— О! Ну тогда с меня причитаются комиссионные, — засмеялась Марион. — А ему, кстати, разве еще не пора возвращаться в Оттаву?

Тетушка, казалось, подразумевала совсем другое. Если Густав уедет в Оттаву, что будешь делать ты? — Вот что хотела спросить ее тетя. Патриция услышала этот невысказанный вопрос и устало пожала плечами.

— У Густава еще есть две недели отпуска. Он какое-то время будет помогать мне в магазинчике, ведь у него есть опыт ведения финансовых операций. Мы вместе постараемся сделать все, от нас зависящее, чтобы поддержать твое дело и облегчить твое состояние.

— Меня, честно говоря, больше беспокоят твои дела, чем мое самочувствие. Хочется надеяться, что ты теперь полностью отдаешь себе отчет в том, что делаешь… Я имею в виду — в отношении своего очаровательного мужа. Совершенно ясно, что я тут ничем тебе не могу помочь. — Как будто чувствуя свою вину, Марион жалостливо вздохнула. — Девочка моя, я очень ценю то, что вы оба так быстро сорвались с места и приехали поухаживать за старушкой. Может, друг Густава еще как-нибудь потом позволит вам пожить в его доме?

Патриция вспомнила о тех беззаботных днях, которые они проводили на Великих озерах. О том, как они беззаветно любили друг друга, как гуляли по белому песку и любовались ледяными прозрачными волнами, набегающими на берег… Но она не забыла также и о том, что они поссорились сразу, как только вернулись домой. Она вздохнула, не зная, что же ей делать дальше. Кто знает, может быть, когда-нибудь они еще раз съездят в это великолепное место. Она мечтательно улыбнулась и съела пару виноградин из тетиной тарелки.

Патриция заглянула в календарь и обнаружила, что число, обведенное красным кружочком, прошло уже неделю назад. Подавляя желание закричать во весь голос, она вместо этого медленно опустилась в уютное кресло. Она вовсе не ошиблась в расчетах, как показалось ей вначале. Не могло быть никакой ошибки — даже принимая во внимание ее взвинченное эмоциональное состояние, которое могло повлиять на ее состояние здоровья. Налицо была явная задержка. И даже если это не было достаточным доказательством того, что она беременна, тогда этот факт подтверждался небольшим головокружением, которое она ощущала в последнее время, и отсутствием аппетита по утрам. Патриция помнила, что то же самое она ощущала во время первой беременности.

— Как всегда, очень вовремя, ничего не скажешь, — прошептала она.

Но внутри нее все задрожало от радости, запрыгало, будто завтра начиналось Рождество. Только подумать — они с Густавом могут стать родителями. Папой и мамой. У них будет малыш… Неужели их мечта становится явью?

Но… Ликование схлынуло, уступив место озабоченности. Патриция устало потерла висок, где начинала пульсировать головная боль. Нужно было отдать должное Густаву, он больше не поднимал вопроса о том, чтобы они жили одной семьей. Уступая ее требованию, он весьма неохотно переселился в гостиницу, как будто затаился, ожидая подходящего случая. Он терпеливо ожидал, видимо, когда Патриция придет к какому-нибудь решению.

За это время он взял на себя все заботы о магазине. Он проверил все счета, связался с клиентами и торговцами антиквариатом, сообщив им, что случилось с Марион, скорректировал время поставки новых поступлений, посетил ярмарку в городке неподалеку, не забывая при этом вести ежедневную торговлю.

Патриция отошла от всех этих дел, занявшись обычными домашними заботами — уборкой дома, приготовлением пищи и тому подобным. Она хотела, чтобы у Марион не было никаких хлопот по дому, когда ее выпишут из больницы, а это должно было случиться скоро. Так что помощь Густава была очень кстати, особенно учитывая тот факт, что это отодвинуло на какое-то время решение их собственных проблем, что было ей только на руку. Они с Густавом вежливо встречались каждый день, будто два конькобежца, параллельно скользящих по льду, и никто из них не поднимал вопроса о дальнейшем развитии сюжета. Тот факт, что Патриция, видимо, беременна, должен теперь все изменить. Пришло время поговорить, и поговорить серьезно.

Патриция спустилась в магазин и удивилась обилию покупателей, большую часть из которых, как ни странно, составляли женщины. Густав, одетый в синий джемпер и темные брюки, сидел к ней спиной на краешке высокого антикварного стола и рассказывал окружавшим его женщинам о достоинствах выставленной мебели, а дамы, обступив его кружком, внимали ему, не спуская с него восторженных глаз. Патриция почувствовала неожиданное раздражение.

Одна из женщин — красивая стройная брюнетка в элегантном костюме — весело засмеялась каким-то словам Густава и фамильярно шлепнула его по колену. Патриция узнала ее, она была женой местного аптекаря. Какое-то неприятное чувство шевельнулось в сердце Патриции, заставив его забиться в ускоренном темпе.

— Густав, мне нужно с тобой поговорить, — громко сказала она.

Так как Патриция была ужасно раздражена, ее слова прозвучали не как просьба, а скорее как приказание.

Густав повернулся к ней и широко улыбнулся.

— Что, дорогая?

Что это еще за «дорогая»? Патриция почувствовала, как остатки ее здравого смысла погибают прямо у нее на глазах. Разве возможно сохранять спокойствие, когда поклонницы твоего мужа глазеют на него, разинув рты, будто восторженные подростки с изобилием гормонов в крови на концерте поп-кумира.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине, если ты не возражаешь, — процедила она сквозь зубы.

Она вышла в небольшой, тускло освещенный зал, ведущий в складское помещение, демонстративно хлопнув при этом дверью.

— Что случилось? — невозмутимо осведомился Густав, последовав за ней.

Его глаза светились улыбкой.

— Что здесь происходит?

— А разве не понятно? — Густав потер переносицу. — Работаю с покупателями.

— Это ты называешь работать с покупателями? Да ты просто развлекаешь кучу одиноких баб, истосковавшихся по любви!

Густав вспыхнул.

— Я не собираюсь даже отвечать на твой вопрос. Что с тобой происходит, Патриция? Тебе стало немного одиноко в твоей холодной постели? Я вполне могу помочь тебе. Я тебе уже не раз говорил, что у меня для тебя всегда найдется место в моем номере в гостинице. Можно воспользоваться им прямо сейчас!

Густав уже не мог сдержаться. Какой-то черт вселился в него. Целую неделю после возвращения с севера Патриция держала его на расстоянии вытянутой руки, как будто демонстрируя, что она сожалеет о допущенной слабости. Казалось, ей неприятно даже вспоминать о тех любовных играх, которыми они занимались там. Внутри у него все кипело от гнева, но он подавлял свои эмоции из уважения к Марион и сострадания к Патриции. Он видел, что она сильно обеспокоена состоянием здоровья своей тети. Кроме того, он понимал, что Патриция боится, даже трепещет от ужаса при одной мысли о том, что их отношения опять могут расстроиться, как уже однажды произошло. Ведь тогда он ушел, даже не объяснившись. Поэтому он не торопил Патрицию, давая ей время подумать.

Но неожиданно Густав обнаружил, что его терпению приходит конец. Что еще он может сделать, чтобы окончательно убедить Патрицию в том, что он серьезно настроен на сохранение их семьи, на укрепление их отношений? Казалось, он уже все испробовал. Он знал, что нечаянно проговорившись о том, что работа все еще занимает важное место в его жизни, он чуть не разрушил все то, чего ему удалось достичь раньше, но ведь после этого он уже пообещал Патриции подыскать для них дом здесь, недалеко от тетушкиного, и сократить свой рабочий день, чтобы они могли больше времени проводить вместе. У него опускались руки. Что еще нужно этой женщине?!

— Не питай ложных надежд! — Патриция сжала кулаки и одарила его сердитым взглядом. — Если мне и станет одиноко, ты — не единственный мужчина на свете! — вырвалось у нее в сердцах.

— Это означает, что на твоем горизонте кто-то появился?

Вне себя от ревности, Густав схватил ее за руку и повернул к себе, чтобы увидеть, выражение ее лица. Но Патриция отвернулась.