Аннунцио замачивает белье в отбеливателе. Вернувшись в квартиру, я вижу вереницу громадных, ослепительно белых квадратных трусов и развевающихся на ветру маек за окном его спальни. Каждый вечер перед работой мы с ним выпиваем по бокалу спумантино [5]в одном и том же баре.

По вечерам, оттерев до блеска кухню, мы садимся за маленький столик в самом углу и ужинаем. Я всегда ем на ужин только два блюда, которые чередую: зажаренную на гриле рыбу-меч с фирменной лимонно-оливковой заправкой Аннунцио или толстую моцареллу из буйволиного молока с овальными помидорами Сан-Марцано и пряным базиликом. Аннунцио тоже обожает моцареллу; сейчас сезон спелых помидоров, он разрезает их вдоль и раскладывает поверх сыра.

Все движения Аннунцио задумчивы. Он медленно совершает над тарелкой круговые движения пальцами, посыпая блюдо солью и перцем. Листья базилика, новое зеленое оливковое масло, медленный и неопрятный процесс еды — клацанье зубами, брызги масла, хлеб, которым подбирают сок, разговоры с набитым ртом. Мы оба едим слишком много хлеба, пьем слишком много вина и, спотыкаясь, бредем к бару «Рома» у моря — два странных товарища, — где сидим и смотрим на корабли. Аннунцио рассказывает истории из жизни за полпорцией виски, а я отправляю ложкой в рот фисташково-зеленое мороженое из серебряной тарелочки и чувствую себя защищенной и такой молодой.

Все байки Аннунцио об одном и том же: о ресторанах, которыми он владел или заведовал, — они разорились, оставив его без работы, подавленным, лишенным иллюзий и в отчаянной нищете. О людях, которым он верил, а они повернулись к нему спиной; о странах, где он жил, выучив их язык, но в конце концов разочаровавшись в них. О женщине, на которой должен был жениться и которую до сих пор любит, в отличие от своей больной жены. Когда он говорит, его большие желтые зубы как будто кусают что-то — воздух? Лодки живут своей жизнью, ритмично покачиваясь на волнах, паруса хлопают на ветру; лодки похожи на огромных зверей, погруженных в беспокойный сон. Я люблю Аннунцио, потому что рядом с ним чувствую себя милой, чистой, неиспорченной.

Толстыми пальцами Аннунцио начиняет сардины. Начинка называется лимпасто и состоит из хлеба, размоченного в молоке, мелко нарезанной петрушки с чесноком, рубленой мортаделлы [6], тертого пармезана, изюма и кедровых орехов. Он учит меня, как защипывать сардины с двух боков и аккуратными рядками раскладывать их на противне, перекладывая лавровым листом. Сбрызнув блюдо белым вином, он запекает его в течение пятнадцати минут.

Такой же смесью начиняют мидии. Их быстро готовят на пару с оливковым маслом, чесноком, петрушкой и вином, пока они не раскроются. Половинку двойной раковины выбрасывают и мидию обкладывают подушкой из замоченных в молоке хлебных крошек, чеснока, петрушки и тертого пармезана. Раковины с начинкой запекают до золотистости. Другая порция моллюсков тем временем булькает в простом томатном соусе, куда Аннунцио раскрошил сушеный стручок чили. Эти блюда выставляются на стол с закусками в глубине обеденного зала.

Больше всего мне нравится блюдо со свежими сырыми анчоусами: сначала они розовые и плотные, но под эмульсией из лимонного сока с оливковым маслом становятся блестящими и ослепительно-белыми. Мы присыпаем их петрушкой. В огромной кастрюле Аннунцио несколько часов тушит в красном вине огромного осьминога. Специфический запах карамели потом часами стоит у меня в носу. Аннунцио снимает кожу, рубит толстые щупальца на куски и добавляет их в салат со свежими травами и щепоткой чили.

Помимо того, что я помогаю Аннунцио с антипасти (закусками), в мои обязанности входят прими — блюда с пастой — и десерты. Обожаю готовить пасту с соусом скольо [7], который, в отличие от других, делается на заказ. Передо мной стоят миски с тщательно промытыми мидиями, ракушками, крошечными мидиями «пипи», азиатскими моллюсками и ракушками-венеридами, замоченными в воде. В отдельной тарелке — мелко нарезанный чеснок и петрушка. Я бросаю их в нагретое оливковое масло. Когда аромат начинает подниматься, добавляю пригоршни морепродуктов и перемешиваю, а затем вливаю белое вино. Тем временем готовится паста; когда она доходит до состояния аль денте, я быстро сливаю воду и добавляю пасту в сковороду с брякающими ракушками, быстро перемешиваю и раскладываю по тарелкам.

В этом году в моде клубничное ризотто, и в разгаре лета оно надолго закрепляется в меню особых блюд. Клубнику измельчают в пюре, приправляют солью и перцем и замешивают в обычное ризотто в конце приготовления, затем добавляют немного тертого сыра и сливочного масла. Дурацкое блюдо, оно, тем не менее, очень популярно, особенно когда подается вместе с горкой блестящего черного ризотто с чернилами кальмара — а мы часто так и делаем. В свой день рождения мой бойфренд приходит к нам на обед, и я угощаю его клубничным ризотто в форме сердца.

Аннунцио — оазис спокойствия и мудрости. Мы с Чезаре и Антонеллой лихорадочно носимся вокруг него с нашими неудавшимися экспериментами; за окном пылающее лето. Чезаро с Антонеллой устраивают феерические скандалы прямо в ресторане, пока клиенты ужинают. Чезаре уходит, презрительно топая длинными ногами в широких штанах; Антонелла плачет.

Выходной начинаю с круассана с липким джемом и капучино в баре у газетного киоска, а потом еду на пляж на велосипеде. Я — загорелая блондинка, свободная и готовая к любым сексуальным приключениям. От презрения к себе спасает лишь снисходительность Аннунцио, который молчаливо прощает мне все и каждый вечер по-отцовски угощает мороженым.

Мы с владельцем пиццерии расходимся после того, как однажды вечером, лежа рядом в его ужасном доме на колесах, начинаем обсуждать внешность наших знакомых. Я смелею и сдуру спрашиваю, считает ли он меня красивой, на что он отвечает: «Нет, ты некрасивая, но яркая». Я, разумеется, обижена, тем более что мне всегда казалось, что люди, которых любишь, рано или поздно становятся для тебя красивыми; ну а эпитет «яркая» кажется недостаточным утешительным призом. Однажды вечером мы с молодым пиццайоло сидим на утесе с видом на океан; наконец-то мы остались одни, но вдруг понимаем, что нам не о чем говорить и наше желание испарилось. После этого я сплю с кем попало, а однажды вечером приезжает Джанфранко, мы напиваемся и ночью идем на пляж. Срываем одежду моментально и занимаемся любовью на мокром песке. Я чувствую короткий момент торжества над отсутствующей Мари-Клер, но потом меня охватывает знакомое чувство разочарования в себе.