Дверь отворилась, и вошел Николай, легонько поклонился всем, мельком, но внимательно взглянул на Костю, прошел к окну и повернулся к ним спиной. Увидев его молчаливую сильную фигуру, Стрельцов вздрогнул, но сейчас же опять заулыбался и закланялся.

— Конечно, о деле говорить сегодня уже не стоит, но я бы вас хоть познакомил с коллегами. А ваш шофер… — он искоса поглядел на Николая. — Он подождет. Сколько будет стоить, мы это ему…

Николай вдруг повернулся лицом.

— Шофер-то подождет, — любезно согласился он, — да она-то не останется. Но… вы что же, действительно считаете Нину Николаевну вашей коллегой?

Стрельцов вздрогнул и поднял на Николая очумелые глаза.

— Извините, как вы сказали? — спросил он прищурясь.

Николай молча с улыбочкой смотрел на Стрельцова. Тогда Стрельцов посмотрел на Нину, но она тоже молчала.

— Вы извините, — сказал Стрельцов, собираясь с мыслями, — но я вас, наверно, не так понял. Не зная вас…

— Ну, знать-то вы меня, положим, знаете, — усмехнулся Николай, — только, конечно, позабыли. — И он вдруг пошел к Стрельцову, не вынимая рук из карманов. — Так не знаете? — спросил он, останавливаясь.

— Нет, — Стрельцов попятился, — извините, как…

— Да вы смотрите, смотрите как следует. — Николай снял шляпу. — Ну?

С полминуты они молча стояли друг против друга.

— Боже мой, — воскликнул Стрельцов, — неужели это… — Он остановился.

— Ну! — крикнул Николай.

— Коля! — В голосе старого писателя прозвучали и изумление, и страх, и растерянность, все то, что он хотел выдать за радость.

— Да, Коля! — ответил Семенов и снова надел шляпу. — Правильно! Ну, здравствуйте, старый знакомый. — Он протянул руку.

— Здравствуйте, Коля, — так же боязливо ответил Стрельцов. Они обменялись рукопожатием. — Боже мой, боже мой, вот так встреча! Сколько же лет мы не виделись?

— С двадцать восьмого, — ответил Николай. — А знаете, вы мало переменились, только пополнели уж очень. — Николай говорил, спокойно улыбаясь, и Стрельцов тоже облегченно вздохнул.

— Не пополнел я, Колечка, а потяжелел и отсырел — года, года! Они свое берут. Ах, Коля, Коля, ну что ж мы, однако, тут стоим.

— Да нет, мы сейчас едем, — неприятно улыбнулся Николай. — Нина Николаевна, собирайте скорей вашего молодого человека, где его пальто?

Софа подошла и протянула пальто Нине.

— Вот!

— Большое спасибо, — поклонился ей Николай. — А шапка где? Пожалуйста, отыщите шапку, и шарф у него, кажется, был. Да, вот какие дела… Вас ведь, кажется, зовут Всеволод Митрофанович?

— У вас, Коля, просто гениальная память, — кисло улыбнулся Стрельцов.

— Ну, не такая уж, положим, она у меня и гениальная, но вас я, Всеволод Митрофанович, крепко запомнил. — Он подошел совсем вплотную. — Так какая же судьба Евлахова и Кудрявцева?

Стрельцов вздрогнул. Наступила пауза.

— Не знаете? — зло спросил Николай.

— Нет! Они, кажется… — пролепетал Стрельцов. С него уж давно слетел весь его лоск и шик, и сподвижник Хлебникова стоял теперь тихий и смирный.

— Так, значит, даже и не поинтересовались? — жестко усмехнулся Николай. — Ну, я вам скажу: они очень плохо кончили.

— Да, — пролепетал Стрельцов.

— Да, кончили!!! А начали-то они с вас, с вашей «Зеленой лампы» — «Горишь ли ты, лампада наша», — зло засмеялся он. — Ах, черт бы вас!.. Ну, как вы тогда уцелели, я не знаю. — Он посмотрел ему прямо в глаза. — То есть вру, конечно, отлично знаю — как. А было такое время, когда я вас искал и вам опасно было попасть мне на глаза — это через год после того, как вы уехали с дрессированной свиньей, с этого, мне говорили, и начался ваш цирк. Да, так вот, в эти два года не дай бог было попадать вам мне на глаза, Всеволод Митрофанович. Я бы просто вас убил, и всё! Но теперь это время прошло, я постарел, остыл и ничего не хочу зарабатывать себе на шею, но… — Он огляделся. — Надо сознаться, разрослись вы пышно. — Он посмотрел на Онуфриенко. — Говорят, не так страшен черт, как его малютки. Вот вы уже себе и смену нашли.

— Кого это? — спросил Стрельцов, переводя дыхание.

— А вот этого грошового Яго. — Семенов ткнул в Онуфриенко. — Он, я вижу, вполне понял свою роль у вас и что вам от него надо.

— То есть подождите, — ощерился Онуфриенко, — о чем же вы говорите?

Семенов взглянул на него.

— А вот о чем, — он указал на Костю. — Ваша работка? Признаете?

— Что та-ко-е? Ах, вот как? — Онуфриенко подскочил к Косте и схватил его за плечо. — Ты слышишь, что говорят? Ты — это моя работа! Что ты там наговорил? А ну-ка!

Николай шагнул и сбросил руку Онуфриенко с Костиного плеча.

— Оставьте его! Пока с вами говорю я, а не он. Вот когда Нина Николаевна приехала на ваш вызов и сидит тут, вы понимаете, что вы тут наделали? Как вы вообще могли изуродовать вашего товарища?

Онуфриенко вдруг засмеялся.

— Изу-ро-до-вать! Да бросьте вы его, ради бога, запугивать! Что вы, глупенького нашли? Какая там жизнь! Чем она изуродована? Вот еще, маленький он, что ли?

— Ну и вы-то не особенно взрослый, и в большие негодяи вы никак не годитесь, — усмехнулся Николай. — Ладно, с вами тогда пока все! — Он подошел к Косте. — Ну, Фердинанд, пошли — вставай!

— Нет уж, тогда постойте! — крикнул Онуфриенко и заступил выход. — Если вы ставите вопрос так, то пусть кто напутал, тот и отвечает! Подумаешь — благодетели! Всеволод Митрофанович, вы-то чего же молчите? — набросился он на Стрельцова. — Видите, как они повернули дело, мы же, выходит, и виноваты за то, что нас обманули. А? Ловко?

— Да-да, — задвигался Стрельцов сразу, выходя из транса, — да и в самом деле, что вы там такое наговорили, a? — Онуфриенко открыл было рот, но Стрельцов так и взвизгнул: — Не мешайтесь, пожалуйста, Онуфриенко, а то действительно получается… Константин Семенович, что вы обещали нам две недели тому назад? Что говорили о Нине Николаевне сегодня? Только всё, всё говорите.

— Да ничего я не… — испуганно крикнул Костя, осекся и побледнел.

— Да ничего он не говорил! — не сдержавшись, со слезами в голосе крикнула Нина и беспомощно посмотрела на Николая, но тот молчал. — И ничего я не хочу слышать.

— Да нет, вы уж послушайте, послушайте, — вдруг побагровел Стрельцов, и у него запрыгало лицо, — уж вы будете настолько любезны, что послушаете! Если вы собрались тут у меня поднимать скандал, то… Я спрашиваю вас еще раз, Константин, — глядите в лицо, когда с вами говорят, — я вас спрашиваю, — он с расстановкой произнес каждое слово, — говорили вы сначала своему сокурснику Онуфриенко, а потом, придя сюда, и мне, последний раз час тому назад, что Нина Николаевна приняла наше предложение и согласна вместе с вами — с вами, — он тоже поднял палец, — выехать в турне?

— Потому что она… — крикнул Онуфриенко.

— Да постойте, Онуфриенко, вы действительно все путаете, — поморщился Стрельцов. — Так говорили или нет? Но только прямо, прямо.

— Я… — начал Костя и беспомощно взглянул на Нину.

— Да нет, прямо, прямо, я вам говорю! — зарычал и задрожал от ярости Стрельцов. — Да или нет?

— Я… — начал Костя, но у него опять не повернулся язык, и он снова замолчал.

— Софа, куда вы там, к черту, запропастились, — рявкнул вдруг Стрельцов, — идите сюда! Уже сбежала! Ну, что ж вы молчите, молодой человек?

Вошла Софья Мерцали и молча встала у двери.

— Стойте-ка, я ему кое-что напомню, — ласково улыбнулся Онуфриенко. — Костя, вот стоит женщина, которая относится к тебе лучше всех, вот скажи перед ней — перед ней стыдно соврать: говорил ты, что Нина Николаевна приняла предложение Стрельцова? Ну? Да ну же, институточка!

— Да! — выдохнул Костя и быстро взглянул на Мерцали.

— Ох, да не кричите же, не кричите же вы так! — вдруг издерганно закричала Мерцали, и у нее сразу потекли по щекам слезы. — Не кричите вы, пожалуйста! — Никто не кричал. — Разве нельзя говорить спокойно?

Онуфриенко вздохнул, но даже не взглянул на нее.

— Вот видишь, довел Софу до слез. Да, ты говорил. Это честно и по-мужски, но скажи, почему мы все — Софа, Всеволод Митрофанович, Володя, я — тебе поверили? Были какие-то для этого особые основания? Понимаешь, особые!