И тут, как озарение, ее пронзила догадка. Света поняла, почему Андрей уехал так внезапно и поспешно. Дело‑то было совсем не в его обиде, все обстояло гораздо, гораздо хуже!
Он бросил ее, потому что узнал, что та, с кем он делил кров, стол и постель, та, которую считал своею женой и, возможно, любил, могла, оказывается, переспать с любым мужиком всего‑то из‑за нескольких бутылок какого‑то ликера! Ведь то, что они в ту самую ночь спали в разных комнатах, ровным счетом ничего не меняло! «Окажись на моем месте другой, понаглее, – думал, наверное, Андрей, – и тогда она...» О, господи! Какая же она дура! Ну конечно, откуда ему было знать, что она не допускала даже мысли о... Спорили‑то они с Ксюхой именно об этом!
Жаркая волна стыда накрыла Свету, она даже сгорбилась, сжалась от своей догадки, как от удара. Да, именно так все и было – Андрей просто‑напросто сбежал от шлюхи!!!
Теперь, когда Свете все стало ясно, ехать в Муром было уж совершенно незачем. Что она скажет ему? Что это было всего лишь шуткой? Что она и не собиралась? Что на самом деле она не такая? Детский лепет! Андрей, с его допотопными понятиями о нравственности, ее и слушать не станет! Нет, все кончено, все бесповоротно, безнадежно пропало...
Впереди, на обочине, показался милицейский «жигуль», и Света решительно съехала с дороги. Она вышла из машины, подошла к постовому и попросила:
– Мне надо срочно в обратную сторону, помогите развернуться, а?
– Да вы что? Такое движение... Поезжайте дальше, до Пекши, – там развязка...
Света достала из бумажника десять долларов и сунула сержанту в руку.
– Пожалуйста, очень нужно...
Сержант мигом сгреб бумажку и сердито буркнул:
– Ну хорошо, только быстро! Идите в машину.
Как только Света села за руль, милиционер остановил движение в обе стороны, и белый «Гольф», стремительно развернувшись, направился назад, в Москву.
Свету буквально трясло от жуткой смеси стыда, раскаянья, злости на Оксану, обиды на Андрея и острого недовольства собой. Надо было срочно успокоиться – все‑таки она была за рулем. Как только закончился участок ремонта дороги, она остановилась, вышла из машины и отправилась прогуляться в лес.
Дождь уже прекратился, но шумящие над головой ветви деревьев сбрасывали еще последние капли. Чистый воздух и освежающие уколы прохладной дождевой влаги помогли Свете прийти в себя. Она привычно анализировала свои переживания, при этом избавляясь от них.
Стыд? – но ей нечего стыдиться, она не делала и не собиралась делать ничего дурного. Злость на Ксюху? – она же не назло, не от подлости, просто так вышло. Обида на Андрея? – а чем он ее обидел? Тем, что уехал? Но у них же все равно не могло быть никакого общего будущего, это ясно. А то, что все закончилось так внезапно, – так это даже хорошо, это избавляло их обоих от неприятных и ненужных объяснений. И только причины недовольства собой Света никак не могла понять. Отчего оно? То ли от того, что позволила себе настолько зависеть от этого парня, то ли от того, что сейчас поворотила назад, не разыскала Андрея, не попыталась вопреки всему его вернуть...
Света вернулась в машину с мокрыми ногами, холодная и решительная. И уже не останавливалась больше до самого своего дома.
В апатии, в каком‑то растерянном оцепенении Света ходила по квартире, не находя себе места. Казалось, что и у нее внутри, и везде вокруг одна сплошная гулкая пустота. Надо было чем‑то заняться, отвлечься. Она пошла на кухню, включила чайник. Села на табурет и огляделась. Здесь, на кухне, все напоминало об Андрее, все было сделано его руками. Света вспомнила казавшиеся ей забавными рассуждения Андрея о домашней магии, о неисчезающем тепле любимых рук. Она встала, подошла к стене и провела ладонью по шершавому тиснению обоев. И разом вдруг спало оцепенение, в ее душе что‑то надорвалось, и, прижавшись всем телом к прохладной стене, она, наконец, заплакала.
18
В Мурманске у Андрея все сложилось удачно. Брат, как и обещал, устроил его мотористом на рыболовецкий траулер, помог и с жильем. Но оставаться у него Андрей не захотел – им впятером в крохотной двухкомнатной квартирке и без него было тесно. Он снял комнатушку в частном доме у очень милой старушки, которую все звали просто Мироновна. Она была вдовой моряка, дети ее давно разъехались, и Мироновна охотно пускала к себе на постой за весьма скромную плату таких, как Андрей, – одиноких и неприкаянных.
Андрей целыми днями пропадал на своем судне, тщательно готовя изношенную до предела машину к предстоящему плаванью. Возвращался домой он поздно, ужинал на скорую руку и, избегая разговоров с хозяйкой, ложился спать. А примерно через месяц Мироновна проводила своего квартиранта в первый в его жизни выход в море. На прощанье она пообещала Андрею комнату его никому не сдавать, хотя он и не настаивал на этом.
День за днем траулер рыскал по морям в поисках трески, минтая и палтуса. Вахта сменялась вахтой, рыба то была, то ее не было, но не проходило ни дня, чтобы Андрей не думал о Свете. Каждую ночь, как наваждение, всплывали в памяти ее глаза – такие, какими они были там, у Оксаны дома, – виноватые и испуганные. Они словно искали у него понимания, сочувствия и прощения, а он... Он ушел, не оглянувшись, не выслушав ее, не поговорив, неумолимый и жестокий.
А был ли он прав тогда в своей непреклонности? Какие у него были основания думать о ней плохо? Да, Оксана, видимо, рассказала о споре правду. Но ведь в поведении Светы той ночью не было даже намека на возможность близости! Раз за разом Андрей прокручивал в памяти события той ночи – нет, решительно ничто не говорило о ее распущенности. Скорее всего, заключая это дурацкое пари, она и не собиралась выигрывать его честно, она с самого начала хотела подругу перехитрить, обмануть. Это, конечно, не делало ей чести, но...
Чем дольше Андрей думал об этом, тем очевидней для него становился вывод – он был не прав. Не прав, что заподозрил Свету в развращенности, что сбежал, ничего не выяснив и не поняв, что, в сущности, безжалостно и несправедливо бросил ее. А главное – своим бегством он обидел ее, оскорбил!
Осознавать это было очень тяжело, ведь сейчас он был лишен всякой возможности повиниться перед любимым человеком. Да, любимым! То, что лишь «казалось» ему в Москве, здесь, в далеком море, стало совершенно очевидным. Как же ему хотелось оказаться сейчас рядом со Светой, заглянуть в милые карие глаза, обнять, прижать крепко к груди, покаяться в своем глупом бегстве и сказать наконец о своей бесконечной любви!
Время шло, и чем ближе был конец плаванья, тем крепче становилась решимость Андрея сразу по возвращении в порт отправиться в Москву. И хотя у него совсем не было уверенности в том, что Света захочет его выслушать, никаких сомнений не осталось – он к ней поедет. Андрею было просто необходимо увидеть Свету, он обязан сказать, что виноват перед ней и что любит ее. Сказать – а уж там будь, что будет!
Когда их траулер пришвартовался, Андрей увидел среди встречающих... Мироновну. Это его приятно удивило, даже развеселило. Старушка так искренне была ему рада, что Андрей не стал говорить ей о своем предстоящем отъезде – не захотел огорчать. Они направились к автобусной остановке, и Мироновна, забавно семеня рядом с Андреем, обстоятельно рассказывала нехитрые местные новости. О соседях, о новом начальстве в порту, о растущих ценах, о коптящей печке...
Мироновна устала, начала задыхаться, и Андрей, заметив это, остановился. Старушка, чуть отдышавшись, виновато взглянула на него.
– Андрюша, я ведь что в порт‑то притащилась... Обманула я тебя, вот что. Ко мне тут девица одна на постой попросилась – корреспондентка, что ли, – всего‑то на неделю. Я ей говорю: мол, занята у меня комната, квартирант, мол, вот‑вот с моря придет. А она такие деньжищи мне посулила, что не удержалась я, пустила до твоего возвращения. Но ты не серчай, я ее предупредила – она сегодня же съедет! Еще утром вещички собрала, может, уже и уехала, не знаю.
