— Да! — Радостный смех. — Вывели вы меня на чистую воду, я ж не настоящий писатель!

Насколько я знаю, мои коллеги чувствуют себя так же. Хотя есть два исключения. Оба мужчины. Коротышки. Один бородатый, другой толстый. Оба строчат бестселлеры. Назвать бы их имена. Пальцы зудят… но неохота торчать неделями в Верховном суде или платить адвокату тысячу фунтов в день, чтобы он меня защищал на процессе по обвинению в клевете, так что уж лучше отойти от пропасти.

Нет! Не могу я это дело так оставить. Эти двое считают каждое вышедшее из-под их пера предложение непреходящей ценностью, недоступной для хамов-читателей. Недавно мне попалось интервью одного из них, бородатого. Он сказал: «Писательство — это такое же ремесло, как любое другое. Я не мучаюсь бессонницей от мук творчества». Обрушив кучу проклятий на снимок его самодовольной физиономии, я вспомнила фразу о творчестве, под которой готова подписаться: «Писать легко, надо всего-навсего смотреть на чистый лист бумаги, пока на лбу не выступит кровь».

Итак, на остров я прибыла с охапкой тревог и волнений, сумкой лекарств и лицом без косметики — зрелище нечастое и плачевное. Косметичку я забыла в туалете афинского аэропорта. Какая-нибудь счастливица теперь красуется с моей беспошлинной, купленной в аэропорту помадой «Шанель» на своих воровских губках.

Писательский коллектив спаялся за два дня. Мы насмеялись до одури, поплакали на славу устраивали сиесту, по вечерам танцевали и вообще развлекались от души. И еще мы здорово поработали.

Только к концу второй недели я проговорилась, что у меня нет никакого права учить писательскому мастерству. Но к тому времени всем уже было наплевать, каждый написал что-то такое, что мог с гордостью прочитать вслух. Я преклоняюсь перед учителями, но не могу преподавать в Великобритании, поскольку мне требуются особые учебные пособия: залитая солнцем классная комната с балконом и видом на горы, центральная улица города, утыканная тавернами, мощенная булыжником и слишком узкая для транспорта. А также бугенвиллии и тяжелые от гроздьев лозы, спелые гранаты прямо с дерева и греческие салаты; фантастический вид на город с белыми, будто с картины кубиста, домиками, которые карабкаются в гору; ночной бар, где подают непомерные дозы спиртного и до рассвета играют прокуренный джаз. И все это я должна излить на бумагу. Нет, я ни в какую не согласна с половины восьмого утра расфасовывать сливочное печенье «Бурбон», да и в сетке для волос я выглядела бы пугалом.

13.00

Я только что вернулась от зубного врача после перерыва (точнее сказать — дупла) в шесть лет. Все собиралась позвонить и записаться, но как-то руки не доходили. Поход к стоматологу значился у меня в списке важных дел… ровным счетом шесть лет.

За эти годы я однажды встречалась со своим дантистом, но не у него в кабинете, а в баре нашего театра. Он любезно угостил меня выпивкой, и я обещала позвонить, но, к несчастью, в то время как раз сидела на сильных обезболивающих (зубы замучили). Видно, лекарство сказалось на памяти, поскольку я начисто забыла записаться на прием. Мой стоматолог добрейший человек, к нему пациенты даже из-за границы ездят. Для моих детей он просто кумир. Никогда не причинит боли, знает каждый твой зуб, так что шестилетнему перерыву нет абсолютно никакого объяснения.

— Я вас буду лечить так, как будто вам два с половиной года, — заверил он меня однажды, единственный из всех распознав мой настоящий возраст.

Итак, вот мой «Список важных дел» (не в порядке убывания их важности):

1. Составить и заверить завещание.

2. Выбросить свитера с блестками.

3. Пригласить сантехника, чтобы сделал рентген канализационных труб.

4. Позвонить стоматологу.

5. Каждый день проходить пешком три километра.

6. Закончить роман в 50 тысяч слов.

7. Пересадить елочку из ванной на постоянное место в саду.

8. Ответить на письма 1994 года.

9. Выбросить все нижнее белье, испорченное при стирке.

10. Ответить на письма 1995 года.

Кстати, пользуясь возможностью, извиняюсь перед друзьями и знакомыми, которые мне писали в 1994 и 1995 году. Честное слово, когда-нибудь я вам отвечу. Просто в 1995 году я это дело запустила, а теперь, в 1996, у меня накопилась такая высоченная, оползающая гора корреспонденции, что для ее покорения потребуется кислородная маска.

16.30

Решила все же разобраться со списком. Только что сходила на второй этаж, вытащила из гардероба все свитера с блестками, а потом порылась в шкафах и ящиках в поисках жертв стирки. Не знаю, как вы, но я при покупке белья всякий раз клянусь себе стирать его в особом средстве, сушить по правилам, гладить при специальном режиме утюга. Ну и откуда взялся целый ворох жалкого серого тряпья, не более соблазнительного, чем верхняя губа Джона Мейджора? Можно, конечно, все свалить на мужа — он за границей, продает скандинавам байдарки, — только это нечестно.

Пора за продуктами, на трехкилометровую прогулку времени нет, но как знать, по возвращении, возможно, и прошвырнусь по району, посчитаю лампы охранной сигнализации в домах у соседей.

Что касается рентгеноскопии для канализации, то, если откровенно, не могу себя заставить. Все вспоминаю лицо аварийного сантехника, когда он нам сообщал, что в трубе (она по какой-то необъяснимой причине пролегает под полом кухни) «умеренная течь». При этом выражение лица у него было самое суровое — с таким видом врачи из телесериалов сообщают, что пациенту осталось жить две недели. Нет! Проблему рентгеноскопии труб я смогу решить, только окрепнув физически и духовно. Силы женщины не безграничны, особенно женщины многократно обворованной, вроде меня.

Итак, остаются трубы, завещание и роман. Не знаю, вы уже составляли свое завещание? Отлично расслабляет. Сидишь себе с адвокатом и консультантами, щебечешь о том, как все заживут после твоей смерти.

Любые твои сумасбродные варианты для наследников («Я завещаю каждому из моих детей по X фунтов — при условии, что они не вступят в брак, будут выстаивать все воскресные службы и займутся разведением свиней») быстренько отметаются, и адвокат мягко направляет тебя в более прозаичное русло.

21.20

Сегодня проехалась по магазинам и купила столько продуктов, что хватило бы на долговременную осаду. Дала телефонное интервью журналисту из Австралии и написала 1000 слов для романа, но в голове без конца крутится вопрос: Алфи[13], в чем смысл-то? Неужто живем одним днем?

Возможно, списки важных дел — это наше будущее. Но чем бы они ни были, черт возьми, жизнь прожить — это не просто ставить галочки против пунктов, одного за другим.

Похоже, я единственная из всех моих знакомых не возражаю против анонимных писем — по крайней мере, на них не надо отвечать. Первая анонимка пришла несколько лет назад. В ней меня обвинили в финансировании Ирландской республиканской армии, и писавший или писавшая (по-моему, все-таки он) грозился убить меня «в театре, на глазах твоей семьи и друзей». Дети настаивали, чтобы я отнесла письмо в полицию, но я, честно говоря, не особенно перетрусила: что-то в почерке и словах подсказывало, что автор письма едва в силах удержать прямо авторучку, не то что автомат Калашникова.

У меня есть еще один постоянный анонимный корреспондент, чьи дикие каракули и безумные оскорбления даже на конвертах пару раз привлекли внимание почтовиков и в результате оказались в полиции. Этот субъект обвиняет меня в том, что я активно коррумпирую мэрию и полицию. Судя по всему, у меня в кулаке несколько чиновников из муниципалитета города Лестера, а вечера я провожу в кабинетах мэрии, «куря свои мерзкие сигареты и плетя очередную интригу». Ах, если бы мне было позволено курить в кабинетах мэрии! Увы, дни прокуренных кабинетов уже давно миновали.