Расставаясь с Иннокентием Просвиркиным на железнодорожном вокзале и пожимая ему руку, майор выразил сожаление, что не познакомился с Ириной Александровной, женой капитана.

—И вот еще,— Леонид Васильевич опустил свою руку в карман пальто и вытащил блокнот,— когда будете в столице, милости прошу посетить меня.

Он начертал свой московский адрес и вручил Иннокентию Алексеевичу. А потом спросил, улыбнувшись:

—Как объясняет Ирина Александровна всё это?

—Ой,— Просвиркин махнул рукою,— даже не спрашивайте! Все уши прожужжала. Она, кстати, предложила осветит площадь и семьдесят девятую квартиру. Но, черт побери, товарищ майор, эта кутерьма сказалась на ней очень хорошо, и, если бы не эта сковорода,— капитан дотронулся до затылка, который всё еще венчала здоровенная ссадина,— я бы сказал спасибо Леонарду.

—Не огорчайтесь, капитан, я уверен, что у вас бывали раны и похлеще,— успокаивал Леонид Васильевич Просвиркина.— Плюньте и останьтесь довольны, ведь голова заживет.

—Ну, до свидания, майор,— протянул Просвиркин еще раз ладонь,— поспешите; проводник сильно волнуется.

—Всего хорошего.— И Сидоренко скрылся в вагоне московского поезда.

—Милый, миленький, любимый!— кинулась на грудь лежавшему на кровати Серебрякову Наташа. Она обхватила шею Виталия руками, покрывая израненное лицо поцелуями и заливая слезами.

Только через сутки Серебряков Виталий Васильевич очнулся в двести тринадцатой палате травматологии при больнице имени Семашко. У него, как оказалось, имелось небольшое сотрясение мозга, немногочисленные ушибы и ссадины.

Лицо Серебрякова исказила гримаса боли, когда девушка надавила на грудь. Наташа поднялась. Утирая слезы, она прошептала:

—Прости, я, кажется, сделала тебе больно. Как же ты напугал меня!

—Где я?— спросил Виталий.

—В больнице, милый,— сказала девушка, гладя его лицо влажной ладошкой.— Тебя нашли в переходе метро.

—Газета есть?

—Зачем?— удивилась девушка.— Я сейчас позову врача. Он просил, чтобы я позвала... Полежи.

—Захвати газету!— крикнул в спину Наташе Виталий. Через минуту девушка вернулась с почтенного вида врачом, который имел в руках «Самарские известия».

—Ну-с, дорогой мой,— произнес доктор,— как ваше самочувствие? Я, признаться, очень беспокоился.

Врач выставил Наташу за дверь на время осмотра. Потом проделал всё, что полагается: посмотрел зрачки, постучал молоточком по локтям и коленям, смерил давление, оказавшееся чуть выше нормы, температуру, спросил о болях в голове и в заключении сказал:

—Так, молодой человек, теперь, я вынужден это сказать, нам надобно взглянуть на ваш страховой полис. Он, надеюсь, у вас имеется?

—Да, завтра вы его увидите,— сообщил Серебряков.— Позовите Наташу.

—Хорошо. В общем и целом, господин Серебряков, состояние ваше удовлетворительно. Вас, конечно, еще немного здесь подержим. Следует сделать кое-какие анализы, показать специалистам.

Он вышел. Зашла девушка.

—Наташа, посмотри, пожалуйста, газету. Нет ли там сообщения о происшествии?

Наташа малость обиделась, приревновав Виталия к газете. Виталий заметил это и сказал:

—Я был там. Мой отец погиб, Виконт погиб, Вельда, Цезарь— тоже. Я едва за ними не отправился. Не могу представить, как меня обнаружили не на площади.

—Ты свалился вниз в метро,— сказала Наташа,— потерял много крови.

—Ничего подобного, радость моя,— доказывал Виталий,— я ударился лицом о постамент Кирова, и, видимо, был отправлен в переход метро. Интересно только, каким образом,— Виталий потрогал свой нос,— этот придаток моего лица остался не поломанным. Просто удивительно. Осиел швырнул меня так, что я думал: меня придется отскребать от постамента ложками. Да, кстати, а Киров там?

Девушка, наконец, благодаря стараниям Виталия улыбнулась и произнесла:

—Нет. Я сама еще там не была, но в газете есть фотография.— Она протянула газету Серебрякову. Виталий рассмеялся:

—Мне нравится ее теперешний вид. И постамента не осталось!

Девушка села на край кровати и, взяв руку Виталия в свою, произнесла:

—Я хочу съездить домой.

Лицо Виталия помрачнело.

—С тобой,— добавила Наташа,— когда ты поправишься.

Виталий с секунду соображал, потом произнес:

—Как я понимаю, у тебя имеется непреодолимое желание познакомить меня с родителями.

—Именно.

—Что ж, а почему, собственно, и нет? Имеется возможность представить тебя моей матери и брату… Который час?— вдруг спросил Виталий.

—Без двадцати два. А что случилось на Кировской площади?— задала, наконец, Наташа вопрос, мучавший ее с момента, когда Виталий объявил о своей причастности к событиям двухдневной давности.

Виталий помолчал, потом ответил:

—Можно догадаться. Отца и его слуг убил Осиел. Кстати, он создал своего двойника,— и вот на этом-то мы попались. Конечно, произошло еще кое-что, не написанное в газетах. Осиел был отправлен на тот свет семеркой. Уж не знаю, где Primus откопал шестого и седьмого, но они появились все.

—Какой семеркой?— мало что понимая, задала вопрос девушка.

—О,— многозначительно произнес Серебряков,— великолепной семеркой! Ангелы! Такие красивые! Я думаю, что тогда ночью видел так называемый отряд по восстановлению гармонии. Понимаешь, Осиел нарушил status quo, а это могло привести к катастрофе. Представь, что в тело проникла бактерия, очень деятельная и разъедающая организм, который сам не в состоянии справиться с нею, так как не имеет к ней иммунитета, то есть не способен защищаться. Тогда что делает человек, чтобы убить этот вирус?

—Ну,— задумчиво сказала Наташа,— делает уколы, пьет таблетки.

—Другими словами,— подхватил вдохновенно Виталий,— он воспользуется вакциной. А вдруг он не знает, что является причиной его болезни. Тогда в дело вступает второе лицо— доктор,— и делает ему спасающий укол. Ну, а теперь переносим все это к нам. Больной— это наш мир, бацилла— Осиел, доктор— некая высшая, управляющая миром сила, то есть Бог, а вакциной является семерка ангелов. Бедняга Осиел орал дурным голосом, когда они за него принялись. Представляешь, чего бы он натворил, ежели б не они! Достаточно вспомнить о Кирове.

—Знаешь, дорогой,— сказала девушка,— очень хорошо, что ты мне раньше всё рассказал о Леонарде, иначе я бы сильно расстроилась по поводу твоего падения после того, как услышала эту историю.

—А теперь, — сказал, вставая, Виталий,— поди сюда и убедись в полной моей нормальности; я по-прежнему без ума от тебя.

Девушка буквально бросилась ему на грудь, их губы нашли друг друга, и на несколько минут эти двое безумно влюбленных забыли об окружающем их мире, пребывая в плену не имеющего понятия ни о времени, ни о месте чувства. Они попали под влияние того течения, в плен которого попасть так легко и так трудно из него выбраться. Словно между прошлой неделей и этим днем имелась пропасть в несколько лет, словно после долгой разлуки, две души упивались любовью друг друга, не желая ни видеть окружавшей их действительности, ни слышать о ней.

«Чертова жара!— думал он,— когда она, наконец, кончится?! Кондиционер сломан». Снявшись со стула, Сван поплелся к холодильнику. Достав банку безалкогольного пива, с наслаждением опустошил ее, не сходя с места. Окно было зашторено, но, казалось,— и шторы пропускают жар солнечных лучей, накаливших город до сумасшедшей температуры. Он сел за бухгалтерские бумаги. Колонки цифр когда-то увлекли его; он попробовал свои силы в программировании, но быстро нашел довольно подходящее и,— более того,— прибыльное применение своим потрясающим математическим способностям. Было время, когда он, будучи голодным студентом, зарабатывал составлениями программ по информатике, было время, когда он и о «Запорожце» не мог подумать, не то что о «Мерседесе», который в сей час стоял в тени деревьев под окнами двенадцатиэтажного только что отстроенного дома. Имели место в его жизни весьма трудные времена, когда он, просыпаясь ежедневно в обшарпанной комнате студенческого общежития, опасался, что голод не позволит ему сегодня должным образом заниматься. Он был хилее и смазливее всех своих сверстников, и ребята, не очень отягощенные добродетелью, часто отбирали у него деньги. С доброй половиной своих врагов он уже рассчитался. Мозги ему позволили забраться так высоко, как он никогда и не надеялся. Деньги уж находились на втором месте, об их добыче можно было со спокойной душой забыть. Большая часть состояния хранилась в недосягаемом для местных властей месте. Только лишь желание не потерять форму заставляло заниматься бизнесом и вникать во все дела банка, где он был только управляющим. Теперь его интересовало нечто большее, чем зеленые бумажки, его интересовала власть. Какое звучное, четкое и однозначное название! Скоро, очень скоро он обретет нужную ему власть, и вот тогда можно будет отойти от дел, наслаждаясь способностью низвергать, унижать, топтать, возвышать, запрещать и многими, многими другими «-ать». За деньги всё можно купить, всё: дом, машину, шофера, домработницу, жену, сотню любовниц,— любого и каждого. Всё продается и единственный вопрос, возможный при этом, это вопрос цены. Подкупные стоят дешево, неподкупные—дороже. Все другие не стоят ничего и если кто-то не берет денег (есть и такие), то они устраняются. Удавалось устранить многих, ведь и здесь играли роль только деньги. Но он не считал себя убийцей. Деньги прибывали под его крылышко каждый день; махинации с ценными бумагами, сотрудничество с директорами крупных легальных, полулегальных и, конечно же, нелегальных предприятий помогало создавать свою империю, где власть отдавалась ему.