— Еще как знал! И уж теперь-то тебе не сбежать.

Она не успела ответить — в окне пекарского дома полыхнул огонь, раздались крики. От женского вопля проснулся весь квартал, повсюду замерцали свечи, наружу стали выглядывать сонные лондонцы — посмотреть, что произошло.

Враги еще целую минуту, глядели друг на друга, потом Люк отвесил издевательский поклон, скрыл себя заклинанием невидимости и исчез.

Вокруг заскрипели двери. Осторожничать было некогда — Жизель подхватила юбки и с криком «пожар!» побежала по улице.

Люди хлынули из домов и помчались на огонь. На ведьму уже никто не смотрел.

Огонь диким зверем бросался от дома к лавке, от лавки к церкви и пожирал все без разбора. Словно одного этого разорения было недостаточно, горожане рушили здания, чтобы задержать пожар, но тот, будто насмехаясь над ними, шел дальше, оставляя за собой остовы жилищ и обугленные трупы.

Священники служили последние мессы, глядя, как пламя подбирается к их храмам. Тысячи людей покидали дома, едва успев прихватить одежду. Стихия наступала безжалостно и неумолимо. Поговаривали, что это десница Божья карает Лондон за бесчисленные грехи.

Адское пламя пожирало все вокруг несколько дней подряд. Дойдя до храмовой церкви, огонь, казалось, почти совсем погас… но пламя лишь собирало силы для последнего страшного удара. Дым и пепел закрыли небо такой густой пеленой, словно горел не город, а весь мир.

Пожар уничтожил тысячи зданий и унес много жизней. Когда все кончилось, Жизель Каор снова пришла на Пудинг-лейн. Она смотрела на руины и не могла поверить, что стоит в том самом месте, где совсем недавно вела бой с колдуном. Подумав о том, сколько людей погибло, сколько домов сгорело, ведьма заплакала.

Деверо больше не искал с нею встреч, да и сама Жизель, глядя на устроенное ими разорение, дала клятву не преследовать Люка — слишком это было опасно.

На следующее утро ведьма с дочерью и двумя новорожденными сыновьями готовилась отплыть в Новый Свет. В Америке она хотела начать новую жизнь под новым именем — от прежнего слишком сильно разило смертью.

Жизель Каор погибла в огне. На борт взойдет Гвен Катерс.

Стоя перед Верховным ковеном, Люк Деверо никак не мог унять дрожь, бившую все тело, — подобного суда не боялся бы только последний глупец.

Глава ковена, Джонатан Мур, зачитывал обвинение, не скрывая ухмылки:

— Люк Деверо, ты сознательно нарушил закон этого сообщества, устроив битву с Каорами на глазах людей, и тем самым подверг всех нас большой опасности.

Важно было то, что колдунов гораздо больше беспокоил риск быть раскрытыми, чем пожар и разрушения.

— По подозрению в поджоге арестованы трое: двое из нашего ковена — те, что совершили большую глупость, последовав за тобой, — а также твой слуга. Мы не можем закрыть глаза на столь безрассудное небрежение к общей безопасности. Роду Деверо не место среди первых людей Верховного ковена. Ты, как глава своего дома, должен покинуть наш Круг.

Люк был ошеломлен — он принял бы смертный приговор, но никак не ожидал, что накажут его семью.

— Я и только я отвечаю за свои поступки. Не наказывайте весь род за то, что сделал один человек.

Мур не принял такого довода.

— Деверо и Каоры враждуют много лет, это известно давно. Однако конец прилюдному явлению магии будет положен немедленно. Доверие, которым некогда пользовался твой род, придется заслужить вновь.

«Значит, еще есть надежда!»

Люк начал лихорадочно раздумывать над тем, как ему лучше поступить, и робко спросил:

— Чем доказать нашу преданность?

Колдуны зашептались, но Джонатан Мур сделал им знак замолчать и ненадолго задумался, прищурив глаза.

— Деверо должны раз и навсегда прекратить публичное явление магии. Впоследствии вы сможете искупить вину, открыв Верховному ковену тайну Черного огня.

Люку стало дурно до глубины его испорченной души. Этот секрет был утерян; без него Деверо не имели шансов восстановить свое положение.

ФИЛИПП

Испанская граница, ноябрь

Настало время сжигать тело Хосе Луиса. По традиции следовало подождать три дня, в течение которых колдун мог воскреснуть; однако тот умер истинной смертью.

Убитый горем Филипп покачал головой и подумал: это ли предвидел его друг.

«Моn vieux [30], через какие битвы мы вместе прошли! Помолись в раю — пусть мне дадут шанс сразиться с тем, кто похитил Николь, и победить».

Остальные ждали неподалеку. Израненный Арман не мог стоять. На земле рядом с ним, дрожа от усталости, сидел Пабло; смотреть на мальчика было нестерпимо больно — слишком уж тот походил на своего покойного брата. Алонсо, опустившись на корточки, внимательно изучал обступавшую их темноту; в одной руке он держал крест, в другой — кристалл.

Филипп взглянул на тело, которое некогда служило вместилищем души его друга и учителя. Хосе Луис умер, Николь похитили, а ковен бесповоротно вступил в самую настоящую войну с силами тьмы.

Благословляя покойника, он провел рукой над его лицом.

— В этой битве мы проиграли, дружище, но клянусь тебе — победу в войне одержим.

Филипп склонил голову, ненадолго погрузился в молитву-медитацию, затем медленно и решительно встал. Юноша чувствовал себя старым и разбитым, но теперь точно знал, что делать дальше.

Остальные посмотрели на него, ожидая указаний. Он был готов вести их.

— Мы отыщем Николь и станем бороться с тем злом, что ее похитило, пока оно не распространилось дальше.

— Куда отправимся? — спросил Алонсо.

— Что скажешь, Пабло?

— В Лондон. Ее везут в Лондон, — чуть слышно проговорил мальчик.

— Значит, нам туда.

Он стал по очереди вглядываться в каждого — все отвечали кивком. Арман не отводил глаз дольше других. Филипп вздрогнул, ощутив в нем муку: тот был ранен гораздо серьезнее, чем говорил. Филипп встал на колени и, чтобы исцелить друга, положил руку ему на грудь, затем медленно выдохнул и заставил свое сердце подстроиться под лихорадочное дыхание товарища. Едва их нервные системы соединились, на него нахлынула невероятная боль, но вскоре резко ослабла — на помощь пришел Алонсо и тоже начал лечить Армана.

Когда самые опасные раны затянулись, все трое отпустили друг друга.

Филипп взял из подставки факел и поднес к поленьям, на которых лежал Хосе Луис.

— Как только его тело станет пеплом, мы отправимся в путь.

Сиэтл, ноябрь

Ливень падал сплошной стеной, скрывая за собой диск луны. Пионер-сквер залило водой, карнавальные огни Хилл-стрит утонули в потоках дождя, залив вспучился: похоже, еще немного — и он выйдет из берегов. В такую погоду казалось глупым не то что устраивать битву, а просто выходить на улицу. Однако настало полнолуние, и ведьмы переживали прилив сил.

Равно как и колдуны.

Впрочем, с этим ничего нельзя было поделать. Холли собрала Круг в доме у Дэна — красивой, вручную построенной избушке посреди леса, но слишком маленькой, чтобы свободно вместить сразу всю компанию: Аманду, Томми, tante Сесиль, Кари, самого Дэна и Ричарда.

— Надо увезти его из города. Здесь для него уже несколько месяцев слишком опасно, а станет еще опаснее, чем бы все ни кончилось.

Холли говорила о своем дяде, который неподвижно сидел у чугунной печки и не мог прийти в себя от всего услышанного ранее. Еще в доме Андерсонов ему рассказали о мире магии, о том, что дочь и племянница — ведьмы, и о том, что Майкл Деверо, любовник его жены, скорее всего, ее и убил.

— Но ведь это… это был сердечный приступ, — слабо протестовал тогда Ричард.

Холли испугалась, что его хватит удар, поэтому вместе с Амандой устроила пару салонных, но вполне убедительных фокусов: вызвала огонь, ветер, немного поперемещала предметы по воздуху, затем создала магический кристалл и предложила дяде взглянуть внутрь, чтобы тот увидел Майкла Деверо. Одетый в церемониальное платье, колдун склонился над чем-то, весьма напоминавшим алтарь темной магии: черепа, черные свечи, большая книга в кожаном переплете того же цвета. Затем показались Сильвана с Кьялишем — невероятно бледные, связанные по рукам и ногам. Все решили, что они мертвы, как вдруг Сильвана открыла глаза и посмотрела на Ричарда, словно почувствовала, что за ней наблюдают.