– Думаю! – тут же взвился графенок.- Я думаю, что вообще зря показал тебе этот кристалл.

– О нет, не зря,- промурлыкала я, мгновенно переходя от приступа ярости к ледяному спокойствию. Храна никогда не должна терять голову и беситься со злости, ибо это может привести опять-таки к потере головы – на сей раз в прямом, не метафорическом смысле.- Отнюдь не зря. Я сделала кое-какие выводы и…

– И?…- напряженно подался вперед Торин. Тьма хрустела раковинами, как уличный мальчишка – калеными орехами.

– И я тебе не скажу, в чем именно они заключаются.- Я встала, усадила демона себе на плечо и лучезарно улыбнулась: – Спасибо за вечер, Торин. Мне такого еще никто ни разу не устраивал.

И ведь ни на медяк не соврала. Такого – мирные посиделки с друзьями, драка, частично с ними, частично с незнакомцами, поездка в воняющей навозом колымаге, роскошный ужин в дорогом ресторане и просто убийственная новость в конце начавшегося весьма спокойно и безобидно вечера – со мной и впрямь еще не происходило.

– Как? Куда? Зачем? С чего это вдруг? – тут же вскинулся неугомонный Торин.

– Пешком. Домой. Отсыпаться. Устала я сегодня,- пунктуально ответила я на все выпаленные аристократенком вопросы, машинально задвигая за собой стул. Так поступать здесь было не принято – на меня вытаращился и Торин, и спешащий к нашему столу официант, и многие из посетителей.

– Я тебя провожу! – провозгласил преисполнившийся самоуверенности Лорранский, вскакивая и отставляя бокал. Как всегда, без приключений на ровном месте он обойтись не смог: вставая, неловко толкнул ногой стол, и тот закачался так угрожающе, что я невольно вздрогнула и подставила ладони под его крышку, дабы удержать предмет мебели от падения, а себя и всю окружающую обстановку – от брызг вина, соусов и подлив. И лишь потом, подняв глаза на Торина, сообразила, что он ждет адекватной реакции на свое в высшей степени лестное и заманчивое предложение.

– Зачем?

– Ну как же! На улице уже темно. Мало ли что…

Каким чудом я смогла удержаться от ехидного издевательского смеха – для меня загадка. Тоже мне защитничек нашелся! Да чем он ночных татей сражать собирается – своей потрясающей глупостью или ошеломляющим безвкусием дорогущего наряда?

Впрочем, отделаться от настроенного на подвиги Торина оказалось не легче, чем по равнине убежать от своры взявших след гончих: он небрежно бросил на стол две золотые монеты и со всех ног ринулся за мной. Я попробовала аргументировать свой отказ нежеланием обременять его светлость своим обществом, ведь у такого солидного и благородного человека, как граф Лорранский-младший, должно быть, полно важных дел государственного уровня. Увы, Торин тут же ответил, что до зимы он совершенно свободен, поэтому вполне может потратить несколько часов на то, чтобы доставить домой девушку.

Тогда я сменила тактику: вкрадчиво сообщила, что содержать дом на Приречной улице стало мне не по карману, и я перебралась в Окраинный район – самый бедный и неблагополучный в столице. К сожалению, надежды на взыгравший в аристократе снобизм не оправдались: Торин нервно провел рукой по волосам, слегка побледнел, но мужественно выказал желание сопровождать меня хоть во Мрак вековечный или в Заброшенные земли. Ну что за человек такой! Райдасским же языком ему говорю: не желаю я с тобой ехать. Так ему хоть кол на голове теши!

– Хорошо, Торин,- с обреченным вздохом наконец согласилась я.- Поедем по домам вместе. Но только сначала к тебе.

– Почему это? – вскинул бровушки недалекий Лорранский.

– Потому что будет лучше, если не ты меня, а я тебя провожу. Из тебя вояка как из меня вышивальщица Мало ли кто в темной подворотне нападет, я же потом всю жизнь терзаться буду, что не сберегла, не уследила, до дому не довезла,- в лоб сообщила я, упирая руки в бока. Прислушивающийся к нашей перебранке лакей при дверях едва не упал от столь нахального и самоуверенного заявления. Зато на Торина оно подействовало именно так, как я и надеялась: аристократенок негодующе фыркнул, смерил меня оскорбленным взглядом и, не соизволив даже попрощаться и поинтересоваться, на какие шиши я буду добираться до дома, мигом влез в наемную карету, коих возле "Бургомистра и подковы" обреталось великое множество. Свистнул бич, чмокнул возчик – и изящная тонконогая лошадка взяла с места в карьер, задрав хвост и раскачивая на ухабах катящийся за ней экипаж. Я проводила его встревоженным взглядом, поежилась (по-осеннему холодный ветер алчно запустил свои ледяные пальцы в свободный ворот моего свитера) и едва ли не бегом бросилась вверх по улице. Ничего, если на пересечении Вечерней и Стальной улиц свернуть в подворотню, то можно будет срезать почти полквартала. А гам и до Закатной улицы недалеко, а уж оттуда до моего дома вообще два шага останется.

За последний год граф Иррион Лорранский приобрел привычку допоздна засиживаться у камина, вдумчиво созерцая вьющееся над дровами пламя (аккуратные березовые чурочки подбирались строго по размеру и выкладывались красивым узором, для этого в штате прислуги состоял специальный человек). По стенам плясали испуганные тени, в саду лепетала листва, загадочно шелестели гардины, чуть шевелящиеся под легкими вздохами пробирающегося в открытое окно ветерка, в коридоре изредка слышались легкие торопливые шаги и тихий смех – то служанки бегали на свидания с конюхами и охранниками у ворот. Бывало, до замершего в задумчивости графа доносилась перебранка ключницы и управляющего, делящих влияние и господские милости, а то и глухие деревянные удары – когда челяди вдруг приходило желание помериться силами и пофехтовать на палках. Звенели легкие женские смешки, порой доносилось рассеянное тявканье, а то и вой из псарни. Временами за окном раздавалось глухое уханье вылетевших на ночную охоту сов, а иной раз и соловей по весне заводил свою щелкающую, рвущую душу песню, да так и не умолкал, стервец, до рассвета, заставляя сладко и мечтательно вздыхать всех обитателей поместья.

Граф Иррион был уже немолод. Участие в войне Ветров лишило его одного глаза и наградило изнуряющим кашлем, придворные интриги довели до уже ставшей привычной бессонницы, а волнения за единственного позднего и любимого сына лишили последнего здоровья. И хоть эскапада с кристаллами закончилась вполне благополучно, по крайней мере для Торина, Лорранский-старший сильно сдал. И это отмечали все, кто встречался с ним после разлуки длиннее месячной. Все шестьдесят пять прожитых лет, раньше как-то не заявляющие о себе, вдруг дружно выползли на лицо графа, избороздив его морщинами и превратив веселую усмешку полного сил мужчины в заискивающую улыбку начавшего дряхлеть старика. Из глаз ушел живой блеск, волосы разом покрылись серебром, а руки затряслись, да так, что немало напуганный своим состоянием Иррион уже не решался браться за меч, опасаясь уронить его себе на ногу. Впрочем, шестьдесят пять лет – не тот возраст, в котором требуются похождения и подвиги. Лорранский это понимал и потому даже не горевал особенно, в мыслях тихо благодаря богов за щедро отмеренные ими года (средняя продолжительность жизни мужчин в Райдассе едва-едва достигала сорока лет) и немалые достижения на придворных и военных поприщах.

Торопливые шаги в коридоре заставили графа вскинуть голову, а потом слегка улыбнуться. Торин, ездивший в какой-то новомодный ресторан, вернулся домой. Шаги сына Иррион узнал бы из тысячи. Хвала богам, идет сам, и уверенно. Значит, не ввязался ни в какую драку и даже не напился. Впрочем, судя по редким глухим ударам, коими сопровождалось его передвижение по поместью, наследник пребывал далеко не в самом лучшем расположении духа и со злости по-детски стучал кулаком о стены.