— Хотя, нет, стой, Бусина. Подойди. — Он поманил девчонку пальцами.

Как ни странно, она подошла. Молча. Стараясь держаться его стороны и не приближаться к Лысому.

— Ты во сколько в школе заканчиваешь? — Уточнил Боров у девчонки.

— В два. — Бусина перевела глаза на него. И он увидел выражение удивления в ее взгляде. Но хоть расслабилась и от Лысого отвлеклась.

— Потом ты домой идешь. Ну, перед рестораном? — Вячеслав отпустил Лысого и вернулся к углу стола, где бросил свои вещи.

Странно, но девчонка засеменила за ним со своей тарелкой и учебником под подмышкой. Остановилась совсем рядом и, словно больше никого в зале и не было, старалась смотреть только на Боруцкого.

— Нет, Вячеслав Генрихович, в консерваторию. Зоя Михайловна, она со мной в первый вечер приходила, преподает мне вокал, готовит меня к поступлению следующей осенью. Она еще мою маму учила.

— Че, за просто так, что ли? — Хмыкнул Боруцкий. — По старой памяти?

Бусина стушевалась и уставилась себе под ноги.

— Не совсем. Конечно, я ей плачу, я же знаю, сколько час ее времени стоит. Но она не берет с меня полную стоимость, отказывается.

— Значит, ты из консерватории сюда? — Вячеслав вздернул бровь.

— Да.

— И тут до девяти?

Она кивнула.

— Значит так, Лысый. — Он посмотрел на парня, который уже, видимо, решил, что про него забыли. — Щас проверим, как ты запоминаешь. Видишь девочку? — Он кивнул на Бусину.

Лысый угукнул.

— Будешь встречать ее после консерватории, провожать сюда, а после выступления, до дверей квартиры. Беречь. Ясно? И чтоб ни одна падла, типа тебя, больше к ребенку не лезла, усек?

— Ну, Вячеслав Генрихович. — Недовольно затянул Лысый. — Я че, я лох, что ли? Ну, почему всем нормальные дела, а мне с малявкой возиться, я же…

— Заткнулся! — Гаркнул Боров, грозно глянув на пацана. — Я скажу, ты у меня грязь есть будешь, понял, су…! — Он прервал себя, скосив глаза на побледневшую малявку. — Нечего было трогать ребенка. Вот теперь — следить будешь. Терпение и послушание вырабатывать. А недоволен — вали отсюда!

— Я это, понял я. Извините. — Лысый скрутил свою кепку в трубочку.

— Ну, и лады. Оба — свободны. — Он повернулся к Федоту, делая вид, что не замечает бледной девчонки. — Сыграем? — Махнул он в сторону стола. — А то все дела и дела.

Федот уже открыл рот, но его прервали.

— Вячеслав Генрихович. Не надо. Я сама похожу. Пожалуйста. Не надо мне охраны. — Девчонка аккуратно поставила тарелку на бортик одного из столов и подошла так, чтоб встать лицом к лицу с ним. — Не нужен мне этот ваш. Спасибо, конечно. Но…

— И почему, интересно? — Боруцкий хмыкнул. — Нравится одной по темноте шляться? Хочешь, чтоб кто-то, таки, прирезал тебя?

— Я… — Она сглотнула, но вздернула голову. — Я не хочу. Но его, — она нервно кивнула в сторону парня, продолжая смотреть на Вячеслава огромными глазами. — Не надо, пожалуйста.

— Чего это? — Делано удивился Боров, опершись о край стола.

Она стиснула кулачки и закусила губу. Вздохнула. Но вздернула свой подбородок еще выше.

— Я его боюсь. — Тихо проговорила она.

Эка неожиданность.

— Чет, я не понял, Бусина. — Боров почесал большим пальцем бровь. — Ты боишься вот этого? — Он кивнул головой в сторону молча наблюдающего за всем этим парня.

Девчонка побледнела еще сильнее. На ее щечках загорелись багровые пятна. Но она, все же, кивнула, подтверждая.

Стойкая.

— Все равно, не понимаю. — «Повинился» Вячеслав. — Этого остолопа ты боишься, а меня значит — нет? Все время лезешь с разными глупостями, споришь, надоедаешь…

— Он меня убить хотел, Вячеслав Генрихович. — Надрывным голосом проговорила она. — А вы… Нет. Я вас не боюсь.

Боруцкий хмыкнул и покачал головой.

— Тем ножиком? Не смеши меня. Не прирезал бы. Так, поцарапал бы, разве что в глаз пырнул бы, тогда, да. Но и то, духу не хватило бы. А вот я, — он, казалось, всего лишь обернулся, но уже в следующую секунду крепко прижал к виску девчонки пистолет. — Я тебе сейчас в секунду мозги по стене размажу. И что, ты будешь и теперь со мной спорить? Или уже, все-таки, страшно? — Он немного надавил на курок, до щелчка взвода.

Вячеслав перевел свой взгляд на ее лицо.

Бусина смотрела ему в глаза. Просто стояла и смотрела. И, хоть убейте его, но не были эти глаза — глазами ребенка! Они смотрели на него так, что у Вячеслава душу выворачивало. Без страха. Открыто и… доверчиво. И серьезно. Пусть с наивностью. Но серьезно так, что у него в ушах зашумело.

Он забыл и о Федоте, и о Лысом. Не слышал музыку, долетавшую из основного зала, и гуляния подвыпивших гостей ресторана. Ничего.

И не видел ничего, кроме дула пистолета, прижатого к светлым волосам, ее серо-зеленых глаз, и своей руки, удерживающий взведенный курок.

И вдруг, не почувствовал еще, а словно предощутил, что рука вот-вот дрогнет, и палец тоже, тот, что на курке. А вместе с этим, пришло и какое-то странное, нелепое понимание, что не сможет. Не сумеет он никогда пристрелить эту малявку. Легче себе в живот пулю пустить, чем ее…

— Нет. — Тихо произнесла девчонка.

Что «нет»: не страшно, или спорить не будет, он не сумел спросить. Не смог, и точка. Хотя, кажется, знал ответ. Вряд ли эта малявка с ним спорить перестанет.

— Лысый будет провожать тебя, ясно? Это ему проверка, тебя мало касается. — Гаркнув, чтобы прочистить севшее разом горло, проговорил Боров. Поднял глаза и глянул на пацана, следящего за всем этим с перепугом. — И беречь, как фарфоровую, усек, Лысый? Волос с головы упадет — пристрелю лично. И пугать не смей. Усек?

Тот кивнул.

— Замечательно. — Он опустил руку с пистолетом и большим пальцем щелкнул рычаг на предохранитель. — Раз все, всё поняли — выметайтесь.

Оба развернулись и пошли к выходу. И уже почти дошли до двери, когда Боруцкий окликнул:

— Бусина, тарелку забыла. Забирай свой ужин. И так, ветром скоро снесет — у пацана проблемы из-за тебя будут. — Так, будто и не было ничего минуту назад, усмехнулся он.

И это не у него сейчас дрожат пальцы, сжатые в кулаки и упрятанные в карманы, подальше от зоркого взора Федота.

А вот девчонка совершенно спокойно вернулась и забрала свою тарелку, едва не задев его при этом. Опрокинуть на него, что ли, еду хотела? В виде мести? К Лысому, значит, подступить на три метра боится, а с ним так? Не, ну нормально?

Но Боруцкий ничего не сказал, только молча проследил за уходом. У самых дверей Бусина обернулась и еще на мгновение посмотрела прямо на него все тем же доверчивым взглядом. Вячеслав резко отвернулся, делая вид, что внимательно рассматривает кий.

— Ну что, играть будешь? — Спокойно поинтересовался он у Федота, все это время молча сидевшего на краю стола, что та деталь интерьера.

Смолящая деталь.

— Это чего сейчас было, Боров? — Не меняя позиции, друг протянул руку и забрал оставшийся кий.

— Ты сам хотел, чтобы я Лысого приструнил? На, пожалуйста. — Игнорируя очевидное содержание вопроса, Вячеслав наклонился, выбирая шар для удара.

— А к девке ты чего это…

— А чего? Этот на нее налетел пару недель назад. Еще кто-то пристанет, прирежут, ведь, малявку, как пить дать. На фига мне лишний грех на душу, а? У меня своих, во, выше крыши. — Вячеслав демонстративно провел ладонью на уровне шеи. — Так что, пусть или под присмотром ходит, или уже сам пристрелю, чтоб было потом, за что расплачиваться.

— Ага, интересное решение вопроса, о-р-ригина…

— Ты играешь, или нет, Федот? — Перебив его, Боруцкий резко ударил, загнав шар в лузу. Выпрямился, взял мел и принялся сосредоточенно мелить наконечник кия.

Друг молча смотрел на него какое-то время. Боров затылком ощущал этот задумчивый, изучающий взгляд.

Ну и фиг с ним. Потому что Боров сам не знал, чего это было, и какого ляда он выкинул такое.

Потом Федот хмыкнул и сам наклонился над столом.

— Играю.