Латифе прибывает в Анкару 20 февраля с Кемалем и Исметом, вернувшимся из Лозанны. Молодая женщина испытывает шок. Измир, Биарриц, Париж и Лондон словно на другом краю света, в другом мире, где столицы — это не деревни и где женщины свободно гуляют по улицам и могут исполнять Моцарта, Шуберта и Чайковского. Но еще больше поражают Латифе настроения, царящие в Анкаре: она рассчитывала прибыть в город, «лежащий у ног гази», но сталкивается с раздражением и недовольством и ощущает себя словно на пороховой бочке.

После победы круг сторонников Кемаля сужался, а провал конференции в Лозанне породил заурядные амбиции и чрезмерные обещания. Нужно ли снова приступать к переговорам или следует готовиться к войне? Непрерывно заседают Совет министров и Национальное собрание, разворачивающиеся там дебаты продолжительные и шумные. «Новый год может быть годом мира или войны, — заявляет Кемаль и добавляет: — Нужно быть готовыми ко второму варианту».

Когда первое удивление прошло, Латифе приступает к обязанностям хозяйки. Ковры, изящные безделушки, новые занавески и букеты цветов украшают и преображают резиденцию Кемаля в Чанкая. Новая хозяйка стремится установить свои порядки для слуг и адъютантов. Первые споры с Кемалем, первые семейные разногласия. Кемаль одобряет желание супруги совершить маленькую революцию, присутствуя на открытии парламентской сессии или принимая дипломатов после завершения дебатов в Национальном собрании, но выступает против того, чтобы прислуга в Чанкая прислуживала в белых перчатках!

Своеобразие пары Латифе — Кемаль становится заметным. Латифе читает ему Монтескье и Руссо, пока он бреется, — очень хорошо. Латифе сопровождает его повсюду — на гражданских и военных мероприятиях, пешком или на лошади, набросив шаль, элегантно прикрывающую голову и плечи, — ещё лучше. Но когда Латифе критикует его образ жизни, частые застолья с друзьями и пытается придать более светский характер его вечерам, он выступает категорически против подобного вмешательства. «Статуэткой на выставке», образцом авангарда — вот кем, по его мнению, должна стать Латифе.

Риск, на который идет Кемаль, не только касается его лично, его семьи. Появление на сцене Латифе и чрезмерность ее модернизма удивляют и шокируют. В Адане религиозные авторитеты вынуждены опубликовать коммюнике, чтобы уточнить, что присутствие Латифе рядом с гази не противоречит исламской религии, а ее одежда, английский дамский костюм и вышитая вуаль, не рассматриваются как нарушение религиозного закона. По мнению французского коменданта Пелле, этих комментариев недостаточно: «Кажется, Кемаль выбрал себе жену, словно созданную, чтобы разжигать его амбиции и выявлять недостатки». Пелле считает, что Латифе шокирует почти всех и начинает компрометировать мужа.

Пелле, конечно, преувеличивает, но критика действительно была, как это обычно случается в сложные моменты. А обстановка в Анкаре была напряженной. Готовится коммюнике, уточняющее условия, при которых Анкара возобновит переговоры в Лозанне, и депутаты уверены, что правительство пытается их обмануть. Национальное собрание бурлит, и Исмет, отныне привыкший к дипломатическим тонкостям, поражен тем, что он видит и слышит с момента своего возвращения. Али Фуад, возглавляющий работу Национального собрания, с трудом справляется, а избрание на пост вице-президента Хюсейна Авни, одного из руководителей «Второй группы», нисколько не разряжает атмосферу. Депутаты больше не обсуждают вопросы спокойно, они нападают, обвиняя друг друга, сжав кулаки. А когда однажды Али Шюкрю гневно прервал Кемаля, взбешенный гази стремительно направился к оппозиционеру, сжимая в кармане пистолет.

В этой грозящей взорваться атмосфере 29 марта Национальное собрание узнает об исчезновении Али Шюкрю. Для его друзей из «Второй группы» нет ни малейшего сомнения: «хотели избавиться от одного из лидеров оппозиции», хотят «заткнуть рот» оппозиции, готовятся подавить свободы. И даже уточняют, кто мог это сделать: последним, с кем видели живого Али Шюкрю, был не кто иной, как Осман Хромой, командир лазов личной охраны Кемаля! Через несколько часов обнаружили труп Шюкрю, и Рауф, после обсуждения с Кемалем, отдает приказ арестовать Османа Хромого. В ночь на 2 апреля жандармы окружают лаза, Осман Хромой предпочел покончить с собой. Жестокий финал: Али Шюкрю — озлобленный и непримиримый оппозиционер, и Осман — жестокий, без стыда и совести, с одинаковым рвением уничтожавший армян, греков и энверистов [45]. Многое в этой истории остается неясным, но нет времени разбираться в деталях.

1 апреля 120 депутатов выступили с предложением распустить Национальное собрание. Сам Исмет поддержал это предложение: «Необходимо обновить Национальное собрание, чтобы доказать конференции в Лозанне, что всё, что мы будем говорить, и те решения, которые мы примем, будут отражать последнее слово нации». Оппозиция с радостью поддержала это предложение: ведь она требовала роспуска в течение месяца! Решение принято.

Несколько дней в стане «Второй группы» царит эйфория; следовало бы убавить спеси и сменить тон. Тогда как у «Второй группы» нет никакой программы, Кемаль публикует «новые принципы», точнее, программу Народной партии. Программа представляла искусное сочетание вопросов: национальный суверенитет, Экономический пакт, принятый в Измире, ликвидация поборов, строительство железных дорог, реформа юриспруденции, усовершенствование банковской системы и… мир при полной независимости. Программа, организация и лидер, святая троица победы на выборах, объединены.

Кемаль не сомневается в своем успехе, даже готов отвергнуть руку, протянутую юнионистами. Собравшиеся у Кавита, бывшего министра финансов, около двадцати уцелевших лидеров юнионистов пытаются найти пути воскрешения «Единения и прогресса» с Кемалем во главе. «Сегодня никто не имеет права говорить от имени „Единения и прогресса“», — комментирует гази. Единственная неудача может остановить победный марш Кемаля: провал второй конференции в Лозанне.

Турки хорошо подготовились ко второй конференции в Лозанне. Исмет, настроенный решительно и верящий в успех, решил даже взять с собой жену, а Кемаль поддержал его.

Другой жест, еще более выразительный, — это голосование по закону о проекте Честера, который был принят Национальным собранием. Следовало бы еще раньше упомянуть о проектах американского адмирала Честера. Прибыв в Стамбул в 1900 году, адмирал проявил нестандартное мышление, задумав проекты, воплощение которых тормозило только недоброжелательное отношение других инвесторов: мост через Босфор, железную дорогу через всю Анатолию, строительство морских портов, добычу железной руды… Несмотря на неудачи перед 1914 годом, Честер вернулся в 1922 году и предложил новые проекты правительству националистов. Произошло чудо — Анкара подписала предварительное соглашение, предусматривающее строительство трех портов и более четырех тысяч километров железных дорог, а также концессию на 99 лет, дающую право на использование шахт на 40 километров вдоль железных дорог и в районе портов. Так, за несколько недель до открытия конференции в Лозанне Анкара стремилась завоевать симпатии Соединенных Штатов Америки, желающих вновь поставить под сомнение успехи европейцев, что на языке дипломатов целомудренно называют политикой «открытой двери».

К несчастью для турок, лорд Керзон тоже придерживался политики «открытой двери». Из Лозанны Исмет направляет запрос в правительство, требуя пересмотреть проект Честера, который, если принять всё во внимание, может очень дорого обойтись национальной независимости. В Национальном собрании развернулись бурные дебаты, освещаемые прессой. «Вторая группа» выступала против, а Кемаль защищал проект. Кемаль обратился с призывом к «великой американской нации», чтобы «американцы с открытым сердцем относились к турецкому народу, борющемуся за свободу и независимость и стремящемуся встать на путь прогресса и справедливости, следуя вашему примеру». Он был уверен, что американская помощь причинит наименьший вред по сравнению с любой другой иностранной помощью. Великие державы знали, что им угрожает: утвердив проект Честера, Национальное собрание объявляет о пересмотре всех существующих концессий.