— Ты знаешь, старик, мне очень неприятно, но я должна поговорить с тобой об одном… странном деле!

Так принято в мэрии: все служащие высшего звена обращаются друг к другу на «ты». Она продолжила:

— Сложилась нездоровая ситуация, которая касается тебя лично.

Мое лицо удивленно вытянулось.

— Не буду ходить вокруг да около. Скажи, был ли ты вчера в туалете с маленькой девочкой?

У меня глаза на лоб полезли. Правильно ли я расслышал? В туалете? С маленькой девочкой? Сокращенное изложение придавало вчерашнему анекдотцу извращенный привкус. В моем голосе прорвалось возмущение:

— Надеюсь, ты шутишь? Ты что, думаешь, что я заманиваю детей в туалет?

Коллега казалась удрученной.

— Вся эта история мне безумно неприятна. Конечно, я ничего такого не думаю, но… как бы это сказать… речь идет о словах ребенка!

Девчонка меня заложила! Я угодил в ловушку… Только я же ничего плохого не делал; просто выкурил сигарету. Меня вдруг прошиб пот. В этот момент мне надо было бы точно изложить все, что произошло, но необъяснимый стыд удержал меня. Не хватало еще выставлять себя нашкодившим мальчишкой. Даже и упоминать о сигарете не стоит; у девчонки нет доказательств. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и пустился в объяснения:

— Послушай, все очень просто: да, вчера вечером после заседания я пошел в туалет. Да, туда вошла девочка, потому что я неплотно задвинул задвижку. Да, я ее выгнал и запер дверь. Если все здание заполонено детьми, такое может произойти, не правда ли? Ничего особенного не случилось, тут и говорить не о чем.

Начальница Отдела кадров не теряла дружелюбия, но убедить ее мне явно не удалось. Она секунду помолчала, прежде чем спросить:

— А можно узнать, что ты делал в туалете?

Что за дикий вопрос? Я с ухмылкой пожал плечами:

— То, что обычно делают в туалете.

— Малышка говорит, что ты выбросил в окно сигарету. И еще она утверждает, что ты ей угрожал.

Полицейский профессионализм допроса не соответствовал смехотворной ничтожности происшествия. Как я и опасался, меня обвиняли в курении. Проще было бы признаться. Но мне показалось унизительным описывать, как я сидел на унитазе с сигаретой в зубах и отверткой в руках. Я выдвинул неопровержимый аргумент:

— Ну ты же знаешь, что окна заколочены. К тому же весь Административный центр оснащен дымодетекторами!

— К сожалению, в то же самое время проходящей по бульвару Победы женщине на голову упал окурок. Вылетел он из окна этого здания. Не стоит и говорить, что она недовольна и собирается подать жалобу. Не хочу тебя огорчать, старик…

Эта развязка, хотя я и старался ее избежать, принесла мне облегчение. Мне даже показалось, что я ждал ее с самого начала, с того дня, когда расконопатил окно. Тягу к курению я мог бы побороть легко; как ни глупо это звучало, мне просто хотелось нарушить правила, быть пойманным на месте преступления, обруганным и наказанным… Так тому и быть: пусть все узнают, что я тайком курил в туалете Административного центра. Меня обвиняли в мелком правонарушении. Наказание будет нетяжким. Даже в условиях непримиримой борьбы с табакизмом я мог опасаться лишь задержки продвижения по службе. С изложением фактов было покончено, и я ждал вердикта. Моя коллега, казалось, искала компромисс:

— Послушай… я даже не знаю, что сказать… девочка пожаловалась родителям, и тебе не избежать санкций. Да еще эта выброшенная в окно сигарета… Мы с твоим непосредственным начальством попробуем найти разумное решение. Обещаю тебе сделать все возможное.

Я сдержанно поблагодарил коллегу и понуро побрел к себе в кабинет. Такого сокрушительного удара я не ожидал. В течение многих лет я старался не поддаваться безумию современного мира. У меня не было ни машины, ни детей, я редко смотрел телевизор и не обращал внимания на навязчивые попытки защитить меня. В течение многих лет я пытался не обращать внимания на тиранические требования эпохи, чтобы посвятить себя работе, любви, существованию скромному и безмятежному. И несмотря на отчаянное сопротивление, всеобщее помешательство меня захлестнуло! Мне было стыдно рассказывать Латифе, как меня разоблачила начальница Отдела кадров, как вся моя карьера оказалась под угрозой. Теперь мэр, который и так меня не жаловал, не преминет сказать на собрании:

— Прежде чем выискивать причины загрязнения воздуха в городе, прекратите курить в туалете!

Услышав мое ворчание, подошел Сарко и положил мне морду на колени. Понял, что хозяин расстроен и решил утешить. Латифа принесла аперитив и включила музыку. Я гладил Сарко, слушал оркестр Каунта Бейси и почти убедился в том, что счастье возможно и что карьерный рост не так уж и важен, если мы сможем в нашем гнездышке постигать красоту жизни и блаженство любви. В тот вечер Латифа тактично не упоминала о своем желании иметь детей.

Дело затихло до конца недели. Я ждал вердикта начальницы Отдела кадров; до рядовых сотрудников мэрии информация о происшедшем, похоже, не дошла; я по-прежнему исполнял свои текущие обязанности. И лишь в следующий понедельник, вернувшись домой, я с неприятным удивлением обнаружил в почтовом ящике голубой листок — уведомление с требованием явиться в Полицейское управление, в Отдел по защите несовершеннолетних.

Я оцепенело смотрел на повестку. Она не предвещала ничего хорошего. Когда я растерянно протянул бумагу Латифе, она онемела; а придя в себя, вдруг с воодушевлением обреченных объявила:

— Мы будем бороться!

Ее решимость меня напугала. Бороться с кем? Ведь было установлено, что я курил; ведь я согласился заплатить штраф за то, что нарушил дисциплину, подверг риску здоровье детей и чуть не привел в действие дымодетекторы. Чего они еще хотели? Я признал свою вину и был готов понести наказание. Но раньше со мной беседовали в Отделе кадров, а теперь вызывали на допрос в Полицейское управление. Смена места действия была весьма тревожна, и я долго выстраивал гипотезы: может быть, родители девочки мобилизовали других родителей, так как были убеждены, что мое поведение подвергает опасности здоровье их отпрысков? Может быть, они выдвинули более серьезные обвинения? Из прессы я знал, с какой легкостью дети обвиняли взрослых в ужасных злодеяниях, не давая возможности оправдаться.

Отправляясь во вторник в Полицейское управление, я решил рассказать все подробно и без утайки. Дежурный изучил мои документы, заставил пройти через металлоискатель, а затем подвел к лифту и разъяснил, как добраться по лабиринту коридоров до Отдела по защите несовершеннолетних. Там нелюбезная секретарша попросила меня подождать в приемной, окрашенной в желтый цвет. На прицепленной к стене афише изображались бегущие дети, за которыми вырисовывалась угрожающая тень мужчины; надпись над картинкой гласила: «Защитите ваших детей!». Я протомился не меньше получаса, стараясь не поддаваться страху, прежде чем секретарша провела меня в кабинет комиссара.

В сидящем за письменным столом человеке вроде не было ничего неприятного. Редкие волосы, тонкие черты лица, культурная речь. К тому же он курил прямо на рабочем месте. Я счел это добрым предзнаменованием и, в знак почти братской солидарности, вытащил пачку сигарет и попросил разрешения закурить. Он кивнул и лукаво поинтересовался:

— Значит ваше алиби — табак?

Я со спокойной улыбкой переспросил:

— Алиби? Зачем мне алиби?

Зажав сигарету в зубах, комиссар вертел в руках красивое пресс-папье из слоновой кости. Он бросал на меня короткие взгляды и вдруг язвительно спросил:

— Вы любите литературу для подростков и мультфильмы Диснея?

— С чего бы мне любить эти глупости?

— Насколько я знаю, вы редко общаетесь с детьми. Сами вы бездетны, полагаю?

От одного вопроса к другому он переходил весьма нелогично. Интересуюсь я детьми или нет, в моем поведении как таковом было для него нечто подозрительное. Однако следователь казался человеком умным, и я счел, что он меня прощупывает. Я решил тотчас прояснить ситуацию: