Окошко заказов "Мак-Дональдса" оснащено стареньким переговорным устройством, по которому голос невидимого официанта дрожит и кажется неестественным. Киллер уверенно заказывает столько еды, сколько было бы достаточно для персонала небольшого офиса: шесть чизбургеров, биг-маки, жареный картофель, два бутерброда с рыбой, два шоколадных коктейля с молоком и большие стаканы с кокой; его обмен веществ, если его не подпитывать, быстро ведет не только к истощению, но и обезвоживанию организма.

Его машина окружена множеством других машин, стоящих в очереди к окошку. Очередь движется слишком медленно. Ему приходится ждать, так как его запачканная кровью одежда и простреленная рубашка не позволяют войти в ресторан или магазин и получить желаемое, не вызвав к себе повышенного интереса окружающих.

Кровотечение прекратилось, но два пулевых ранения еще не зажили. Эти зияющие дыры, в которые он мог вставить на довольно-таки большую глубину большой палец, вызвали бы больший интерес, чем окровавленная рубашка.

Одна из пуль полностью прошла через него, задев спину и позвоночник. Он знает, что это отверстие на спине больше обеих дыр в груди. Он чувствует, как растягиваются рваные клочья раны, когда спина прикасается к сиденью машины.

Ему повезло, что ни одна из пуль не задела сердце. Он бы не выжил. Ему страшны только ранения в сердце и голову.

Подъехав к окошку, он расплачивается с кассиром деньгами, взятыми у Джека и Френни в Оклахоме двое суток тому назад. Чтобы молодая женщина окошке кассы не увидела, что его трясет, он, передавая ей деньги, изо всех сил пытается унять сильную дрожь. Он не смотрит ей в лицо, повернув голову в сторону, и она не видит его изуродованную грудь, бледное лицо, обезображенное страданием.

Официантка протягивает ему его заказ в нескольких белых пакетах, он, не глядя на нее, берет их и сгружает на сиденье рядом с местом водителя. Он с трудом удерживается от того, чтобы не разорвать пакеты и тотчас же не накинуться на еду. Ему хватает ума, чтобы понять, что таким образом он задержит очередь.

Он паркует машину в самом темном углу стоянки, выключает фары и "дворники". Бросает беглый взгляд в зеркало заднего обзора, видит свое исхудалое лицо и понимает, что за прошедшие часы потерял несколько килограммов. Глаза ввалились, а под ними большие черные круги. Он приглушает насколько это возможно свет на панели управления, но мотор не выключает, так как ему в его ослабленном состоянии необходимо тепло нагревателя. Теперь он в надежном укрытии. Капли дождя, стекающие по стеклу, мерцают в отраженном свете неоновых огней, укрывая его от любопытных взглядов.

В этой созданной им пещере он дает волю своей дикости, на время потеряв человеческий облик. Он с животной жадностью и нетерпением накидывается на еду, наполняет ею рот и глотает все, не прожевывая. Крошки из чизбургеров, булок и жареного картофеля прилипают к его губам и зубам, падают на грудь; кола и молочный коктейль стекают на ворот рубашки. Он, задыхаясь, кашляет, и крошки падают на рулевое колесо и приборную доску, но продолжает есть с такой же волчьей жадностью и поспешностью, издавая при этом какие-то нечленораздельные звуки и тихие стоны удовлетворения.

Это неистовое чревоугодие периодически прерывается небольшой передышкой, похожей скорее на транс, из которого он внезапно выходит с тремя именами на устах, которые он шепчет как молитву:

– Пейдж… Шарлотта… Эмили.

Опыт подсказывает ему, что в предрассветные часы он вновь захочет есть. Чувство голода будет правда, не таким разрушительным и мучительным как приступ, который он недавно перенес. Ему будет достаточно нескольких плиток шоколада или нескольких банок с венскими колбасками или просто сосисками, в зависимости от того, в чем он будет нуждаться более – в карбогидратах или белках.

Тогда он сможет сосредоточиться на более существенных вещах, не отвлекая своего внимания на потребности физиологического характера. Самая главная его проблема сейчас – это то, что его жена и дети продолжают находиться в руках самозванца, укравшего у него жизнь.

Пейдж… Шарлотта… Эмили.

Глаза застилают слезы, когда он думает о том, что его семья находится в руках ненавистного самозванца. Они так много для него значат. Они его судьба, цель существования, его будущее.

Он вспоминает, с каким удивлением и радостью он исследовал свой дом, стоя в комнате своих дочерей, прикасаясь к кровати, на которой они с женой занимаются любовью. Он понял, что они его судьба с того момента, как увидел их лица на фотографии. Он знал, что только в их любящих объятиях он избавится от своего смущения и замешательства, найдет защиту от одиночества и охватившего его отчаяния.

Он вспоминает его первое столкновение с самозванцем, шок и удивление, вызванные их поразительным сходством, их одинаковыми по тону и тембр голосами. Тогда он понял, как его провели, беззастенчиво вторгшись в его жизнь.

Исследование дома не дало ему ключ к отгадке возникновения самозванца, но он припоминает несколько фильмов, которые могли бы ответить на этот вопрос, имей он возможность посмотреть их вторично. Это обе экранизации "Нашествия похитителей тел", первая – с Кевином Мак-Карти, вторая – с Дональдом Сазерлендом. Повторная экранизация "Вещи" Джоном Карпентером. Может быть, даже "Пришельцы с Марса". Бетт Мидлер и Лили Томлин в фильме, название которого он запамятовал. "Принц и нищий". "Луна над Парадором". И многие другие.

Кино давало ответы на все жизненные проблемы. Из фильмов он узнал о любви и радостях семейной жизни. В темноте зрительного зала, коротая время между двумя убийствами, ища смысл жизни, он научился желать того, чего у него не было. С помощью фильмов он, возможно, разгадает тайну украденной у него жизни. Но сначала он должен действовать.

Это еще один урок, который ему преподало кино. Сначала действие, потом мысль. Люди в фильмах, попавшие в затруднительное положение, обычно не сидят сложа руки и раздумывая. Они что-то делают для того, чтобы разрешить даже самые сложные проблемы; они находятся в движении, в постоянном движении, решительно ища встречи с теми, кто противостоит им, сражаясь с врагами не на жизнь, а на смерть и выигрывая эти схватки, если они полны решимости и уверены в своей правоте.

Он полон решимости.

Он уверен в своей правоте.

У него похитили жизнь.

Он – жертва. Он страдал.

Он знает, что такое отчаяние.

Он знает, что такое оскорбление, боль, предательство, потеря, как Омар Шариф в "Докторе Живаго", Уилльям Херт в "Случайном туристе", Робин Уильямс в "Мире согласно Гарту", Майкл Китон в "Бетмане", Сидней Пуатье в "Ночной жаре", Тирон Пауэр в "Острие лезвия", Джонни Депп в "Эдварде с руками-ножницами". Он один из тех, с кем жестоко обошлись, кого презирают, кто угнетен, не понят, обманут, отвержен, кем бессовестно манипулируют. Кто живет на голубом экране, героически встречает любые испытания. Его страдания так же важны, как и их, судьба так же великолепна, а надежда на успех так же велика.

Эти размышления растрогали его. Его сотрясают рыдания, но это плач радости. Он охвачен чувством сопричастности, братства, общности всех людей на земле. Он тесно связан с теми, чьи судьбы он разделял, сидя в кинотеатрах, и это подвигало его на активные действия, противостояние, вызов, борьбу и победу.

– Пейдж, я иду к тебе, – говорит он сквозь слезы. Он открывает дверцу машины и выходит в дождь.

– Эмили, Шарлотта, я вас не подведу. Положитесь на меня. Я умру за вас, если это потребуется.

Насытившись, он подходит к багажнику "хонды" и открывает его. Вынимает из него тяжелый гаечный ключ, возвращается в машину и кладет его поверх аппетитно пахнущих остатков еды на соседнее сиденье.

Восстанавливая в памяти фотографию своей семьи он шепчет:

– Я умру за вас.

Он поправляется. Дыры в груди уже наполовину заросли.