот пожелает. Джордж сел в «ситроен» и отправился к Пепе, а Селина, оставшись в Каса Барко с Франсис и Пёрл, начала готовиться к отъезду.

Много времени у нее это не заняло. Она приняла душ, надела любовно выстиранные Хуанитой брюки Джорджа, полосатую рубашку и эспадрильо, которые купила в лавке Марии. Свое замечательное джерсовое платье она уже отдала Хуаните на тряпки, а крохотный купальник без труда поместился в сумке. Вот и все. Селина причесалась, бросила пальто на спинку стула и нехотя, не испытывая никакого желания беседовать с Франсис, вышла на террасу, где та снова разлеглась в шезлонге. Глаза ее были закрыты, но, услышав шаги, она их открыла и, повернув голову, проследила, как Селина усаживается на ограду террасы к ней лицом.

— Все упаковали? — спросила она.

— Да.

— Быстро.

— У меня ничего нет. Чемодан пропал. Его по ошибке отправили в Мадрид.

— Такое случается сплошь и рядом. — Франсис села и потянулась за пачкой сигарет. — Вы курите?

— Нет, спасибо.

Франсис закурила.

— Надеюсь, вы не подумали, что я лезу в чужие дела и выгоняю вас из такого чудесного места.

— Нет. Мне все равно пора возвращаться. И чем скорее я попаду домой, тем лучше.

— Вы живете в Лондоне?

— Да. — И, сделав над собой усилие, Селина добавила: — В Куинс Гейт.

— Прекрасный район. Как вам понравился Сан-Антонио?

— Было очень интересно, — сказала Селина.

— Вы думали, Джордж — ваш отец.

— Я думала, что он может быть моим отцом. Но ошиблась.

— Вы прочли его книгу?

— Пока еще нет. Прочту, когда вернусь домой. У меня будет много свободного времени. — И, помолчав, сказала: — Она пользовалась большим успехом.

— Н-да, — буркнула Франсис.

— Вам не нравится?

— Да нет, книжка хорошая. Свежая, оригинальная. — Франсис глубоко затянулась, стряхнула пепел на каменный пол террасы. — Но больше он ничего не напишет.

— Почему вы так считаете? — нахмурилась Селина.

— Чтобы засесть за вторую книгу, нужна внутренняя дисциплина, которой ему не хватает.

— Джорджу сказали, что у него творческий застой.

— Милочка, это я ему сказала, — расхохоталась Франсис.

— Даже если вы полагаете, что он не способен написать вторую книгу, зачем было говорить о застое?

— Да он был в депрессии, а я хотела его подбодрить, объяснить, что не у него одного такое бывает. Джорджу незачем писать. Денег у него достаточно, а писательский труд жутко выматывает. Игра не стоит свеч.

— Но он должен написать вторую книгу.

— Почему?

— Потому что обещал. Потому что издатель ждет. Потому что это нужно ему самому.

— Чепуха!

— Вы что, не хотите, чтобы он писал?

— Неважно, хочу или не хочу. Я просто высказываю свое мнение. Понимаете, детка, я — владелица художественной галереи. Мне все время приходится сталкиваться с людьми искусства... с их темпераментами, настроениями... Джорджа творческой личностью я не считаю.

— Но что ему делать, если не писать?

— А что он делал до того, как написал «Фиесту в Кала Фуэрте»? Ничего. На острове Сан-Антонио очень легко ничего не делать и на все говорить «Mañana» [16]. — Она усмехнулась. — Не надо так ужасаться. Мы с Джорджем вдвое вас старше, а к сорока годам иллюзии и возвышенные мечты блекнут. К жизни не стоит относиться так серьезно, как в восемнадцать... или сколько вам там...

— Двадцать.

В голосе Селины зазвучали ледяные нотки, и Франсис обрадовалась, решив, что допекла ее. В первый момент, увидев девушку, она испугалась, но сейчас страх улетучился — ведь та уезжает и через какие-нибудь полчаса уже будет в дороге. А там аэропорт, Лондон, размеренная жизнь в Куинс Гейт, о которой Франсис ничего не знала и не желала знать.

Шум мотора возвращающегося «ситроена», которому сопутствовало менее впечатляющее покряхтыванье старенького автомобиля Пепе, нарушил напряженное молчание. Селина встала.

— Вот и такси.

— Отлично! — Франсис растоптала сигарету на полу. — Сейчас я вам дам деньги.

И полезла в сумку, но в эту минуту вошел Джордж, и она застыла с чеком в руке. Вид у Джорджа был ничуть не веселее, чем у Селины, но он только сказал, что Франсис напрасно подписала чек «Американ Экспресс»: Селине в Лондоне понадобятся стерлинги. Тем не менее она вручила его Селине со словами:

— Поменяете в аэропорту.

— Очень вам благодарна.

— Пустяки, — ответила Франсис. — Мне это только приятно.

— Я... я непременно их вам верну...

— Ну естественно.

— Где твои вещи? — спросил Джордж.

— В доме.

Джордж пошел за вещами; потом взял у Селины чек и засунул в самый глубокий внутренний карман ее сумки.

— Смотри, снова не потеряй. Я этого не переживу, — сказал он. Последние слова должны были прозвучать шутливо, но Джордж тут же о них пожалел: могло сложиться впечатление, что он не переживет, если Селина снова свалится ему на голову. И, чтобы сгладить неловкость, поспешно добавил: — Паспорт на месте? — Селина кивнула. — Ты уверена?

— Да, конечно.

— Пожалуй, пора ехать. У тебя не так много времени...

Селину выпроваживали: вежливо, но решительно. Ей никогда сюда не вернуться... Она медленно последовала за Джорджем в дом. Он взял ее светло-бежевое пальто и посторонился, словно хотел, чтобы она вышла первой. Франсис Донджен осталась стоять в открытых дверях террасы.

Джордж мягко сказал:

— Пепе ждет...

Селина проглотила застрявший в горле комок.

— Ужасно хочется пить, — вдруг сказала она. — У меня еще есть минутка?..

— Ну конечно. — Джордж шагнул к колодцу, но Селина его остановила:

— Нет, нет. Я выпью содовой, она холоднее и лучше утоляет жажду. Не беспокойтесь, я сама. В холодильнике есть бутылка. Я сейчас.

Скользнув за стойку, она нагнулась, чтобы открыть холодильник, и на мгновение скрылась из виду, но тут же выпрямилась с запотевшей бутылкой в руке. Откупорив ее, налила целый стакан и выпила залпом; Джордж не удержался и заметил, что так можно и лопнуть.

— Не лопну, — Селина отставила пустой стакан и неожиданно улыбнулась, словно холодная содовая помогла ей разрешить все проблемы. — Потрясающе вкусно.

Они вышли из дома на яркое солнце; Пепе ждал возле своей машины. Он взял у Селины пальто и аккуратно положил на тщательно вычищенное заднее сиденье, Селина попрощалась с Франсис, поблагодарила ее за помощь и повернулась к Джорджу. Она не протянула руки, а он не решился ее поцеловать. Они просто сказали друг другу «до свидания», но у Джорджа возникло такое чувство, будто их растащили силой.

Селина села в машину, очень прямая, очень трогательная и ужасно беззащитная, Пепе уселся с ней рядом, Джордж дал ему с полдюжины наставлений, пригрозив убить, если что-нибудь случится, и Пепе все понял, и кивнул, и даже засмеялся, сверкнув беззубыми деснами, и завел свой старенький автомобиль.

Машина покатила в гору, удаляясь от дома, а Джордж долго стоял и смотрел ей вслед — даже после того, как она исчезла из виду, пока слышен был шум мотора.

В этот вечер в гостинице «Кала Фуэрте» состоялась грандиозная пьянка. Никто ее не планировал, все получилось само собой, как это бывает, когда вместе собираются представители десятка различных национальностей, а спиртное льется рекой. Веселились до упаду. Какая-то толстуха возомнила, что может танцевать на столе, но свалилась в объятия своего кавалера, уснула и до конца вечера так и не проснулась. Какой-то яхтсмен играл на гитаре, а француженка танцевала фламенко: ничего более уморительного Джордж в жизни не видывал. Около часу ночи, однако, он вдруг объявил, что уходит домой, в Каса Барко. Раздались протестующие возгласы, обвинения, будто он хочет испортить все веселье, требования поставить выпивку, но Джордж остался непреклонен: он понимал, что должен уйти, — иначе ему будет не до смеха, и из глаз покатятся слезы. А ничего нет омерзительнее пьяных слез.