27 декабря Кемаль, покинув Сивас, прибывает в Анкару, где националисты решили собрать своих депутатов перед их отъездом в Стамбул. Поначалу местом встречи был избран Эскишехир, что казалось логичным. Эскишехир, важный железнодорожный узел, находящийся в трехстах километрах от Стамбула, вполне соответствовал требованиям Кемаля: «Это общее правило, что те, чья задача руководить и обеспечить высшее командование во время войны, должны быть рядом с наиболее важными участками операций, там, где опасность наиболее велика». Но присутствие значительного контингента англичан в Эскишехире и активность антинационалистов в Западной Анатолии заставили Кемаля немного отступить до Анкары, расположенной на полпути от Эскишехира до Сиваса.

Прибытие Кемаля в Анкару было впечатляющим. Еще за пределами города его встречали отряды сейменов, иррегулярной полиции, воинственность которых не уступала башибузукам [33]. А в самой Анкаре толпы, мобилизованные в течение трех дней, приветствовали Кемаля. Стоя в машине, гордо вскинув голову в серой папахе, он гипнотизировал толпу, окоченевшую на морозе и не привыкшую к подобному зрелищу. Анкара, расположившаяся у основания бывшей византийской крепости, утратила свое античное величие. Из пятидесяти тысяч жителей города конца XVIII века осталось не более двадцати пяти тысяч. Даже появление железной дороги в конце XIX века не помогло воскресить былое великолепие, и город напоминал большое село, окруженное сетью болот, источников малярии.

Один из свидетелей этой встречи Кемаля вспоминал позже, что «в его голубых глазах сверкал огонь непреклонной воли и веры». Другой молодой человек также подтверждает магическую силу его голубых глаз: «Меня охватила дрожь от его необычайно пронзительного взгляда. Этот стройный, высокий мужчина с настолько серьезным взглядом, что приводит в замешательство, казался сверхчеловеком, как будто похищающим вас, отделяя душу от тела. В этот вечер мы только и говорили о Мустафе Кемаль-паше». Кемаль тоже был доволен приемом. Когда Али Фу ад, командующий армейским корпусом Анкары, спросил Кемаля, как он нашел свою новую резиденцию, тот ответил: «Потрясающе. Я счастлив <…>. Я совсем не устал. Увидев всех встречавших меня, я совершенно забыл об усталости».

Кемаль обосновался в сельскохозяйственной школе за пределами Анкары [34]; через несколько дней школа превратилась в штаб-квартиру, снабженную, естественно, телеграфом, занимающим целый этаж. Кемаль окружен преданными соратниками, сопровождавшими его со Стамбула. Вскоре эта команда пополнится еще двумя: молодым суровым офицером Реджепом и полковником Исметом. В течение почти двадцати лет союз Кемаля и Исмета станет основой новой Турции. Это, несомненно, проявление одной из гениальных черт Кемаля — умение понять ценность Исмета. Огромная роль скромного Исмета в создании Турецкой Республики никогда не была оценена по достоинству. Прекрасный организатор, он занимался всеми мелочами, которые, по выражению одного из приближенных Кемаля, «вызывали у него головную боль». Удивительным образом эти двое сумеют создать и поддерживать интенсивные и плодотворные рабочие отношения, хотя лично они не были близки: Исмет, скромный буржуа-мусульманин, слишком серьезен, а его среда слишком однородна, чтобы принять и удовлетворить аппетиты Кемаля. В 1923–1924 годах, когда Исмет с помощью жены Кемаля попытается наставить распутника на путь истинный, ему придется признать поражение и отметить, что его влияние, как бы значительно оно ни было, останавливается у дверей кабаре и спальни Кемаля.

Перед депутатами-националистами, прибывающими в Анкару небольшими группами, Кемаль выступает с речью, апробированной в Эрзуруме и Сивасе: к Турции должны быть применены принципы Вильсона. Блистательная Порта (правительство) предала нацию, необходимо объединить и организовать национальное движение. Рауф и Сами покидают Анкару, чтобы заседать в парламенте в Стамбуле, а Кемаль, избранный в Эрзуруме, решает отказаться от мандата и остаться в Анатолии. Распределение ролей или разногласия между ним и соратниками? Похоже, что и то и другое.

Османский парламент начал работу 12 января 1920 года в составе семидесяти пяти депутатов и в отсутствие султана: официально Мехмет VI испытывает недомогание, в связи с чем получает от Кемаля пожелания скорейшего выздоровления. Военные коменданты союзников считают, что большинство депутатов — националисты и юнионисты. Через несколько недель их поведение оправдает опасение Кемаля. Первое осложнение возникает 20 января, когда Робек и Дефранс потребуют отставки военного министра и начальника Генерального штаба, виновных, по их мнению, в многочисленных нарушениях условия перемирия. Блистательная Порта шокирована, но соглашается. Кемаль требует сначала отклонить ноту военных комендантов, но затем уступает: после того как друзья из Стамбула заверили его в будущей отставке правительства. Но отставки не только не произойдет, но и правительство заручится доверием парламента.

На берегу Босфора, обосновавшись во дворце Фындыклы, депутаты остались националистами: не спеша, без особых трудностей, они проголосовали за национальный пакт, выражающий «готовность османской нации пойти на жертвы, чтобы обеспечить справедливый и длительный мир». Националисты — да; революционеры — нет. Они забыли Кемаля. Когда он решает выставить свою кандидатуру на пост главы парламента, Рауф вынужден сообщить ему, подбирая слова, чтобы не задеть его самолюбия, что «создается впечатление, что в настоящий момент голоса разделятся». Единственный депутат предложил кандидатуру Кемаля, и только один голос был «за» — его собственный. Второе поражение Кемаля касалось национальной партии, создания которой он требовал от депутатов-националистов. В парламенте Рауф выступил на открытии с пламенной речью, восхваляя движение по защите нации, «организованное верными сынами родины и неизвестными смельчаками, движение, спонтанно хлынувшее из сердца народа для защиты чести нации», но он ни слова не сказал о создании партии. В конце концов, партия родилась, и почти вся элита националистов объединилась для спасения родины. Но в отсутствие лидера, оставшегося в Сивасе, они не смогли принять никакого решения и противопоставить себя парламенту. Таким образом, в середине февраля 1920 года Кемаль оказался в весьма деликатном положении. С одной стороны, он не хочет «создавать трудности» правительству и пишет об этом Рауфу; с другой — великий визирь, ободренный поведением парламента, стремится отодвинуть Кемаля на второй план. В одном из своих заявлений визирь утверждал, что только парламент представляет национальное движение. Депутаты, конечно, согласны с этим. Шаг за шагом Стамбул берет под контроль националистов. Чтобы избежать постепенного удушения своего движения, Кемалю ничего не остается, кроме как поднять знамя восстания. Может ли он сделать это, хочет ли он этого? Мы этого не узнаем никогда, так как события в Киликии сами решат проблемы Кемаля и приведут к падению Стамбула.

В первые дни 1920 года турки атакуют французские войска в окрестностях Мараша: прекращение огня, обещанное Кемалем Жоржу Пико, продлилось не более месяца. Жорж Пико сообщает в рапорте: «Паша не хочет делать ничего без гарантии с нашей стороны отступления армянских войск и прекращения притеснений. Я возмущен этой попыткой шантажа. Но Кемаль объясняет, что он не хотел оказывать на нас давления: нам необходимо выполнить его требования не потому, что если мы откажемся, то армия националистов выступит против нас, а потому, что в этом случае они больше не смогут контролировать население, которое поднялось бы само по себе под влиянием бесчинств, жертвой которых оно стало».

Мараш, расположенный севернее Урфы и Антепа, превращается в главное поле битвы. 10 февраля 1920 года французское командование решает покинуть город, подвергавшийся атакам турецких партизан в течение трех недель. Отступление превращается в драму: преследуемые врагом, терзаемые снежными буранами и морозом, французы потеряли тысячу двести человек. Но больше всего жертв было у армян, брошенных французами: по меньшей мере, пять тысяч, а возможно, и двадцать тысяч армян погибли в сражениях у Мараша и при отступлении. Гибель армян привела к горячей полемике между армянами, османским правительством и кемалистами. Англичане и французы выступили против создания межсоюзнической комиссии расследования: зная, что бросили многих армян под Марашем, они не хотели, чтобы комиссия обнародовала их ответственность за гибель армян.