Марти сидит на краю мягкой кушетки, где его будут обследовать.

В комнате прохладно, а он без рубашки. И хотя он в брюках, он чувствует себя абсолютно голым и уязвимым. Ему представляется, что он перенес приступ кататонии и сейчас находится в ступоре, не имея возможности ни говорить, ни двигаться, ни даже моргать глазами. Врач принимает его за мертвеца, раздевает догола, прикрепляет в большому пальцу ноги бирку с именем, закрывает ему веки и отправляет на дальнейшую обработку.

Богатое воображение автора детективных романов, искусство держать читателя в напряжении, которыми он зарабатывает себе на жизнь, приближали его к пониманию бренности всего земного. Он острее других осознавал постоянную близость смерти. Каждая собака была для него потенциальной носительницей вируса бешенства. В каждой проезжающей мимо незнакомой машине он видел сексуального маньяка, который способен похитить и убить любого ребенка, оставленного без присмотра хотя бы на три секунды. В каждой банке супа из кладовки он подозревал наличие микробов ботулизма.

У Марти не было особого страха перед врачами, но и большой любви к ним он также не испытывал.

Его больше взволновала концепция медицинской науки в целом, и не потому, что он не доверял ей, а в силу того, что, подспудно, само ее существование постоянно напоминало о том, что жизнь бренна и смерть неизбежна. Он не нуждался в таком напоминании. Он и без того обладал обостренным чувством неотвратимости смерти, всю свою жизнь стараясь совладать с этим, смириться с этим прискорбным фактом.

Марти настроился не паниковать, не впадать в истерику, описывая доктору Гутриджу симптомы своего заболевания. Поэтому он тихо и бесстрастно повторял вслух все, что случилось с ним за последние три дня, стараясь использовать при этом медицинские термины, начиная с семиминутной амнезии у него в кабинете и заканчивая внезапно приступом паники, который он перенес, уезжая из дома.

Гутридж был превосходным терапевтом, отчасти еще и потому, что умел внимательно выслушать пациента. В свои сорок пять он выглядел на десять лет моложе. Сегодня он был в теннисных туфлях, легких брюках военного Образца и спортивном свитере с Микки Маусом. Летом он любил носить цветастые гавайские рубашки. В редких случаях, когда на нем был халат поверх рубашки с галстуком и слаксов, он заявлял, что "играет в доктора" или что он "из комитета при Американской медицинской ассоциации, занимающегося составлением циркуляров о том, как должны быть одеты врачи".

Пейдж считала Гутриджа прекрасным врачом, а девочки относилась к нему как к любимому дяде.

Марти он тоже нравился.

Марти подозревал, – что эксцентричные манеры и странности доктора не были просто рассчитаны на то, чтобы, развлечь и успокоить пациентов. Доктор Гутридж, как и Марти, казалось, был морально оскорблен самим фактом смерти. Вероятно, в молодости он выбрал медицину в качестве своего поприща, так как верил, что врач – это рыцарь, сражающийся с драконами, воплощающими в себе различные болезни и хвори. Молодые рыцари обычно верят в то, что благие намерения, мастерство и вера сумеют победить зло. Когда рыцари стареют, они становятся мудрее.

Они все чаще используют юмор как оружие для борьбы с болью и отчаянием. Странности Гутриджа – эти его свитера с Микки Маусом были призваны не только расслабить и успокоить пациентов, но и служили оружием против мрачной реальности жизни и смерти.

– Приступ страха? У тебя? Вот уж не думал! – с сомнением переспросил Поль Гутридж.

– Да, с бешеным сердцебиением, с таким чувством, что я вот-вот лопну. Мне это показалось приступом страха.

– Похоже на секс.

– Поверь мне, это не секс, – Марти улыбнулся.

– Может быть, ты и прав, – произнес со вздохом Гутридж. – Я так давно этим не занимался, что уже и не помню его проявлений. Нелегко быть холостяком в наше время, Марти. Вокруг столько грязи и жутких заболеваний. Казалось бы, все просто: ты встречаешь девушку, назначаешь ей свидание, одариваешь ее целомудренным поцелуем, провожая домой. А потом сидишь и ждешь, что у тебя начнут гнить и распадаться губы.

– Да, превосходный образ.

– И что главное, живой и наглядный, не так ли? Мне, наверное, следовало бы стать писателем.

И он приступил к осмотру левого глаза Марти офтальмоскопом.

– У тебя бывали очень сильные, головные боли?

– Примерно раз в неделю, ничего необычного.

– А головокружения?

– Нет.

– А временная слепота или заметное сужение периферического зрения?

– Ничего такого.

Переключив внимание на правый глаз Марти, Гутридж сказал:

– А что касается писательства, так ты знаешь, что врачи занимались этим. Вспомним Майкла Кричтона, Робина Кука, Сомерсета Моэма…

– Сеусса.

– Что за сарказм. Когда мне нужно будет сделать тебе укол, я воспользуюсь шприцем для лошадей.

– Ты, по-моему, и так им уже пользуешься. Послушай, что я тебе скажу: быть писателем далеко не так романтично, как думают люди.

– Но ты, по крайней мере, не возишься с анализами мочи, – ответил Гутридж, откладывая в сторону офтальмоскоп.

Марти возразил:

– Когда ты только начинаешь писательствовать, вся эта свора редакторов, агентов и продюсеров относится к тебе не лучше, чем к пробе мочи.

– Но теперь ты знаменитость, – заметил Гутридж, вставляя в уши концы стетоскопа.

– До этого еще далеко, – возразил Марти. Гутридж плотно прижал к груди Марти холодный стальной диск стетоскопа.

– Хорошо, дыши глубже… задержи дыхание… теперь выдохни… еще раз. – Послушав легкие и сердце, доктор отложил стетоскоп и спросил:

– Как насчет галлюцинаций?

– Не бывает.

– Странные запахи?

– Нет.

– А вкусовые ощущения? Я имею в виду то, что, например, ты ешь мороженое, и вдруг оно кажется тебе горьким или с привкусом лука. Не бывает такого?

– Нет, ничего такого не было. Надевая на руку Марти манжету для измерения давления, Гутридж продолжал:

– Одно то, что ты попал в журнал "Пипл", уже говорит о том, что ты какая-никакая, а знаменитость: рок-певец, актер, выдающийся политик или убийца. Или, например, парень с самой большой в мире коллекцией ушной серы. И если ты не считаешь себя известным писателем, то выкладывай, кого ты убил или сколько ушной серы у тебя в коллекции.

– Откуда тебе известно о журнале "Пипл".

– Мы выписываем его для клиентов. Кладем его на журнальный столик в фойе. – Он продолжал нагнетать воздух в манжету, пока она не надулась, затем, прочитав показания на табло, продолжил:

– Последний номер пришел сегодня утром. Секретарша, показывая его мне, была явно озадачена, сказав, что ты меньше всего похож на мистера убийцу.

Марти в замешательстве спросил:

– "Мистера убийцу"?

– Ты что же, не видел свежий номер? – спросил Гутридж, снимая с Марти манжету.

– Да нет еще. Они заранее не показывают его. Это они так назвали меня в статье? Мистер убийца?

– Ну да. А что, очень мило.

– Мило? – поморщился Марти. – Не думаю, что Филипу Роту понравилось бы прозвище "Мистер-литератор" или Терри Мак-Милан – "Мисс черная сага".

– Ты ведь знаешь, что они считают любую рекламу хорошей рекламой.

– И Никсон сначала тоже думал, что реклама Уотергейта только пойдет ему на пользу.

– Мы выписываем два экземпляра журнала. Я могу дать тебе один экземпляр, когда будешь уходить.

Гутридж игриво усмехнулся:

– Знаешь, до тех пор, пока я не увидел этот журнал, я и не подозревал, какой ты опасный парень. Марти тяжело вздохнул.

– Этого я и боялся.

– Не так уж это плохо. Зная тебя, я могу себе представить, как тебе неловко. Но это не смертельно.

– Что же для меня смертельно, док? Нахмурившись, Гутридж ответил:

– Исходя из результатов сегодняшнего обследования, ты умрешь от старости. По всем внешним признакам ты абсолютно здоров.

– Но это по внешним признакам, – сказал Марти.