На свадьбе музыка слышна,

Веселье бьет ключом,

Лишь Элен все стоит одна

У ивы над ручьем.

Она не смотрит на гостей,

Слеза туманит взор,

И только ива внемлет ей,

Когда звучит укор:

«О Робин, ты любил меня,

Но леди Изабель

Украла свет моего дня

И жизни моей цель.

Напрасны слезы: я живу

Мечтою прежних дней,

Где ты приходишь наяву

Под сень густых ветвей.

О ива, я не стану ждать,

Когда придет весна, —

Уйду и буду горевать,

Одна, совсем одна.

Оставлю радость для других,

Исчезну без следа,

Он не увидит слез моих,

Когда придет сюда.

Но после смерти я хочу

Лежать в твоей тени,

Пусть я навеки замолчу,

Но ты ему шепни,

Коли вернется он домой

И мимо поспешит:

Та, что любила голос твой,

Под ивою лежит».

«Всего лишь женский волос! Брось его!

     Частица мелкая в стремительном потоке;

Смотри — вершится жизни торжество,

          И свет зари алеет на востоке».

Нет! В этой речи слышен отзвук прежних лет,

     И длится эхо сдавленных рыданий,

То гордый дух напрасно ищет свет

          В темнице причиненных им страданий.

Касанье локона буди́т в душе моей

     Чреду благих и трепетных видений,

Воспетых от начала наших дней

          Поэтами всех стран и поколений.

Вот кудри девочки целует ветерок,

     Когда она играет на поляне,

Как блеск веселых глаз, румянец щек

          Они скрывают в золотом тумане!

Иль черных локонов ажурный строй,

     Изящных черт лепное украшенье,

Или откинутая смуглою рукой

          Копна волос, цыганки утешенье,

Или седой венец на голове ее

     Под звуки похоронной литани́и,

Иль сонное видение мое

          На площади старинной Вифани́и, —

Я видел праздник: злато и шелка,

     И фарисеев каменные лица,

Презрением клеймивших свысока

          Коленопреклоненную блудницу.

Она одна явилась средь толпы

     Ведомая святыми голосами,

Омыв слезами светлые стопы,

          И утерев своими волосами.

И Он не осудил простой любви порыв,

     Или ее, нижайшую из смертных, —

Так не суди и ты, о времени забыв,

          Что сохранило прядь волос заветных.

Взор любящий уже не поманит,

     Навеки стих любимый голос,

Но ты его с почтением храни —

          Бесценный дар, всего лишь женский волос.

Смотри, ее лицо блестит от слез,

Недавно пролитых; они не высыхают,

Не отвечая на немой вопрос,

Она к себе ребенка прижимает.

Мечтательно-спокоен детский взгляд,

Глаза ребенка — как преддверье рая,

На сердце ни забот и ни тревог,

Он грезит, мир небесный озирая.

Но матерью владеет тяжкий сон

О непогоде в стороне далекой:

С дрожащих губ слетает слабый стон,

Черты искажены в тоске жестокой,

Там ветер разгулялся в облаках,

И скорбный тон звучит в его стенаньях,

Пронзительных, как крики моряка,

Что борется со смертью в океане,

Там за валами катятся валы,

Рассудок подчиняя чуждой воле;

Знакомый голос шепчет ей из мглы

Историю отчаянья и боли.

«Корабль-призрак движется вперед,

На гребнях волн качаясь монотонно,

Под ним сердитый океан ревет,

Над ним ярится буря исступленно.

Большая мачта гнется и скрипит,

Вокруг нее стоят в оцепененьи

Фигуры темные, чей обреченный вид

Терзает сердце страшным подозреньем.

Смотри! Корабль прекратил борьбу,

Он уступил напору грозовому, —

Могучий вихрь вершит его судьбу,

Влечет его к пределу роковому.

Ты слышишь грома тягостный раскат,

То в пене уходящего прибоя,

Когда над морем догорел закат,

Столкнулся барк с подводною скалою.

Его лицо мелькнуло пред тобой,

Как бледный дух, пугающий и странный,

Почудилось, что он глядит с мольбой

Куда-то вдаль, за горизонт туманный.

Что видит он — иной земли порог

И мановение руки бесплотной

Туда, где виден тусклый огонек,

Едва мерцающий в ночи холодной?

Или он видит в этот смертный час

Свой дом, жену и дочь, родимый берег,

Кольцо любимых рук, сиянье глаз —

Все, что хранил в душе и во что верил?

Корабль тонет; скоро он уйдет

Туда, где только холод и забвенье,

Ужели сгинет он в пучине вод

И нет руки, протянутой к спасенью?

Смотри, собралась призраков толпа,

Их взор пылает радостью коварной!

Уж волны хлещут…» — Голос вдруг пропал,

И крик ее развеял сон кошмарный.

Утихла буря, снова даль ясна

Пропало наважденье роковое,

Лишь ветра в снасти чистая струна,

Лишь мерный рокот близкого прибоя.

Она проснулась; сгинул ночи мрак,

В окрестных рощах крепнет птичье пенье,

И слышен лай сторожевых собак,

Веселый лай, предвестник возвращенья!