Зато Эллис не желала терять ни крупицы, даже самой маленькой. Подталкиваемая новыми, ранее неизведанными чувствами, она прижала Нейла спиной к постели и села на него верхом.
Он поднял глаза, и кривая улыбка исказила его лицо.
— Что это значит?
Эллис наклонилась и тихонько поцеловала его в губы.
— Я хочу выяснить, что возбуждает тебя больше всего.
Он тихо рассмеялся.
— Леди, меня возбуждаете вы, и только вы. Ваша походка, ваша улыбка, то, как колышутся от смеха ваши груди... Пожалуй, в вас нет ничего, что не вызывало бы во мне желания. А если и есть, то мое возбуждение не угаснет целую неделю, стоит только привлечь мое внимание к подобному феномену.
Он стиснул ее груди и принялся ласкать соски.
— Это тоже возбуждает меня, — пробормотал он, — то, как ты стонешь в моих руках.
— Но я хочу доставить удовольствие тебе! — воскликнула Эллис, когда смогла наконец обрести голос.
— Ты уже доставила мне его, детка. Еще как доставила!
Но он понял: Эллис хотела играть активную роль. Она не желала быть пассивной участницей. Ей не терпелось исторгнуть из его груди те же стоны, которые он исторгал у нее. Ей нужно было, чтобы он сказал, что ему приятно. Чтобы выдержал сладкую пытку, когда она будет искать источники его блаженства.
О, как возбуждает Эллис возможность волновать его! Когда она принялась трогать языком маленькие соски Нейла, превращая их в твердые горошины, а потом втянула их в себя, он застонал, а она почувствовала спазм наваждения, как если бы он делал это с нею.
Когда Нейл взял ее руки и прижал к своей возбужденной плоти, когда он показал ей, как ласкать его, внутри у Эллис все сжалось от пульсирующего удовольствия.
Теперь уже было невозможно определить, кто дарит, а кто получает, кто ласкает, а кто наслаждается лаской. И когда Нейл опрокинул ее на спину и нагнулся, чтобы зарыться лицом в пушистых влажных завитках, украшавших ее лоно, Эллис была уже готова отдать ему все, что он только пожелает, потому что с каждым новым ощущением она поднималась все выше и выше по спирали страсти.
Прикосновение его языка пронзило ее, как удар тока. По остроте ощущение почти граничило с болью. Она попыталась отстраниться, но Нейл крепко сжал руками ее бедра и заставил остаться на месте.
— Позволь мне, Эллис, — резко выдохнул он. — Дай мне попробовать тебя.
Боже! — смутно пронеслось у нее в голове. Его прикосновение, его голос, его приказ — все разжигало в ней огонь. Эллис никогда не представляла себе, насколько эротичны могут быть такие простые слова.
— Да. Но мне больно...
— Это ненадолго. Лишь поначалу... Эллис, сладкая, такая сладкая...
Слишком новое, слишком острое и сильное чувство моментально привело Эллис к самому краю возбуждения, и она беспомощно замерла, не зная, как вернуться обратно. А потом уже изгибалась, корчилась, царапая простыни, и в тот момент, когда, казалось, само время остановило свой бег, рухнула в сладкую бездну.
...Я никогда этого не забуду, ошеломленно думала Эллис несколькими минутами позже. Никогда не забуду, как мои бедра сжимали голову Нейла. Никогда не забуду радостный победный возглас, которым он приветствовал мой оргазм. Никогда ни за что не забуду тот миг, когда он распрямился и вошел в меня, не забуду, как судорожная дрожь сотрясла мое тело...
Я никогда не забуду, как в конце концов он, опустошенный, устало замер рядом, как вздрагивали его плечи и срывалось дыхание. Не забуду, как его имя родилось на моих губах, а мое — на его, когда мы вместе медленно возвратились в реальность.
И уж, конечно же, я никогда не забуду того мгновения, когда поняла, что люблю его.
Лежа на боку, Нейл смотрел на спящую Эллис. Ее шелковые кудри языками пламени разметались по подушке, золотые ресницы бросали тени на бледные щеки. Во сне она казалась хрупкой и слабой — полная противоположность дневной Эллис Гудинг, воплощению силы и уверенности. Со стороны никому и в голову не пришло бы, какой мягкой, теплой и совершенно беззащитной может быть эта женщина.
Он уже целую вечность смотрел на нее. Даже упрямая боль в спине казалась несущественной по сравнению с мучительным стеснением в груди. Непривычные чувства рождали это стеснение. Мисс Эллис разбередила все его старые раны лишь тем, что отдалась ему.
Он не должен был позволять ей этого. Он не должен был позволять ей сделать это еще раз. Он никогда больше не посмеет взвалить на себя ответственность за чужое благополучие. Ни за что. И он не может допустить, чтобы рухнули стены, за которыми он спрятал свою душу.
Ведь только эти стены ограждают его от безумия. По крайней мере, так ему временами казалось.
Если бы у него осталась хоть капля здравого смысла, он выскочил бы из этой постели и сделал все, чтобы эта ужасная ночь никогда больше не повторилась. Ужасная и прекрасная ночь. Если бы он не был кретином, он дал бы Эллис понять, что ей абсолютно не на что рассчитывать. Доказал бы, что способен принести лишь боль...
Но Нейл не шевелился и только смотрел на женщину, тихо спящую в мягком сиянии лампы... Титания, пришло в голову нелепое сравнение... Как глупо... и как похоже. Сказочная принцесса с огненными волосами и невероятно изящным телом доверчиво посапывала рядом с ним, и на какое-то время Морфи позволил себе забыть, что не заслуживает этого доверия.
Завтра, подумал он, и вздрогнул... Завтра придет время вновь возвратиться в свою преисподнюю.
Протянув руку, он коснулся мягкого рыжего локона. Нейл Морфи никогда не терял контроля над собой. Никогда. До сегодняшней ночи. Эллис Гудинг и несколько сестер в больнице были единственными людьми, которые видели его раздавленным и оглушенным чувствами. Он должен был испытать растерянность, страх и смущение при мысли о том, что женщина видела его, сокрушенного желанием, помутившегося от страсти, но не испытывал ничего подобного. Почему-то он знал, что Эллис будет самым надежным стражем его сегодняшней слабости.
Нейл и себя ощущал в безопасности рядом с ней. Чувство, совершенно немыслимое для мужчины, всю жизнь привыкшего рассчитывать только на себя, привыкшего к тому, что именно к нему обращаются в поисках защиты. И не то чтобы он всегда мог помочь, просто он чертовски стремился к этому.
Раздираемый странными противоречивыми чувствами, рождение которых безопаснее всего отнести просто за счет ночной близости, Нейл старался заставить себя думать о сексе, а не о своей тоске. Стремился приписать произошедшее внезапному помешательству гормонов, но только не одиночеству, только не потребности в нежности, в заботе и ласке.
Хотел он того или нет, но Эллис отдалась ему именно так — с нежностью и заботой. Она протянула руку помощи в тот момент, когда он был раздавлен внезапным приступом тоски и боли. Эллис говорила ему, что все будет хорошо. Говорила именно тогда, когда должна была бояться и искать в нем опоры и успокоения...
Нейл очень хотел бы принять все, что она так трогательно предлагала, но он знал, что не заслуживает такого подарка. Он никогда не сумеет оправдать ее надежд, тех надежд, что светились в ее глазах в последний раз. А раз так, значит, сегодня же нужно найти способ отгородиться от нее, дать ей понять, что между ними никогда больше ничего не будет.
Он должен любой ценой положить этому конец, прежде чем причинит Эллис еще более мучительную боль.
— Нейл!
О черт, следовало надеть рубашку. Он стоял на кухне в одних джинсах и смотрел, как снег покрывает темный подъезд к дому. Время приближалось к рассвету, но этого никак нельзя было сказать, глядя на улицу. Маленькая машина Эллис совершенно исчезла под белым холмом. Снег подбирался уже и к черной крыше его пикапа. А буран все продолжал бушевать, швыряя пригоршни звенящего снега в стекла.
Эллис стояла в дверях, не решаясь войти, ведь Нейл не ответил, когда она окликнула его. Не видя ее, он чувствовал ее присутствие, ощущал взгляд ее глаз на своей изуродованной спине, догадывался о ее недоумении: почему Это он стоит тут у окна в темной кухне?
