— Не знаю, что еще можно рассказать.

Доканил пересек комнату, остановился возле Баналога и посмотрел на него с высоты своего огромного роста, заслоняя массивным продолговатым черепом и без того тусклый свет лампы.

Охотник улыбнулся. Его улыбка оказалась самым страшным, что Баналогу приходилось видеть за всю свою жизнь.

Под сине-черным свитером Доканила' поигрывали, как живые, тяжелые, неестественной величины мышцы.

— В дальнейшем вы будете мне помогать, — прошипел он Баналогу.

— Как? Я же вам все рассказал...

— Вы будете сопровождать меня на охоте. Давать советы. Анализировать действия Хьюланна и пытаться предугадать его следующий шаг.

— Не понимаю, как я...

— Я воспользуюсь Фазисной системой, чтобы определить его местонахождение. Думаю, это сработает. Но сработает или нет, мы все равно начнем. Будьте готовы через час.

Охотник развернулся и направился к двери, ведущей в соседнюю комнату.

— Но...

— Через час, — повторил Охотник, вышел в тамбур и закрыл за собой дверь, оставив Баналога одного.

Тон его голоса не позволял даже подумать об отказе.

На самом отдаленном северном лепестке континента в форме маргаритки на планете в системе наоли, рядом с бухтой, берега которой клешнями охватывали зеленое неспокойное море, стоял Дом Джоновела, представлявший собой респектабельную древнюю постройку. Глубоко в скалах были вырублены подвалы этого почтенного дома, где прятался питомник выводка семьи Джоновела. В этом подземелье и протекал процесс развития детенышей. Их было шестеро — слепых, глухих, немых. Они уютно устроились в теплой влажной грязи родительского гнезда. Каждый был не больше человеческого пальца и напоминал скорее какую-то рыбку, чем наоли. Их конечности еще не сформировались, зато хвостом обзавелся каждый. Руки были тонкими как нити. Крошечные, как почки деревьев, головки не составляло труда раздавить между большим и указательным пальцами.

Они лежали и развивались в искусственной утробе, наполненной вязкой слизистой биомассой, которая поддерживала жизнедеятельность зародышей после того, как они прошли первую стадию своего развития в материнском чреве. Хорошо развитый янтарно-красный ганглий соединял их с утробой, которую оплетали сосуды с темной, как вино, кровью, что обеспечивало снабжение зародышей питанием и устраняло продукты переработки. Искусственные утробы постоянно пульсировали, тщательно регулируя тончайший процесс жизни. Через два месяца все это будет не нужно. Дети Джоновела свободно выползут наружу. Избавившись от своих пациентов, утробы вскоре умрут, впоследствии биомасса разрушит их и подготовит свой состав для полноценного развития следующего выводка. Едва дети начнут двигаться, они начнут и произносить слова, поначалу не имеющие никакого смысла; они больше не будут ни слепыми, ни глухими. Питались детеныши плесенью, покрывавшей влажные стены, а также высасывали необходимые для жизни вещества с поверхности биомассы.

По истечении шести месяцев в их мозг хирургически имплантируют фазиссистемный контакт, который будет способствовать ускоренному получению знаний без словесного обучения.

Ретаван Джоновел стоял в зале над гнездом питомника и смотрел на своих шестерых отпрысков. Они были его первым выводком за пятьдесят один год. И, черт возьми, их должно было быть девять!

Девять! Не шесть!

Но должны же откуда-то появляться и Охотники...

Вскоре после того, как Ретаван и его супруга покинули питомник после шестнадцати проведенных там дней спаривания, центральное правительство уполномочило Гильдию Охотников заняться тремя оплодотворенными зародышами, вытянув их из женской утробы для развития в искусственных условиях в подвалах Охотничьего Монастыря.

Ему следовало ожидать, что это рано или поздно случится. Ветвь Джоновелов была древней и чистой, как раз то, что так нравилось Охотникам. Если бы они не пришли за этой частью потомства, они пришли бы в следующий раз.

А пока...

Шесть бездумных маленьких существ пищали и барахтались внизу.

Ретаван Джоновел послал Охотников подальше, а также и потребность в них, которая делала их существование реальностью. Он покинул гнездо питомника, аккуратно закрыв за собой железную дверь. До него все еще доносились тепло, запах и шум...

Светловолосый человек стоял в расщелине высокой скалы, позволяя ветру развевать свою роскошную шевелюру. Как приятно было стоять на открытом пространстве в своем родном мире, после долгих лет, проведенных в глубинах крепости, где известны только мрак и искусственный свет. Он наблюдал, как хлопья морской пены с трудом достигают берега, срываясь с белых гребней и рассыпаясь при столкновении с утесами всего в трехстах футах от него. Это было поистине восхитительное зрелище.

Как ему не хватало всего этого!

Он невольно поднял глаза в поисках наольского вертолета. Но небо было чистым. На берег накатывались волны...

...разбиваясь о скалы и расплескивая пену.

Море поражало своей мощью. Возможно, этот мир сможет выжить. Возможно, и человек сможет. Нет, не возможно. Они выживут. Они, без сомнения, выживут. Любое сомнение приведет к гибели.

Облака унесло прочь. Светило яркое солнце, тепло которого он ощущал на своем лице, вопреки холодному, пронизывающему ветру. Постояв так еще некоторое время, человек вошел в извилистый тоннель в скале. Когда он оказался в нужном месте, то подал условный сигнал и терпеливо дождался ответа. В скале медленно открылась дверь. Человек вошел в Убежище и вернулся к унылому бремени своих обязанностей.

Хьюланн толкнул вентиляционный люк вверх и вправо. В ту же секунду оглушительный порыв ветра ворвался в образовавшуюся щель. Лео, который стоял у подножия ступенек, задрожал и обхватил себя руками, чтобы сохранить тепло. Хьюланн сделал два шага вверх по ступенькам, пока голова не появилась над крышей вагончика. Он осмотрел навес в поисках каких-либо повреждений, хотя не был уверен, что сумеет отличить их, даже если и заметит. Жуткий холод пробирался под толстую кожу, а ветер, казалось, так и стремился оторвать плоские уши. Хьюланн попытался придумать, как по-другому осмотреть вагончик, не вылезая на крышу. Но вскоре понял, что другого пути просто не существует. Он полностью вылез из вагончика и встал на четвереньки, стараясь удержаться на ветру.

Пробравшись по обледеневшей крыше к навесу, Хьюланн ухватился за него обеими руками. Он тяжело дышал. Ему казалось, что он прополз дюжину миль, а не восемь-девять футов.

Хьюланн оглянулся на путь, который они уже проделали, а также на трос. Все было в порядке. Он развернулся и посмотрел в сторону посадочной станции. Вот в чем дело! На расстоянии около двух футов от вагончика на тросе висел нарост льда с темной сердцевиной около четырех дюймов толщиной и с полфута длиной. Колеса налетали на лед, и их раз за разом отбрасывало назад.

Они просто каким-то чудом убереглись от того, чтобы сорваться с троса и разбиться об острые скалы внизу.

А внизу...

Хьюланн глянул вниз через край кабины и тут же убрал голову. Пропасть под ними пугала даже изнутри. А сверху, с его насеста, расстояние до земли казалось и вовсе ужасающим.

Он понял, слегка удивившись, что из него никогда не получился бы мятежник. Он не был эмоционально готов к побегу, риску, преступлению. Как же он ввязался во все это? Чувство вины — Да. Он просто не хотел отдавать ребенка на растерзание палачам. Но какой мелкой и незначительной в этот момент казалась ему смерть мальчика. Он был готов сейчас сдать сотни таких мальчиков, лишь бы только избавить себя от того, что делает. Но он прекрасно понимал, что бездействие подобно смерти.

— Что там? — позвал его Лео.

Хьюланн обернулся. Мальчик уже тоже поднялся по ступенькам и высунул голову из отверстия на крыше. Его желтые волосы казались почти белыми. Они развевались на ветру во все стороны и падали на лицо, закрывая его.

— Кабель обледенел. На нем огромный кусок. Я не знаю, что это. Очень необычно.