Помогите мне, русские люди, спасти Родину.
Генерал Врангель».
Тогда же Врангелем был подписан приказ № 3226, в котором провозглашалось:
«Русская Армия идет освобождать от красной нечисти Родную землю.
Я призываю на помощь мне Русский Народ.
Мною подписан закон о волостном земстве, и восстановляются земские учреждения в занимаемых Армией областях.
Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам.
Призываю к защите Родины и мирному труду русских людей и обещаю прощение заблудшим, которые вернутся к нам.
Народу — земля и воля в устроении государства.
Земле — Волею народа поставленный Хозяин.
Да благословит нас Бог!
Генерал Врангель».
На той же основе возник и еще один приказ от 20 мая, распространяемый в виде листовки, с изложением основных положений земельного закона и закона о волостном земстве. В нем, в частности, Врангель декларировал:
«С помощью Божией двигая вперед войска на борьбу с игом советской власти, почитаю долгом перед Родиной принять на себя особую заботу об устроении в занимаемых войсками местностях мирной жизни и правопорядка.
Неотложным считаю облегчить тяготу населения, измученного дороговизной и скудостью питания, и устранить стеснения для развития производительных сил народных в занятии земледелием, промыслами и торговлей.
Трудящемуся крестьянину-земледельцу нужна земля, торговцу свобода торговли, передвижения и восстановление сообщений, ремесленнику и промышленнику материалы для работы и рынок.
Всем питание и порядок…
Борьба с насильниками и угнетателями.
Мир с родным народом.
Строгая кара насилия и грабежа.
Прощение всем, кто изверится в обманах советских обещаний и готов бороться с нами за русскую государственность и свободу мирного труда…
Народу — земля и воля в устроении государства.
Земле — Волею Народа поставленный Хозяин.
Да поможет нам Бог в нашем святом деле.
Генерал Врангель».
В последовавших разъяснениях говорилось, что под «хозяином» понимался сам народ, который, если пожелает, «изберет себе царя».
Правитель Крыма обещал автономию Украине и казачьим землям, но даже это мало помогло в поисках союзников.
Врангель пытался договориться не с теми политиками, которые обладали хоть какой-то военной силой, а с теми, кто подходил для его планов решения украинского вопроса. Однако переговоры с прибывшей в Крым группой украинских федералистов С. Маркатуна, соглашавшейся на широкую автономию Украины в составе единого Русского государства, изначально были бесполезны, поскольку группа состояла только из эмигрантов и никакой поддержкой на Украине не пользовалась.
Перед самой эвакуацией, 26 октября, Врангель издал приказ об украинском языке — он признавался на Украине государственным наряду с русским, а частные и государственные школы, где он изучался, уравнивались в правах с учебными заведениями, где преподавался русский язык. Никакого практического и даже пропагандистского значения это иметь не могло, равно как и намерение формировать в Русской армии украинские национальные части.
В общее наступление в Северной Таврии войска Врангеля перешли 25 мая 1920 года. Предполагалось быстро выйти на линию Александровск — Бердянск, затем продвинуться на линию Днепр — Синельниково — Гришино — Таганрог, а далее наступать на Дон и Кубань. Врангель рассчитывал оставить для прикрытия Крыма только треть сил Русской армии. Он полагал, что донское и кубанское казачество сможет дать 50–70 тысяч бойцов. Но белые могли бы завоевать Дон и Кубань только после полного краха советского сопротивления на юге России. На практике же за полгода боев Врангель не смог выполнить даже задачи второго этапа наступления — выйти на линию Синельниково — Таганрог.
Врангелевский министр иностранных дел П. Б. Струве отметил, что Гражданская война для белых продолжалась без всяких политических перспектив: «На взятие Москвы, конечно, уже не рассчитывали, а пытались лишь держать военный фронт и биться с большевиками до тех пор, пока они сами как-то не разложатся и не рухнут.
Эта психология врангелевской армии, связанная с верой не в свои победы, а лишь в прочность своей организации, которая должна пережить большевиков, психология, создавшаяся еще в Крыму, сохранилась и в изгнании…»
Ему вторил епископ Вениамин, также отметивший в мемуарах не только готовность участников Белого движения к самопожертвованию, но и отсутствие позитивной политической установки:
«Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными положительными своими задачами… Мы боролись против большевиков — вот общая наша цель и психология. Предполагалось, будто всем ясно это. Но на деле было не так…
Чем же воодушевлялись мы в борьбе?
Старыми традициями: великой Россией, национализмом, собственностью. А еще? Ненавистью к большевикам, которые шли по новым социальным путям или понимали старые иначе. Всё это и слилось около одного главного имени „Россия“… А нас, верующих, гнала в это движение и борьба большевиков против религии — тайная или явная.
Но при всём этом, безусловно, должно отметить, что в Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще. Кто не примет этого объяснения, тот не может понять „белого движения“! Большевики казались губителями России. И честному русскому нужно было бороться против них! История знает, с какой готовностью люди отдавали себя на раны и смерть. Вот три-четыре факта.
Подполковник И., командир танковой части Корниловской дивизии, говорит при мне: завтра выступление, он ранен уже 14 раз, пойдет и завтра на смерть за Россию… Был убит. Генерал В., ранен был чуть не 21 раз… Убит. Или обхожу я как-то ночью Перекопский вал, отделявший Крым от материка. Костры были запрещены, но кое-где коптились две-три щепки. Вижу — молодежь. Подсел к ним. Они не знают, что я архиерей. Знаков отличия не имел тогда. Грустно разговаривают… Еще безусые… Дети аристократов… „Батюшка, — спрашивает один, — неужели мы проиграем? Ведь мы за родину и за Бога!“
Я утешал… И как было жалко этих юнцов! И какие они были милые и еще наивные. Где они, рано вылетевшие из теплых гнезд птенцы?»
Красная пропаганда была проще, но куда действеннее врангелевской. Она была рассчитана на конкретные социальные группы, прежде всего на крестьян и рабочих. Советские агитаторы говорили с народом на его языке и ловко использовали то обстоятельство, что беднейшим слоям мероприятия советской власти приносили ощутимые, хотя зачастую и сиюминутные, выгоды.
В советской пропаганде, в частности, удачно обыгрывались немецкая фамилия и аристократическое происхождение Врангеля, высмеивались его едва прикрытый монархизм и во многом декларативные реформы, а также его любовь к приказам-манифестам, что давало возможность проводить аналогию с царем.
Большевистский поэт Демьян Бедный написал пародийный «Манифест барона фон Врангеля»:
Ихь фанге ан
[21]. Я нашинаю.
Эс ист
[22]для всех советских мест,
Для русский люд из краю в краю
Баронский унзер
[23]манифест.
Вам мой фамилий всем известный:
Ихь бин
[24]фон Врангель, герр барон.
Я самый лючший, самый шестный
Есть кандидат на царский трон.
Послюшай, красные зольдатен:
[25] Зашем ви бьетесь на меня?
Правительств мой — все демократен,
А не какой-нибудь звиня.
Часы с поломанной пружина —
Есть власть советский такова.
Какой рабочий от машина
Имеет умный голова?
Какой мужик, разлючный с полем,
Валяйт не будет дурака?
У них мозги с таким мозолем,
Как их мозолистый рука!
Мит клейнем
[26], глюпеньким умишком
Всех зо генаннтен
[27]простофиль
Иметь за власть?! Пфуй, это слишком!
Ихь шпрехе
[28]: пфуй, дас ист цу филь
[29]!
Без благородного сословий
Историй русский — круглый нуль.
Шлехьт
[30]! Не карош порядки новий!
Вас Ленин ошень обмануль!
Ви должен верить мне, барону.
Мой слово — твердый есть скала.
Мейн копф
[31]ждет царскую корону,
Двухглавый адлер
[32]— мой орла.
Зи лигт им штербен
[35], мой земля.
Я с белый конь… фом вейсен пферде
[36]…
Сойду цум альтен
[37]стен Кремля.
И я скажу всему канальству:
«Мейн фольк
[38], не надо грабежи!
Слюжите старому начальству,
Вложите в ножницы ножи!»
Вам будут слезы ошень литься.
«Порядок старый караша!»
Ви в кирхен
[39]будете молиться
За мейне руссише душа.
Ви будет жить благополучно
И целовать мне сапога.
«Подписал собственноручно»
Вильгельма-кайзера слуга,
Барон фон Врангель, бестолковой
Антантой признанный на треть:
«Сдавайтесь мне на шестный слово.
А там… мы будет посмотреть!!»