Когда я снова заглянул в окно, то увидел, что Сэнди снял с лица марлевую повязку и поднес к уху трубку висевшего на стене телефона. Поначалу на его лице угадывалось недоумение, затем – тревога и под конец – злость, однако сквозь двойные оконные рамы я не мог разобрать, что именно он говорил.

Сэнди шваркнул трубку с такой силой, что едва не сшиб телефон со стены. Кем бы ни был его собеседник на другом конце провода, у него, наверное, едва не лопнули барабанные перепонки.

Не мешкая, Сэнди стащил резиновые перчатки и озабоченно заговорил, обращаясь к помощнику. Я пытался читать по губам, и мне показалось, что он произнес мое имя, причем любви и нежности при этом его лицо не выражало.

У его помощника, Джесси Пинна, были рыжие волосы, красноватые глаза, длинная физиономия гончей и тонкий рот. Казалось, он недовольно кривится над тушкой загнанного им кролика.

Пинн застегнул пластиковый мешок с телом бродяги.

Пиджак Сэнди висел на крючке, прибитом к стене справа от двери. Он снял его, и я вздрогнул, увидев, что на крючке под пиджаком висит наплечная кобура с тяжелым пистолетом.

Обращаясь к Пинну, Сэнди что-то сказал ему и резко указал рукой в сторону окна. Тот торопливо направился прямиком ко мне, и я нырнул в темноту. Помощник Сэнди плотно закрыл створки жалюзи. Вряд ли он успел меня заметить.

Вообще-то я оптимист, причем из породы неисправимых. Однако на сей раз я счел наиболее благоразумным готовиться к худшему и не зарываться. Развернувшись, я поспешил в обратную сторону, двигаясь между стеной гаража и стволами эвкалиптов, источавших острый запах смерти.

Мертвые высохшие листья хрустели под ногами громко, как раковины улиток. К счастью, мои шаги заглушались шумом ветра в высоких кронах над головой. В его шепоте слышались звуки океана, над которым он так долго путешествовал. Однако он заглушил бы и шаги преследователя, если бы кто-то шел за мной по пятам.

Я был уверен, что Сэнди звонил один из санитаров больницы Милосердия. Исследовав содержимое портфеля и обнаружив отцовское удостоверение, они, конечно же, сообразили, что я находился в подземном гараже и стал свидетелем подмены тел. Узнав об этом, Сэнди сразу же смекнул, что мое появление у него на пороге не было таким уж невинным, как подумал он поначалу. Сейчас он, прихватив Пинна, наверняка выйдет из дома, чтобы проверить, не болтаюсь ли я до сих пор в его владениях.

Я выбрался на задний двор. Идеально вылизанная лужайка показалась мне огромным чистым полем, где негде спрятаться. Луна не стала светить ярче, чем несколько минут назад, но теперь мне чудилось, что все поверхности, которые раньше поглощали лунный свет, стали отражать и усиливать его. Воздух был пронизан жутковатым серебряным свечением, укрыться в котором было невозможно.

У меня не хватило духу пересечь широкий внутренний дворик, выложенный кирпичом. Я решил держаться подальше от дома и подъездной дорожки. Возвращаться тем же путем, которым я сюда пришел, было чересчур рискованно.

Я кинулся в противоположную от дома сторону, к розовому саду, расположенному на задах участка. Передо мной расстилались спускавшиеся уступами, длинные, густые шпалеры колючих кустов, посаженные под углом друг к другу, – бесконечный лабиринт петляющих тропинок.

Весна в наших благодатных краях нетерпелива и не дожидается, пока календарь позволит ей вступить в свои права, поэтому розы уже цвели. Те из них, что были темных оттенков, в лунном свете казались черными – цветы для сатанинского алтаря. Но были здесь и белые розы. Огромные, как детские головки, они покачивались, молча соглашаясь с шепчущим ветром.

Позади меня послышались мужские голоса. За шорохом ветра они звучали приглушенно и прерывисто.

Скрючившись за высокими душистыми кустами, я оглянулся и стал всматриваться в просветы между колючими ветвями, осторожно разведя их в стороны.

Возле гаража метался свет двух фонариков, выхватывая из темноты кусты и делая тени в кронах деревьев еще более непроницаемыми.

Один из фонариков держал, без сомнения, Сэнди Кирк. Вполне возможно, что в другой руке у него был пистолет, который я видел в кобуре на стене. Не исключено, что Джесси Пинн был также вооружен.

До сегодняшнего вечера я был убежден, что могильщикам не пристало носить при себе оружие и, сбившись в стаю, загонять беззащитную дичь. Видимо, то время безвозвратно минуло.

В груди у меня похолодело, когда я увидел, что возле дальнего угла дома вспыхнул третий фонарик. Потом – четвертый, пятый, шестой.

Я не имел представления о том, сколько всего преследователей и откуда они могли появиться с такой быстротой. Выстроившись в цепочку, охотники целеустремленно двинулись вперед – через двор, патио, мимо плавательного бассейна, по направлению к розарию. Лучи их фонариков неустанно шарили вокруг, тщательно, дюйм за дюймом, прочесывая участок. Зловещие фигуры, безликие, словно демоны из кошмарного сна.

Однако это был не сон. Бесплотные преследователи и лабиринт, не имеющий выхода, из тех, которые часто мучают нас в кошмарах, сейчас были явью.

Розовый цветник спускался по склону холма пятью широкими уступами. Хотя спуск был пологим, а изгибы тропинок – плавными, я бежал слишком быстро. В любую секунду я мог споткнуться, упасть и сломать ногу.

Возвышавшиеся по обе стороны от меня причудливые переплетения кустов напоминали иероглифы древних руин, освещенные лунным светом. В дальнем конце сада они казались не такими высокими по сравнению с колючими дикими зарослями, взбиравшимися по решетке ограды. Мне чудилось, что в этих дебрях скрывается, шевелится и перешептывается какая-то неизвестная мне жизнь.

Ночь превратилась для меня в кошмар наяву.

Сердце в груди стучало с такой силой, что с каждым его ударом звезды вздрагивали, а небосвод, казалось, начал сползать вниз, готовый в любую секунду, подобно лавине, обрушиться на мою голову.

Добежав до задней границы сада, я скорее почувствовал, нежели увидел высокие – около трех метров – кованые копья ограды. Выкрашенные в черный цвет, они мрачно темнели в свете луны. Пытаясь затормозить, я изо всех сил вонзил каблуки в мягкую землю, но все же врезался в ограду, хотя и не очень сильно. К счастью, я не наделал и шума. Мощные бронзовые пики были надежно приварены к поперечным брусьям. От удара они не зазвенели, а лишь издали короткое и низкое гудение.

Я прислонился к ограде. Во рту чувствовалась горечь и было так сухо, что я не мог даже сплюнуть. Правый висок болел. Подняв руку к голове, я обнаружил в этом месте три шипа, впившихся в мою кожу, и выдернул их. Должно быть, во время сумасшедшей гонки по лабиринту розовых кустов я влетел в один из них головой, хотя теперь и не помнил этого.

Возможно, из-за того, что я дышал часто и глубоко, запах роз стал сильнее и теперь больше походил на зловоние чего-то наполовину сгнившего. Я вспотел и поэтому снова стал различать аромат своего кокосового лосьона – почти так же остро, как в тот момент, когда натирал им лицо. Разве что теперь к нему примешивался кислый запах пота.

Внезапно я почувствовал абсурдное, но непоколебимое убеждение в том, что мои преследователи смогут обнаружить меня именно по запаху, как гончие псы. Пока меня спасало только то, что я находился с подветренной стороны.

Вцепившись в ограду, вибрация которой передалась моим рукам и телу, я посмотрел в сторону вершины холма. Поисковая партия только что преодолела первый уступ и спускалась на следующий. Лучи шести фонариков, словно лезвия мечей, рассекали темноту и тщательно обшаривали каждый дюйм колючих зарослей. Когда на сплетенные ветви падал свет, они становились похожими на кости драконов, поверженных когда-то в стародавние времена.

Здесь искать было сложнее, чем на открытом пространстве лужайки, и все же охотники двигались гораздо быстрее, нежели прежде.

Я взобрался по ограде и перевалился через ее верх, стараясь не зацепиться одеждой за острые концы кованых пик. За ней расстилалось открытое пространство: темные долины, неподвижные гряды освещенных луной холмов с разбросанными по ним и почти невидимыми в темноте огромными дубами.