А между тем Кемаль делал все, что мог. Халиде Эдип вспоминает его «необычайную энергию». Его окружение страдало от невероятной активности Кемаля и непрерывной напряженной работы. Если верить свидетелям, Кемаль проявлял при любых обстоятельствах поразительное самообладание. Нервозность и сомнения юношеских лет забыты с момента «анатолийской авантюры». Спокойствие Кемаля отражалось на его окружении. «Вы живете как в монастыре», заявил обитателям сельскохозяйственной школы вновь прибывший Якуб Кадри. Тем не менее «монах» Кемаль не превратился ни в мистика, ни в аскета. Он оставался всё таким же, любил самые разные удовольствия, употреблял спиртное, но легко контролировал себя.

День за днем ситуация становилась всё более сложной. 22 июня греки переходят в наступление. Всё произошло за несколько дней. 12 июня Робек и Милн приглашают французских коллег на английский адмиральский крейсер. Их анализ ситуации прост: за три месяца националисты смогли собрать «сильную армию» во Фракии и на Черном море и «могут направить силы на Константинополь». А еще через неделю угрозы становятся всё более определенными. Французы отмечают в донесениях, что англичане серьезно озабочены и даже напуганы происходящим. Националисты были замечены в районе Дарданелл и особенно в районе Измита, менее чем в ста километрах от Стамбула. Три самолета националистов бомбят город, и войска Кемаля под командованием Али Фуада находятся в «300 метрах от заграждения из колючей проволоки вокруг правительственного лагеря». Хуже того, Шиле, в пятидесяти километрах от столицы, взят в окружение.

Робек и Милн считают, что следует что-то предпринимать. Французы более сдержанны. Вмешательство невозможно без политического решения, и Франше не упускает возможности поставить точки над «i»: виной всему операция 16 марта.

Спасителем, в который раз, оказался Венизелос. Премьер-министр Греции заявил, что его войска готовы действовать, и уточнил, что не потребует никакой компенсации. Наступление греков к тому же поможет решить и другую проблему. 22 июня оставалось всего три дня до окончания отсрочки, предоставленной союзниками Османской империи, чтобы принять проект мирного договора, который они передали Блистательной Порте.

Греки переходят в решительное наступление и через восемнадцать дней добиваются победы: греческие войска прошли четыреста километров вплоть до Эскишехира, что в двухстах километрах от Анкары. Итог наступления впечатляет: 4500 пленных, сотни пушек, а также репутация «дьявольских солдат».

Анкара в смятении. Депутаты в растерянности и, как обычно, решают обратиться к Кемалю: «Что скажет Мустафа Кемаль-паша?.. Что произойдет, если греки захватят Анкару?» На тайной встрече с депутатами Кемаль пытается их успокоить: «Почему не удалось противостоять греческому наступлению? Я объясню вам. Наши силы были малочисленны и слабы. До создания нашего правительства никто не мог устоять против греков. Кроме того, часть наших сил брошена на усмирение внутренних мятежей… Но мы не можем в настоящее время объявить мобилизацию. Наш народ устал от войн, длящихся годами… Нельзя превращать народ в армию. Необходимо убедить тех, у кого есть оружие, развернуть партизанскую войну. А чтобы не делить войска, отправленные на фронт, следует сформировать отряды от трех до пяти тысяч человек, чтобы подавлять внутренние мятежи». Между тем наблюдательный обозреватель отметил тремя неделями ранее: «Национальные силы претерпели с марта значительную реорганизацию; неорганизованные отряды и банды при поддержке малочисленных войск превратились в организованные мобильные отряды, снабженные оружием и боеприпасами».

Депутаты немного успокоились. Но паника началась снова, когда узнали о захвате Бурсы. Это было жестоким ударом по престижу Мустафы Кемаля. Официальная газета националистов «Национальная воля» заявляет патетически: «…Бурса — наша вторая Мекка… А теперь она в руках предателей, распятая, словно мессия, израненная и страдающая. Бурса не была достаточно укреплена, она не была вооружена».

Кемаль, который провел около двух недель на фронте, пытается успокоить одних и других. Но диалога не получается. Депутаты узнают, что Бурса была эвакуирована перед атакой греков. Охваченные страхом, они превращаются в стратегов. Они критикуют армию и командиров, предлагают судить командиров, сбежавших перед наступлением врага, организовать добровольные отряды из депутатов, а также отправлять на фронт больше офицеров. К тому же это недопустимо, что у каждого офицера — ординарец. Почему бы нам не учесть опыт большевиков?

Кемаль пытается защищаться шаг за шагом в узком кругу военных. Падение Бурсы? «Возможно, защита Бурсы была недостаточной. Но главное — защитить страну. В прошлом, если бы заранее отступили из Сирии, чтобы защитить Медину, возможно, спасли бы Медину. Вот почему важно делать всё возможное, чтобы спасти всю родину, не сосредоточивая внимания на отдельном участке». Создавать новые подразделения, состоящие только из офицеров? Это «не имеет никакого смысла и не существует ни в одной стране мира, возможно, за исключением большевиков. Обучение офицеров — длительный процесс, и было бы несправедливо позволить их уничтожать». Кемаль уступает только по вопросу об ординарцах: «Пусть офицеры платят своим ординарцам. Если же они не хотят доверять им свои семьи, пусть делают всё, чтобы отправить на фронт снаряжение для ординарцев».

Кемаль пытается успокоить взволнованных депутатов: «Это я приказал оставить Бурсу. С точки зрения военного, важно не цепляться за какое-то место, а добиться результата. Важнее всего не Бурса, а освобождение страны… Нельзя вести себя сентиментально». Кемаль не защищается, он атакует. В свою очередь, депутаты подвергаются критике. Меткое заключительное слово принадлежит Халиде Эдип, описывающей состояние отношений между пашой и парламентариями: «Как известно, Кемаль мог пользоваться Национальным собранием по своему усмотрению».

10 августа в Севре, предместье Парижа, знаменитом своим фарфором, был подписан наконец мирный договор. В Стамбуле в 13 часов все замерло на пять минут — пять минут, заставившие забыть пять веков истории.

В 433 статьях международный мирный договор отдавал де-факто Измир и большую часть Фракии Греции, предусматривал создание под эгидой Лиги Наций независимого Курдистана, учреждал независимую Армению (американский сенат только что отказался от армянского мандата) и создавал зоны влияния для Франции на юго-востоке Анатолии и для Италии — на юго-западе.

Османская империя больше не существовала. На ее руинах победители выкроили «опереточную» империю между Стамбулом и Сивасом, Черным морем и Кайсери. Пятнадцать тысяч военных и жандармов, а также личная охрана султана должны были обеспечивать порядок на территории этого прямоугольника. Был продлен режим унизительных капитуляций, а иностранным экспертам было поручено контролировать османские финансы.

Султан, «самый великий правитель в мире», и его правительство признали этот смертный приговор: когда министры, сенаторы и генералы собрались у падишаха, всего один человек набрался мужества не проголосовать за проект столь унизительного мирного договора.

Стоит ли жалеть или презирать этих верных слуг императорской короны? Большинство из них не задавало себе вопросов, а некоторые даже смирились с этими потерями, как, например, министр юстиции, еще с начала наступления греков.

« Журналист. Наше правительство будет протестовать против наступления греков?

Министр.Наше правительство официально вынесло смертный приговор Мустафе Кемалю. Мы объявили его предателем родины и халифата… Почему мы должны протестовать против этого наступления, которое пришло нам на помощь?

Журналист.Встретит ли это наступление достойное сопротивление?

Министр.Нет, в армии Мустафы Кемаля отсутствуют должная дисциплина и организация, она состоит из рецидивистов и разбойников.