— Я хотел стать астронавтом. Всегда хотел. Но меня не выбрали.

— Не выбрали? — удивленно переспросил Хьюланн, не понимая, к чему шел разговор.

— Да. Моя семья не относилась к состоятельным.

— Но ты еще слишком маленький, чтобы выполнять работу в космосе.

Лео выглядел озадаченным.

— Ты же говорил, что тебе всего одиннадцать.

— Так выбирают еще до рождения, — ответил мальчик. — А разве у наоли не так?

— Но это же неразумно! — воскликнул Хьюланн. — Нельзя вести подготовку для работы в космосе, пока ты не вырастешь для того, чтобы воспринимать основы физики.

— Это займет слишком много времени, — возразил Лео. — Для того чтобы стать астронавтом, нужно многое знать. Сотни тысяч вещей, необходимых для работы. Невозможно представить, как научиться всему этому в зрелом возрасте, даже при помощи гипновосприятия.

— Сорок лет. Самое большее — пятьдесят, — прикинул Хьюланн. — Но когда впереди целые века для того, чтобы...

— Вот именно! — выпалил Лео, не успел Хьюланн закончить свое предложение. — Средний возраст человека — сто пятьдесят лет. И только первые две трети жизни считаются "расцветом", когда мы можем легко переносить перегрузки галактического путешествия.

— Как это ужасно! — посочувствовал наоли. — Выходит, ваши астронавты проводят всю жизнь, занимаясь одним и тем же?

— А чем же еще?

Хьюланн попытался объяснить, что наоли обычно осваивают несколько профессий в течение жизни.

— Просто невероятно, — закончил он, — что человеку приходится проводить весь его короткий век, делая одно и то же. Ограниченность. Однообразие. Все это разлагающе действует на разум.

Как же нелегко было Хьюланну приложить основной принцип жизни наоли к жизни кого-то еще, чье существование так недолговечно. Но постепенно это ему удалось. И он почувствовал тяжесть своего понимания, хотя точно еще не осознавал, что же так давило на него.

— Когда-то, — рассказывал Лео, — в то время, когда мы только начали освоение космоса, астронавты не готовились еще до своего рождения. Они росли, вели обыкновенную жизнь, летали на Луну и возвращались обратно. Они могли оставаться в космической программе, а могли и нет. Некоторые из них уходили в бизнес. Другие занимались политикой. Один даже стал президентом большой страны того времени. Но когда сверхсветовые полеты были усовершенствованы и начало накапливаться все больше и больше относящихся к этому знаний, необходимых для астронавта, старый способ отбора пришлось заменить.

Теперь все стало ясно. Хьюланн понял причины войны и почему Лео так отличается от остальных людей, которых он встречал в космосе.

— Оплодотворенное яйцо изымается из материнского тела вскоре после зачатия, — продолжал мальчик. — Институт Космонавтики забирает его и превращает в существо, каким должен быть астронавт. Пальцы ног у астронавта в два раза больше, чем у простых людей, так как это необходимо ему для того, чтобы хвататься за что-либо в состоянии невесомости. Его зрение охватывает диапазон инфракрасных лучей. Слух обостряется. После четырех месяцев развития зародыш подвергается влиянию постоянно обучающей среды, когда данные заносятся напрямик в мозг, который никогда потом не будет развиваться так быстро, как в следующие пять месяцев.

Хьюланн почувствовал, что едва может говорить. Его голос стал слабым, хриплым, не таким, как обычно. А губы все еще обхватывали зубы от стыда, и он никак не мог откинуть их, чтобы ясно говорить.

— А как относились рядовые люди к астронавтам?

— Ненавидели их. Они были не такие, как мы все, конечно. Они намного легче осваивались в космическом пространстве и в любом незнакомом месте Галактики. Поговаривали о том, чтобы посылать простых людей в качестве пассажиров, но астронавты начали борьбу, которая затянулась на несколько лет. Они ревниво охраняли свою власть.

— Они были холодными, — обронил Хьюланн с отвращением, — показывали минимум эмоций, никогда не смеялись.

— Это было частью их воспитания. Чем менее они эмоциональны, тем лучше справляются с возложенными на них обязанностями.

— Война...

И не успел Хьюланн закончить, как Лео тоже все понял:

— Да?

— Мы и не думали, не могли даже предположить, что ваши астронавты не типичны для всей остальной расы. Мы встречали сотни, даже тысячи их. Они все были похожи. Мы не могли знать...

— Так ты думаешь?.. — спросил Лео взволнованно.

— Эта война была ошибкой. Мы сражались с Охотниками. Ваши астронавты — те же Охотники у наоли. И мы истребили вас, потому что думали, ваши Охотники, ваши астронавты такие, как и все вы...

Мастер-Охотник Пенетон сидел в кресле управления Системы Формирования. Триста шестьдесят один электрод примыкал к его телу, пронизывая каждую часть его организма, провода от них исчезали в чреве огромной микрохирургической машины. Пальцы его исполняли непостижимый танец на трехстах шестидесяти одной кнопке пульта перед ним.

Он формировал.

Он изменял.

В насыщенном парами герметичном модуле из стеклопластика за кварцевой стеной в фут толщиной на упругой подушке лежал крошечный зародыш, поддерживаемый силами, которые навсегда останутся за пределами его понимания, даже когда он вырастет и станет полноценным творением. Этот зародыш предполагал рождение Охотника. Не Мастер — Охотника.

Для этого потребовалось бы кое-что еще. Существовала специальная программа генетической мутации, гораздо более сложная, — для создания Мастер — Охотника. Он рождался только раз в столетие. В одно время могло жить не больше пяти Мастер — Охотников.

Пенетон был Мастер — Охотником.

Он формировал.

Он изменял...

В цистерне в Атланте: крысы...

В утреннем свете конверсирующая воронка на Великих Озерах выглядела скорее желтой, чем зеленой. С южного края жуткого провала техники из первой бригады наоли, ведущих антибактериологическую войну, установили свое оборудование и начали вводить необходимый антитоксин для уничтожения прожорливых бактерий. К ночи тепло, жар и такое красивое свечение исчезнут...

Впереди лежала пустыня. Она раскинулась сплошным морем желто-белого песка, на котором виднелись островки красноватой почвы. Время от времени однообразие равнины нарушали выступы цилиндров вулканических пород, огромные глыбы камня и причудливые выветренные скалы. Картину завершали редкие клочки чахлой растительности. Ничего здесь не было приспособлено для жизни. Хьюланн остановил вездеход на гребне горы и устремил свой взгляд вниз на дорогу, которая пересекала унылую бесконечную поверхность.

— Здесь вездеход пойдет гораздо легче, даже если мы не выберемся на дорогу, — заметил Лео.

Хьюланн ничего не ответил и продолжал всматриваться в прерию, которую им предстояло преодолеть. Последние восемь часов окончательно разбередили его душу. Он снова и снова прокручивал факты в голове и не переставал удивляться и поражаться всему, что сообщил ему мальчик. Жуткая, кровавая бойня, которую затеяли люди и наоли, представлялась теперь совершенно бессмысленной. Кто бы мог предположить, что еще какая-нибудь раса окажется способной создать внутри себя особую породу, как это делали наоли с Охотниками? Уменьшало ли это вину наоли? Оправдывало ли их акт геноцида по отношению к людям? Было ли это разумным? Ответственны ли они за такую прихоть Судьбы? Конечно нет. Если только...

Даже если посмотреть на это как на злую шутку Рока, война в любом случае была неприемлема. Напротив, она стала представляться игрой чьего-то больного воображения. Две гигантские расы, способные с относительной легкостью путешествовать среди звезд, ведут тотальный бой из-за простого недопонимания. Весь этот кошмар превратился в космическую комедию. Но такой, навеянный самой смертью итог никогда не должен стать пищей для юмора.

— О чем ты думаешь? — спросил мальчик. Хьюланн оторвался от пустыни и посмотрел на человека. У их рас, как оказалось, было столько общего — и так мало взаимопонимания. Он оглянулся и посмотрел в заднее ветровое стекло. Смотреть на ослепительный песок было намного легче, чем в нетерпеливые глаза ребенка.