Трудно ответить на эти вопросы, тем более что в то же время Кемаль предпринимает авторитарные реформы и усиливает власть партии. Через три месяца после выборов депутаты принимают закон о цензуре печати. Один из депутатов заявил: «Ведь есть же контроль в трамваях Стамбула, а почему пресса не может контролироваться?» Другой депутат, главный редактор «Миллиет», добавляет: «Умело управляемая пресса — огромная сила современного государства. Мы не хотим лишать этой силы новый режим». Главной задачей всё еще остается защита республики. «Необходимо объединить все силы националистов и республиканцев, — пишет Рюшен Эшреф, соратник гази, — чтобы защититься от опасностей, угрожающих государству и революции, откуда бы они ни исходили — изнутри или извне». Конечно, были и такие, кто стремился в первую очередь защитить собственные интересы, но большинство из окружения Кемаля были готовы на всё ради защиты молодой республики, которой так гордились.

Настоящая оппозиция была устранена; Фетхи не был избран в Национальное собрание, а был назначен послом в Лондон в 1933 году, а Ахмет Агаоглу вернулся в университет. Пробил час Народной партии. «Опыт либеральной партии и драма в Менемене свидетельствуют о том, что в течение длительного времени Народная республиканская партия должна направлять турецкую молодежь на защиту всего того, что нам дорого», — пишет газета «Вакыт».

Еще до выборов турецкие центры утратили свою независимость, присоединившись к партии. Как заявил Якуб Кадри: «Зачем нужны теперь турецкие центры, когда мечты превратились в ощутимую реальность?» А правда была куда более прозаична: турецкие центры расплачивались за связи с либеральной партией, предполагаемые или реальные, и за некоторые ошибки, которые резко критиковал Кемаль во время своего турне. И опровергая Якуба Кадри, партия спешит создать организацию, задачи которой — разъяснять народу реформы и развивать его культуру, как в странах, где 95 и даже 100 процентов населения умеют читать и писать. С 1932 года в Турции возникает целая сеть Народных домов, которыми руководит секция культуры Народной партии. Народные дома стараются перенять опыт организаций культуры, созданных в Венгрии, Чехословакии, в гитлеровской Германии и в Италии Муссолини. С 1932 по 1938 год будет создано 210 Народных домов, которые будут открыты для всех желающих. Одни вспоминают лекции и спектакли, организованные Народными домами, другие говорят о распределении продуктов детям неимущих и бедным студентам; некоторые критикуют пренебрежительное отношение к крестьянам. Но и те и другие жили тогда в Стамбуле или Анкаре и практически никогда не посещали Анатолию!

Были ли тогда Народные дома популярны или нет, но их появление свидетельствовало об изменении атмосферы, наступившем с появлением Реджепа в генеральном секретариате партии. Более близкий к гази, чем к премьеру, Реджеп решил придать значительный вес Народной партии. Его вдохновляли некоторые примеры за рубежом, где государство опиралось на могущественные партии для проведения националистской и корпоративной политики…

Реджеп был не единственным, кто внимательно следил за происходящим в Риме, Берлине и даже в Москве. В эти годы некоторые интеллектуалы, близкие к Кемалю, считали, что для упрочения кемалистской революции можно использовать в качестве примера приемы фашистов или коммунистов. Тогда как бывший президент турецких центров Хамдулла Суфи публично выражал симпатии фашизму, сравнивая его с философией новой Турции, Фалих Рыфкы вернулся из СССР полный энтузиазма и создал с несколькими друзьями обзорный журнал «Кадр», отказывающийся от классической демократии XIX века и предлагающий режим «дирижизма» — государственного управления экономикой.

Вопреки этим советам и намерениям кемалистская Турция будет жить без политической полиции и без молодежной организации, хотя, согласно некоторым источникам, в 1932 году был рассмотрен проект создания молодежной организации. Правда, что коммунисты регулярно подвергались арестам, что проект закона, разрешающего создание профсоюзов, был отклонен и что притесняли интеллектуалов, но никакого террора в стране не было. Принадлежность к партии не была обязательной и, если верить очевидцам, не давала преимуществ для получения места в администрации, в предпринимательстве или в системе образования. И всё же Народная республиканская партия формально может считаться диктаторской, особенно когда запретят франкмасонство. «Если франкмасонство является организацией, отличающейся национализмом, популизмом и республиканскими взглядами, то нет необходимости в ее существовании», якобы утверждал гази. Партия поглотит также Союз турецких женщин. Формально Кемаль — тоже диктатор, так как он правил страной без всякого контроля.

И тем не менее нет смысла сравнивать его с Муссолини, Гитлером и Сталиным. Ни один из них не являлся образцом для Кемаля. Напротив, гази открывает турецкую границу многочисленным беженцам с университетским образованием, евреям и неевреям, изгнанным нацистами, что обеспечило неожиданный расцвет нового университета в Стамбуле. Единственный советский государственный деятель, кем восхищался гази, был Ленин, так как он протянул руку туркам в 1920 году. Особенно презирал Кемаль Муссолини. «Он был бы хорошим министром общественного труда», — как-то бросил Кемаль, а в апреле 1934 года предсказал, что «народ повесит дуче за ноги».

Гази не любит диктаторов и не желает, чтобы его считали таковым. «Я — не диктатор, — пишет он в 1935 году одной американской корреспондентке, — я хочу, чтобы правительство не разбивало сердца, а завоевывало их». А когда какой-то смельчак бросил ему: «Говорят, что вы — диктатор», Кемаль парировал: «Если бы я был диктатором, осмелились бы вы задать мне подобный вопрос?» Помимо искусных формулировок он мог напомнить о том, как сам способствовал появлению настоящей оппозиции. Он мог бы также вспомнить многие страницы, посвященные демократии, в знаменитой книге Гражданского кодекса: «Турки — граждане демократически свободной страны; они — защитники Турецкой Республики и ее хозяева». Более того, он мог бы с гордостью напомнить о законе от декабря 1934 года, предоставляющем женщинам те же политические права, что и мужчинам. В 1935 году в Национальное собрание было избрано семнадцать женщин, присоединившихся к 366 мужчинам. Среди депутатов-мужчин был человек, чья история служила примером демократии, какой ее представлял себе гази. Кязым Гюлек, двадцати пяти лет, вернулся в Адану, закончив обучение в Нью-Йорке, в Колумбийском университете. Однажды около полуночи к нему в дом явилась полиция и, ничего не объясняя, переправила молодого человека в Анкару, и там его препроводили в Чанкая. К своему великому изумлению, Кязым Гюлек предстал перед самим гази. Гази получил письмо от президента Колумбийского университета, который отмечал блестящие способности молодого человека. В течение двух часов президент Турецкой Республики расспрашивал Кязыма о Соединенных Штатах Америки и президентском режиме, который гази квалифицировал как «президентскую диктатуру». В конце беседы он объявил молодому человеку, что тот становится депутатом Национального собрания.

Фактически, еще перед тем, как экономический кризис и специфическая атмосфера тридцатых годов заставили Кемаля отступить от либерального пути, он всегда считал, что та демократия, которую практикуют страны Европы, не может рассматриваться как цель. В своей знаменитой речи «Нутук» он заявил: «Те, кто проник в глубину человеческих отношений и познал истину, должны признать, что самый главный долг на земле — это поднять жизненный уровень людей и дать им образование, и, насколько это возможно, вести их к цели». Через два года по дороге в Эскишехир Кемаль добавил: «Акты, направленные на нарушение общественного порядка среди турецкого народа, осуждены. Турецкий народ не будет терпеть презренные цели и тайную подрывную деятельность предателей, трусов и космополитов, выступающих против высших интересов страны… Те, кто захочет встать на ее пути, будут безжалостно раздавлены». Гази никогда не колебался между демократией на британский манер и защитой Турецкой Республики. Именно поэтому в 1933 году во время Парижской конференции, посвященной психологии турецкого народа, знаменитый французский тюрколог Ж. Дени заменил слово «демократия» неологизмом «демократизм».