Энтони тяжело вздохнул, притянул к себе ее руку и поцеловал.

— Благодарю тебя, Господи, что дал мне такую жену, опору моей дряхлой старости.

— Энтони! Не смей так говорить!

Он улыбнулся.

— Я просто немного пожалел себя, дорогая, вот и все.

— Мне не нравится, когда ты так говоришь, и ты это прекрасно знаешь. — Она толкнула его локтем в бок. — Тоже мне еще — старость! Да это ты моя опора, а не я твоя.

Энтони улыбнулся, выпустил ее запястье, и рука его скользнула по ее телу вниз.

Бритт, смеясь, задержала его руку.

— Стоп, стоп, мой хороший! Куда это ты?..

— Видишь, радость моя, что получается, когда раззадорят такого старикашку, как я.

— Господин судья, еще одно слово о старости, и вы у меня получите хорошую оплеуху!

Энтони опять взял ее руку и снова откинулся на подушку. Они оба лежали теперь молча, стараясь погасить возбуждение. Затем он сказал:

— Как ваша утренняя встреча с Джоном? Я весь день собирался спросить тебя, но в этой суматохе…

— Ну, он очень мил. Выслушал меня со всегдашним своим вниманием. В основном мы обсуждали с ним мою будущую карьеру, на чем мне остановиться и что предпочесть.

— И что он советует?

— Ну, если в двух словах, сказал, с чего конкретно лучше всего начать.

— Надеюсь, совет был мудрым.

И опять они на какое-то время умолкли. Потом Энтони снова тяжко вздохнул.

— Может, ты хочешь, чтобы я позвонила в больницу и узнала, как там Харрисон? — спросила Бритт. — Ты и спать тогда будешь лучше, если лишний раз уверишься, что с ним все в порядке.

— Да нет, все и так хорошо. Я за него спокоен.

Бритт повернулась к мужу и смотрела на его лицо. Он был погружен сейчас в собственные мысли, но она знала, что он не совсем отсутствует, что он осознает ее присутствие, но оно не мешает ему размышлять. Если она спросит, о чем он думает, то он ответит. Но сейчас ей ни о чем не хотелось спрашивать. А вообще ей нравилась в Энтони эта черта — готовность поделиться с ней самыми сокровенными мыслями и переживаниями.

— Ценные мысли? На цент потянут?

— О, центов на десять, никак не меньше. — Он помолчал. — Я думал о нас с тобой. Вообще о нас, в общем, так сказать, смысле.

— Звучит интригующе. И что же там насчет нас слышно?

Бритт приподнялась, опершись о локоть. Энтони усмехнулся и погладил жену по щеке.

— Не думаю, Бритт, что тебе понравится.

— Может, и не понравится. Но после такого вступления тебе не остается ничего другого, как рассказать мне, что ты там надумал.

Энтони продолжал смотреть в потолок, потирая, как он часто делал, свой подбородок.

— Видишь ли, сердечный приступ Харрисона заставил меня задуматься о собственной бренности.

— И неудивительно, — отозвалась она, — то же самое я могу сказать о себе.

— Ну, то несколько иное… Мне пятьдесят восемь лет. И я не уверен, что протяну еще лет двадцать — тридцать.

— Энтони, ты прекрасно доживешь до ста.

— Уж ты скажешь… Во всяком случае, когда я умру, мой ребенок вряд ли будет взрослым человеком. Но как бы мне хотелось, чтобы он был!..

Бритт некоторое время молчала. Она действительно хотела позаботиться о своей карьере до того, как обзаводиться бэби, но не могла не понимать, что это удовольствие эгоистично. Энтони прав, у него может не оказаться времени на то, чтобы воспитать своего ребенка. Так что оттягивать решение этого вопроса было не очень хорошо для обоих — и для Энтони, и для будущего младенца — Третьего Нелишнего, как он любил говорить. Бритт начинала понимать, что в любой семье люди рано или поздно сталкиваются с такими проблемами, решение которых невозможно без взаимных уступок. Вот пришло время и ей чем-то пожертвовать ради семейного счастья.

— У меня есть несколько месяцев на размышления?

— Конечно, дорогая, я не тороплю тебя.

Бритт погладила руку Энтони.

— Сегодня был тяжелый день. Но прошу, не позволяй тому, что случилось с Харрисоном, слишком уж подавлять тебя.

— Да я и не особенно подавлен, но Харрисону как-никак пятьдесят пять. И у них с Эвелин нет детей. Так что, если я не успею родить ребенка, род Мэтлендов пресечется.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты огорчался по этому поводу. — Она снова почувствовала легкое раздражение. — Я обязательно подарю тебе наследника, обещаю.

— Чувствую, что расстроил тебя… — сказал Энтони, поворачиваясь к ней.

Она погладила его по щеке.

— Нет, что ты! Я сама, видно, недостаточно добра к тебе.

— Обещаю не давить на тебя, Бритт, хотя понимаю, это звучит не слишком… Решение остается за тобой.

Бритт потянулась к нему и нежно поцеловала.

— Нет, милый, решение остается за нами обоими.

Эти слова успокоили его, он коснулся ее волос. Бритт тоже успокоилась и откинулась на свою подушку.

— Ты не хочешь погасить свет? — пробормотала она.

Энтони посмотрел на часы.

— Хорошо. Но сначала, если ты не против, я бы все-таки позвонил в больницу.

Бритт смотрела, как он сел и стал искать в записной книжке нужный номер. Она была рада, что он сидит к ней спиной, ей не хотелось бы, чтобы он заметил, что на глаза ей набежали слезы.

Мэджин Тьернан сидела в своей машине, припаркованной на Двадцать первой улице, рядом с больницей. Она посматривала на главный вход. Все, о чем она могла думать, это то, как несколько часов назад она попыталась дозвониться до Харрисона.

В ожидании ответа она прижимала трубку к уху, слыша собственный пульс. Никто в больнице ничего не мог ей сказать, да и в офисе у него не было никаких новостей. Она оказалась отрезанной от него, и это было очень обидно, особенно при мысли, что именно она носит под сердцем его дитя…

На первый звонок он не отозвался, но она звонила еще, и все же добилась своего. Услышав наконец его голос, Мэджин почувствовала облегчение. Ей казалось даже не особенно важным, что голос его холоден и официален. Радость ее питалась лишь тем, что он жив, что его губы произносят ее имя. Сама она говорить почти не могла, лишь прошептала со всхлипами:

— Харрисон… Ты… С тобой все в порядке?

— Да. Да. Конечно.

Слезы ее прорвались наконец и потекли по щекам. Хорошо уж, думала она, что он не видит ее сейчас. О, как бы ей хотелось ухаживать за ним, но это позволительно лишь Эвелин. Весь этот жуткий день ее преследовали слова, сказанные им в машине «скорой помощи»: «Пожалуйста, сообщите моей жене. Она сейчас наверняка беспокоится. Я хочу, чтобы она была со мной». Эти слова, неотвязно звучащие в ее ушах, будто вычеркивали ее из его жизни. Она всхлипнула.

— Я молилась за тебя весь день. За нас обоих…

Последовала продолжительная пауза, и Мэджин закрыла глаза, слыша лишь биение своего сердца.

— У меня еще совсем не было времени, чтобы подумать о твоей новости, — наконец проговорил он.

— Я понимаю. Не беспокойся, все хорошо.

Но не было ничего хорошего. Душа ее молчаливо взывала к нему, ей так хотелось сказать ему нечто такое… О, неужели он ее совсем не любит?

— Послушай, Мэджин, мы не можем сейчас обсуждать это, повсюду уши… — Он явно колебался. — Почему бы нам не отложить разговор до того момента, как я выйду отсюда? Возможно, это случится уже в конце недели. И я сразу же позвоню тебе.

— Хорошо, — сказала она. — Я буду ждать. — Затем пробормотала: — Я люблю тебя… Люблю…

Но это она сказала себе, а не ему, поскольку Харрисон уже положил трубку.

Вернувшись домой, она рухнула в постель и долго лежала, ужасаясь мысли, что их любви может прийти конец. О, конечно, он окажет ей финансовую поддержку, в этом она не сомневалась. Но этого ли она ждала от него? А их ребенок? Неужели ее беременность и станет тем, что убьет их любовь? Нет, она не должна себе позволять плохо думать о Харрисоне!..

Но сомнения продолжали терзать ее сердце. Самое страшное для нее — неопределенность. Неужели он этого не понимает? Да и любит ли он ее по-прежнему? О, как необходимо ей именно сейчас знать это.