— Матушка, какая честь для нас! Надеюсь, что путешествие тебя не слишком утомило. И вы, сестры, добро пожаловать в наш дом!

«Наш дом», — подумала Оливия. Что имеется в виду под «наш»?

— Заходи, Оливия! Ты выглядишь такой усталой!

Приветствуя Оливию, она протянула к ней руки. Руки сильные и теплые, подумала девушка, а глаза холодны.

Тут вышел и Генрих. В последний раз они виделись на Пасхальной неделе, а теперь он отрастил бороду и выглядел постаревшим и озабоченным.

— Дамы, простите, что я не вышел первым, чтобы поприветствовать вас. Я был во дворе. Позвольте мне представить мою жену, Кэтрин.

Он учтиво поклонился, и Кэтрин присела в поклоне еще раз. Генрих подошел к сестре в последнюю очередь.

— Олли, добро пожаловать.

Он крепко обнял ее за плечи, но его поцелуй показался Оливии не более чем формальностью.

О том, что Генрих женился, Оливия узнала от монахинь, и ее очень обидело, что он даже не подумал написать о своей женитьбе. Она узнала также, что монастырь переживал тяжелые времена, с тех пор как прошла чума и унесла с собой так много жизней сестер и работавших в монастыре братьев-мирян, и что после смерти родителей, всегда щедро оплачивавших ее содержание в монастыре, Генрих не внес за нее ни фартинга. Тем не менее она решила ничего не говорить по поводу его женитьбы и вести себя так, будто ничего не произошло.

— Спасибо, Генрих. Я рада, что вернулась домой.

За обедом, приготовленным и поданным по всем правилам формального приема, Оливия была задумчива. Воспользовавшись тем, что ее сотрапезники были заняты беседой, она попыталась оценить свое положение. Роль незамужней сестры при брате, который явно испытывал финансовые трудности, была незавидной. Бедное приданое не очень-то ей поможет. Ее воображение отказывалось прийти ей на помощь и нарисовать картину ее будущей жизни.

Приданое! Не из-за него ли брат женился на этой женщине? В прошлом году он часто наезжал в поместье Голдманов, чтобы повидаться с их восемнадцатилетней дочерью Гвендолен. Что там произошло? Может быть, сэр Бенедикт решил, что Генрих — недостаточно хорошая партия для его дочери, теперь, когда после чумы у него в поместье осталось так мало людей и некому поддерживать в должном порядке его владения? Кэтрин производила впечатление человека, способного безо всякой помощи справиться с ведением хозяйства. Но принесла ли она ему большое приданое?

Кэтрин и Генрих спорили, стоя на лестнице, но, увидев Оливию, тут же замолчали.

— Ты, должно быть, хочешь, чтобы я показала тебе твою комнату, Оливия, — сказала Кэтрин так, как будто та впервые приехала в этот дом.

— Спасибо, Кэтрин, мне кажется, я еще помню, где она. Отнесли ли наверх мои вещи?

— Э-э, мы тут кое-что поменяли, знаешь ли, — ответила Кэтрин и, пока Оливия не успела возразить, добавила — Ты теперь будешь жить на самом верху в маленькой комнате.

Конурка, которую отвели Оливии, находилась рядом с большой светлой комнатой, выходящей в холл и на фасад. Ее старые апартаменты были вторыми по величине в доме, но теперь она была рада остаться одна в любом помещении, чтобы только никто не отвлекал ее от мыслей, мечущихся в голове.

Оливия прислонилась к двери и огляделась вокруг. Раньше эта комната служила бельевой. Она отворила дверцу большого дубового шкафа. Это и сейчас была бельевая! В шкафу аккуратными стопками были сложены полотенца, простыни, вышитые покрывала, накидки на подушки и другие вещи. Некоторые из них были ей знакомы. Закрыв шкаф, она взглянула на узенькую кроватку и небольшой сундук для одежды, которые были поставлены здесь специально для нее. Больше ничего в этом маленьком чуланчике и не поместилось бы. Чтобы открыть створки неширокого окошка, ей пришлось взобраться на сундук. Вид запущенного двора подтверждал, что дела брата и впрямь пришли в упадок.

Спустившись вниз по лестнице, Оливия увидела, что в холле царит деловое оживление. Кэтрин вновь надела фартук и теперь одновременно командовала слугами, покрывавшими пол свежим камышовым настилом, и распоряжалась, чтобы в тяжелые чугунные подсвечники, подвешенные к стропилам, вставили свечи и в массивном каменном камине разложили свежие ветки вечнозеленых растений. Она сразу же увидела Оливию.

— Конечно, я обычно сама этим не занимаюсь, но у нас не хватает рук, а Генрих сейчас никого не может прислать мне в помощь. Ему тоже туго приходится.

— Ты ожидаешь кого-то? — спросила Оливия, удивляясь, зачем такие приготовления теперь, когда монахини уже уехали.

— Да, ожидаю. Сэр Миддлвей объезжает свои владения, и сегодня мы ждем его к ужину. — Она прервалась, чтобы разбранить нерадивого мальчишку-слугу и надавать ему оплеух. — Он останется здесь ночевать. Если бы ты не приехала, мы могли бы отвести ему бель… — Она запнулась, но остановилась вовремя и закончила фразу — …твою комнату.

Так вот о чем они, должно быть, спорили! Леди Генрих Джиллерс хотела отобрать у меня комнату еще до того, как я ее получила! В ответ на замешательство хозяйки Оливия изобразила сладчайшую улыбку. Кэтрин, как бы оправдываясь, продолжала:

— Генрих только что сообщил мне, что вчера приезжал эконом из монастыря, чтобы оповестить о приезде сэра Миддлвея. Он вспомнил об этом только тогда, когда увидел монахинь! У меня иногда возникают сомнения в том, все ли у твоего брата в порядке с головой!

И она постучала пальцем по виску с выражением отчаяния на лице.

— А как об этом узнал монастырский эконом? Ведь монастырь не относится к владениям Миддлвея, он принадлежит ордену цистерцианцев.

— Понятия не имею, как он узнал, — с раздражением ответила Кэтрин. — Важно другое. Сэр Миддлвей будет очень недоволен, когда увидит, в каком состоянии пребывают его земли и собственность. Будет чудом, если он нас всех не вышвырнет отсюда и не передаст все это кому-нибудь, у кого хватит денег, чтобы поднять хозяйство.

Она устремилась на кухню, и вуаль развевалась за ее спиной как сигнал бедствия.

Оливия сидела на скамье у стены, откинувшись назад на дубовые панели. Она прикрыла глаза, чтобы не видеть царившей вокруг нее суеты, и думала о том, что ей сказала Кэтрин. Та явно понимала, в каком печальном положении находилось поместье, и значит, знала об этом и тогда, когда выходила замуж за Генриха. Что же заставило ее решиться на этот шаг? Может быть, она отчаялась найти мужа, учитывая солидный возраст? А теперь сэр Миддлвей сам увидит, насколько серьезны проблемы. Но он, наверное, не слишком удивится, потому что чума началась два года назад и скосила множество людей, и простых, и высокородных, поэтому рабочей силы везде не хватало. Последствия чумы переживали и в замке, и в монастыре, и в усадьбе, и в хижине.

Оливия пыталась вспомнить, как много лет назад старший сэр Миддлвей уже приезжал сюда. Она тогда была совсем маленькой девочкой, ведь это случилось еще до того, как ее отвезли в монастырь. Ей припомнилось, что он был пожилым джентльменом, седым и строгим, но с мелодичным голосом, который совершенно поразил маленькую девочку, привыкшую к северному диалекту. Должно быть, он теперь совсем старый и, наверно, очень усталый после всех поездок по владениям.

Оливию совершенно не заботило, что надеть на торжественный ужин по случаю приезда сэра Миддлвея, но она с наслаждением вымылась и расчесывала волосы до тех пор, пока они не заблестели как светлая медь. Монахини в монастыре изо всех сил пытались искоренить у девочек мысли о телесных радостях, но старались напрасно, поскольку эти радости были все равно недоступны для обитателей монастыря.

Оливия вздохнула, отложила гребень из слоновой кости и заплела волосы в две косы. Затем она уложила их петлями по бокам головы и, еще раз вздохнув, подумала о том, как хорошо было бы, если бы Кэтрин прислала ненадолго свою горничную, чтобы та сделала ей более сложную прическу. Но сейчас единственным украшением станет узкий золотой обруч, подаренный ей на десятилетие. Оливия укрепила его в волосах так, что он спускался на лоб, и надеялась, что не будет выглядеть чересчур просто в глазах знатного гостя. Надев поверх рубашки свое выгоревшее голубое блио [3], она достала из сундука длинный пояс голубого цвета из плетеной кожи и несколько раз обернула его вокруг талии. Быстрый взгляд на свое отражение в крошечном поцарапанном зеркальце подтвердил, что она вполне готова спуститься вниз к ужину.