Смерть Абдул-Меджида пройдет незамеченной: 23 августа 1944 года в Париже было слишком много других проблем.

«Тогда как обычно новые правительства стремятся сохранить традиции своей страны и установить новые дружеские связи и контакты с другими странами, молодая Турецкая Республика спешит порвать все связи с прошлым и стремится к изоляции», — писал французский обозреватель газеты «Petit journal», пораженный отменой халифата [50]. А журналист Жентизон в газете «Le Temps» заверяет, что «Турецкая Республика несомненно осуществила самую крупную попытку духовного и интеллектуального освобождения в мусульманском мире наших дней». В прессе высказывались самые разные суждения. А молодая республика должна была показать себя Парижу и другим европейским столицам.

1 июля 1924 года подполковник Катру, военный атташе Франции, отправляет в Париж длинную докладную записку под заголовком «Куда идет новая Турция?». Он пишет, что «революция происходит только тогда, когда созрело общественное сознание, а новые условия государственного строя находятся в гармонии с желанием населения и фундаментальными интересами страны». Катру выражает сомнение, что подобное имеет место в новой Турции: революция изменила государственный режим, но не традиции, догма о полной независимости народа исчезла в пользу правления олигархии, непримиримости исключительного национализма. И французский офицер заключает: «Национализм, такой, какой он сегодня в Турции, угрожает стать самоубийством».

А между тем Турецкая Республика привлекает иностранных экспертов и устраивает конкурс иностранных предприятий, правда, больше американских, швейцарских и особенно немецких, а не французских или английских. Англичане не привлекаются из-за вечной проблемы с Мосулом, а французы слишком напоминают время унизительных капитуляций. Бедные французы, они с трудом допускают, что «молодые люди, единственным достоинством которых было участие в борьбе за независимость», способны строить железные дороги, добывать полезные ископаемые, заниматься торговлей и, что самое удивительное, основать банк. В самом деле, молодые энергичные люди, вдохновленные Муаммер-беем, свекром Кемаля, и деловыми кругами Измира, создали банк. Рассчитывали ли руководители банка, что достаточно того, что гази является одним из его акционеров, чтобы конкурировать с османским банком, владевшим франко-английским капиталом?

Несмотря на свои предубеждения, Катру ставит и вполне справедливые вопросы. Отъезд из Турции около полутора миллионов греков и других немусульман в соответствии с договоренностями, достигнутыми в Лозанне, способствует, по выражению Торговой и промышленной палаты Стамбула, «началу экономического возрождения». Но на самом деле ни прибытие 500 тысяч турок из Фракии в соответствии с тем же соглашением, ни действия Анкары не помогли, и экономика по-прежнему оставалась в упадке. Реформа конституционных законов привела к ожесточенной борьбе между радикалами и умеренно настроенными депутатами. Частичные компромиссы обеспечивают весьма зыбкое равновесие: президент республики имеет право вето на большую часть законов, но право роспуска принадлежит только Национальному собранию; ислам остается официальной религией Турции. Переговоры в Стамбуле между турками и англичанами по поводу Мосула не продвинулись ни на шаг: каждая из сторон повторила аргументы, использованные в Лозанне, чтобы требовать получения суверенитета над регионом Мосула. Одним словом, первые шаги республике даются с трудом. Многочисленные скандалы потрясают политическую среду, а министр внутренних дел был даже вынужден уйти в отставку из-за того, что оказался замешанным в деле о взятках, которые якобы поступили от армянских кандидатов. Еще более угрожающим для будущего было то, что Народная партия полностью раскололась. Некоторые обвиняли в этом Исмета. Но за улыбками и спокойствием премьер-министра скрывались порядочность и твердость гранита. Повлиять на его мнение можно было только до принятия решения; когда же решение принято, любое вмешательство бесполезно, ничто не остановит Исмета. Но поведение Исмета всего не объясняет; другие противоречия, более фундаментальные, разделяют руководство Народной партии.

Кемаль в Чанкая хранит молчание.

Кемаль пробуждается в конце августа. 30 августа по случаю второй годовщины сражения при Думлупынаре, «генерального сражения», открывшего дорогу на Измир, он участвует в открытии памятника Неизвестному солдату. Кемаль выступает десятым, и последним, после Февзи, Али Фетхи и других известных представителей нации, и произносит блестящую речь, определяя задачи новой Турции. Турция должна стать высокоцивилизованной страной путем экономического развития и социального обновления. Мужчинам и женщинам, которых он обещает уравнять в правах с мужчинами, молодежи, в чьих руках будущее страны, гази предлагает подлинно светскую религию вместо ислама. В своей пламенной речи гази призывает к революции сердца и сознания. После выступления в Думлупынаре Кемаль не возвращается в Анкару. Он отправляется в поездку по стране длиною в три тысячи километров. В течение сорока девяти дней по суше и по морю он доберется до приграничных районов Восточной Анатолии. Он посетит эти малоразвитые регионы, стремясь проповедовать идеи, выдвинутые им в Думлупынаре. Всюду один и тот же ритуал: он посещает армию, местное отделение Народной партии, дома простых граждан, школы, торговую палату, Союз женщин… Выслушивает местные власти, а затем отвечает на вопросы. Проповедуя свои идеи, Кемаль в то же время обсуждает с народом повседневные трудности. Дороги: «Связь между западом, востоком и центром страны недостаточна для управления республикой, вот почему я считаю, что необходимо продолжить железную дорогу до Эрзурума, чтобы связать восток с другими регионами страны — это жизненно необходимо для республики». Здоровье: «Мы должны найти решение, чтобы врачи больших городов, таких как Стамбул и Измир, могли заботиться о жизни и здоровье всей нации. То, что происходит сегодня, совершенно недопустимо». Светское образование: «Вы не хотите школ, вам нужны медресе. Но народ хочет получать образование в школах. Оставьте народ в покое, чтобы дети нашей страны получали светское образование». «Запомните, ходжи: медресе никогда не откроются, народ нуждается в школах!» — заявил Кемаль, когда его остановили два ходжи, требуя снова открыть религиозные начальные школы (медресе).

Кемаль из предосторожности совершает несколько символических жестов, чтобы предать забвению Османскую империю. В Самсуне, имея несколько свободных часов, он просит библиотекаря принести ему несколько книг по истории и погружается в них. В Эрзуруме и Ризе он категорически отказывается от того, чтобы его именем называли улицы: «Я не вечен, а наша республика будет жить всегда». В Ризе он наставляет мэра города (вали): «Вы должны знать, что не имеете права заставлять кого-либо работать без его желания: в республике не будет принудительного труда!» Общаться, покорять, объяснять, убеждать — вот революционное искусство Кемаля, не всегда встречающее одинаковый прием.

Крейсер Кемаля пересекает Мраморное море и поднимается по Босфору. В европейской и азиатской частях Стамбула собрались огромные толпы в ожидании: не остановится ли гази в бывшей столице? Нет, президентский крейсер не бросит якоря в Босфоре: полиция, опасаясь покушения, отговорила Кемаля от этого шага. А Латифе, сопровождающая Кемаля, утомила его своими нервными срывами и истериками. Кемаль заявляет ей, что «мой брак — это одна из ошибок, какие я совершил в жизни», и требует, чтобы Латифе возвращалась в Анкару. Их разрыв был неизбежен, но его опередили другие.

Через неделю после возвращения в Анкару Кязым Карабекир подает в отставку с должности инспектора 1-й армии, чтобы полностью посвятить себя депутатской работе. Вслед за ним подает в отставку Али Фуад, инспектор 2-й армии. Кемаль не верит в совпадения, и он прав. Карабекир и Фуад регулярно встречаются с Рауфом. Все трое уверены, что за ними установлена слежка тайной полиции и что их почту вскрывают. Фуад и Карабекир объясняют Рауфу, насколько трудно стало выполнять обязанности инспекторов армии. Все трое единодушно заключают: Кемаль порвал со старыми друзьями, окружил себя «льстецами» и «безнравственными людьми», которые их унижают; их ожидает диктатура.