У Рубцова судьба была трудна и горька. Это отразилось в стихах, полных печали и раздумий о судьбах русского народа. В этих щемящих строках рождалась высокая поэзия. Она будила в нас мысль, заставляла думать…

…В его таланте явилось для нас что-то неожиданное, но большое и важное. Мы навсегда запомним его чистую, пусть и недопетую песню».

Похоронили поэта на Пошехонском кладбище. Возвратились домой с поминок уже совсем под ночь. Взяли к себе ночевать поэта Бориса Примерова, который приехал из Москвы. Разошлись по разным углам, спали и не спали. В шестом часу утра пришли несколько писателей, принесли с собой бутылку. Стали снова поминать.

То печальное утро описывает Мария Семеновна:

«Расположились в кухне. Кто пил чай, кто водку, кто сидел просто так, говорили о Коле, утверждали, что талант просто так не дается, непременно с возмездием… Крест тяжкий и смерть трагическую, преждевременную судьба уготовила и Николаю Рубцову. Говорили о том, как жалко его…

Борис Примеров, тоже замечательный русский поэт, помешивал ложечкой чай в стакане, слушал и молчал, а потом заговорил:

— Я много думал, и вчера, и нынче ночью… Когда вчера сидел на поминках Коли, в том большом зале и слушал… Все говорили: „Друг… друг… друг…“ И мне все казалось, будто я не на поминках у Коли, а в общежитии Литинститута, где запросто называют другом и запросто предают… Думал о безвременной кончине Коли. Думал о том, что душить, давить — свойственно зверю, животному… Думал и о том: почему, как, когда оторвался человек от животного, возвысился над ним? Причиной тому, наверное, все-таки чувство, построенное на высочайшем из наслаждений — любви, и человек сделал из него святость… И вот душе нужно стало тело, прекрасное, дающее наслаждение и силу, чтоб душа могла на него опираться, жить им… Смотрите, что получается: „Распрямись ты, рожь высокая, тайну свято сохрани…“ — Свято! Прекрасно!.. Коле недоставало тела могучего, и прекрасного, на которое могла бы опереться его душа…

После смерти Николая Рубцова мы уже не собирались так, как это бывало при нем, погулять, попеть, поговорить, потому что каждый в душе казнился, что не сделал чего-то главного, чтобы уберечь поэта от гибели!.. Смерть его всех нас разъединила…»

Когда не стало среди вологодских писателей Николая Рубцова, то вместе с горькой растерянностью и болью утраты все вдруг почувствовали, что именно он, неприкаянный поэт, всех объединял. Плохо без него стало. Необъяснимую вину, тяжесть в душе и сердце переживал каждый, и каждый из писателей корил себя.

Когда встречались в Союзе писателей или у кого дома, разговоры вольно или невольно сводились к горю. Бывало, кто-то вдруг обвинит другого: ты, мол, с ним больше и чаще пил, а беду отвести не смог, не захотел…

И стали потихоньку разъезжаться, кто куда. Василий Белов уехал к себе в Тимониху, Виктор Коротаев и Александр Романов тоже засели по деревням.

Астафьевы поехали на Урал, в Быковку.

Первый после возвращения вечер.

«Вышли мы, — пишет Мария Семеновна, — погулять в лес, зимний, чистый. Морозец градусов восемь-десять, кругом ни души! Небо в звездах и месяц… И тишь кругом! И бело! Сразу вспомнилось, как Коля рассказывал, что видел во сне свою маму: „Дом. Крыльцо. На крыльце белый-белый снег — и на нем стоит мама!..“

Виктор Петрович воскликнул горестно:

— Ох ты, Коля, Коля! Что же ты с собою сделал, когда такая красота на земле!.. Ширь кругом какая! Коля, что же ты наделал?! Как нам теперь всем быть с тем грузом, что ты нам оставил?!»

Вернувшись домой, Виктор Петрович и Мария Семеновна долго читали друг другу стихи Рубцова, удивлялись его прозорливости, вдруг открывшейся им, и тосковали, мучились.

В один из последующих дней пришел в гости Борис Никандрович Назаровский, и снова поминали Рубцова. Астафьев рассказывал своему старшему другу о том художественном чуде, чистом и удивительном таланте, что посетил наш мир. Из рук в руки переходили сборники Рубцова — «Душа хранит» и «Звезда полей».

В письмах Марии Семеновны того времени отражается подавленное состояние семьи Астафьевых после кончины Рубцова. Вот фрагмент одного из них, написанного в апреле 1971 года: «Господи! Как я давно вам не писала, подумать страшно… Как все началось с гибели Коли Рубцова, так и идет наперекосяк. Уж более трех месяцев лежит он, холодный, успокоенный, ко всему земному безучастный. И женщину, любившую и погубившую его, осудили…

Все свершилось. Только никому не стало легче, и все не верится, что Коля никогда больше не придет, не будет читать стихи, не будет играть на гармошке и петь. Не верится, что он умер, а кажется, что он бродит где-то по чужим дворам пьяненький, неприютный…»

В 1975–1976 годах при редакции ленинградского журнала «Аврора» стараниями его главного редактора Владимира Торопыгина и заведующего отделом поэзии Александра Шевелева возникла студия начинающих авторов. Она продолжила традиции, наработанные в стенах Клуба молодого литератора при Ленинградской писательской организации. Поскольку оба руководителя были поэтами, то, естественно, больше внимания уделялось начинающим стихотворцам. Ядро объединения составили Анатолий Белов, Владимир Головяшкин, Валентин Голубев, Наталия Гранцева, Григорий Калюжный, Александр Милях, Андрей Романов, Владимир Шалыт. Но были в составе группы начинающих литераторов прозаики, критики, журналисты.

На встречи в «Авроре» приходили Виктор Конецкий и Федор Абрамов, Борис Бурсов и Вадим Шефнер, Евгений Евтушенко и Владимир Высоцкий… Помимо этого в редакции существовала целая программа вечеров на городских площадках, поездок по области и за ее пределы. В ее рамках в апреле 1976 года вместе с поэтами Владимиром Головяшкиным и Анатолием Беловым я оказался на семинаре молодых литераторов в Вологде. Помню, прямо с вокзала мы отправились в редакцию «Вологодского комсомольца». Там я напросился на семинар прозаиков, где надеялся увидеть Василия Белова и Виктора Астафьева.

Оказалось, что Василий Белов не участвует в семинаре. Вместе с Астафьевым творчество молодых авторов обсуждали поэт Виктор Коротаев и приехавший из столицы прозаик Семен Шуртаков. В перерыве семинара все пошли обедать, и меня вместе с моими друзьями Головяшкиным и Беловым посадили за один стол с Виктором Петровичем Астафьевым. Мы делились первыми вологодскими впечатлениями, а Володя и Анатолий сказали, что завтра им предстоит выступать в городской библиотеке с чтением стихов. Поэтический вечер прошел успешно. Все руководители семинара, в том числе и Астафьев, сидели в зале и слушали молодых.

В дни работы семинара мы познакомились с поэтом Сергеем Чухиным и прозаиком, редактором газеты «Вологодский комсомолец» В. Шириковым. Переговорили о многом, коснулись и недавнего трагического эпизода в Вологде — гибели Николая Рубцова.

Вечером в день окончания творческой встречи я провожал моих товарищей в Ленинград. На вокзале мы встретили наших старших коллег, вологодских писателей, и Семена Шуртакова, который возвращался в Москву.

Тут мы снова перекинулись парой фраз с Виктором Петровичем. Узнав, что я остаюсь в Вологде еще на два дня, чтобы съездить в Ферапонтово, побывать в вологодских музеях, Виктор Петрович сказал:

— Ты, чтобы не отощать совсем, приходи-ка ко мне на обед.

Так через день я оказался в квартире Астафьевых на Ленинградской улице. Приняли меня душевно. Мария Семеновна накормила вкуснейшим борщом, а Виктор Петрович показал свою библиотеку, в которой меня поразило изобилие книг из серии «ЖЗЛ». Естественно, мой живой интерес вызвал кабинет любимого писателя.

В тот памятный день я получил в подарок первую книгу из рук автора с памятным автографом. А потом наши встречи стали регулярными — случались они в Ленинграде и Москве, Красноярске и Овсянке, Хисаре и Новгороде…

В моем личном архиве сохранилась школьная тетрадка, в которой я вел записи о своей поездке весной 1976 года в Вологду. По-моему, они могут представлять интерес и для читателя.