– Минуточку, – она посмотрела на Грэхема.

Он проснулся и смотрел на нее.

– Предуцки, – сказала она.

Он взял трубку.

– Харрис слушает.

Минуту спустя, когда он закончил разговор, она положила трубку.

– Они нашли номер десять?

– Да.

– Как ее имя? – спросила Конни.

– Эдна. Эдна Маури.

Постельное белье было залито кровью. На ковре справа от кровати темнело пятно, похожее на кровавую кляксу. Высохшие кровавые разводы виднелись на стене позади прикроватной тумбочки.

Трое экспертов-полицейских работали в комнате под руководством следователя. Двое опустились на корточки перед кроватью. Третий пытался найти отпечатки пальцев на запыленном ночнике, хотя наверняка знал, что вряд ли что-нибудь найдет. Это была работа Мясника, а тот всегда носит перчатки. Следователь вычерчивал траекторию кровавых пятен на стене, чтобы установить, был ли убийца левшой или действовал правой рукой.

– Где тело? – спросил Грэхем.

– Я очень сожалею, но тело увезли в морг десять минут назад, – ответил детектив Предуцки так, словно он вдруг почувствовал ответственность за некую непростительную оплошность в своих действиях. У Грэхема мелькнула мысль, не являлась ли вся жизнь Предуцки сплошным оправданием. Детектив быстро принимал ответственность за все и считал себя виноватым, даже если он вел себя безупречно. Это был человек неопределенного вида со слабенькой комплекцией и светло-карими глазами. Несмотря на столь невыразительную внешность и видимость комплекса неполноценности, он являлся одним из наиболее уважаемых членов манхэттенского отдела по расследованию убийств. Большинство из коллег детектива дали понять Грэхему, что он работает с лучшим из них. Айра Предуцки был выдающейся личностью в департаменте.

– Я задерживал «Скорую» как можно дольше. Однако у вас ушло много времени, чтобы добраться сюда. Конечно, я поднял вас среди ночи. Но я был вынужден сделать это. Затем вы, вероятно, вызвали такси и прождали его долго. Очень сожалею. Возможно, я все испортил. Мне бы следовало оставить тело здесь немного дольше. Я понимаю, вам хотелось бы видеть его там, где оно было обнаружено.

– Это не имеет значения, – сказал Грэхем. – Мысленно я уже видел ее.

– Конечно, – сказал Предуцки, – я видел вас в программе Прайна.

– У нее были зеленые глаза, да?

– Точно такие, как вы сказали.

– Ее нашли раздетой?

– Да.

– На ней было много ножевых ран?

– И это так.

– И жуткая зверская рана в горле?

– Все верно.

– Он изуродовал ее тело?

– Да.

– Как?

– Страшно, – ответил Предуцки. – Я полагаю, мне не следовало рассказывать вам, потому что ужасно даже слышать об этом. – Предуцки сжал пальцы. – Он вырезал кусок ее живота. Вырвал, как пробку, с пупком в середине. Жуть…

Грэхем закрыл глаза и содрогнулся. Эта… Пробка… Он начал покрываться испариной, ему стало плохо. У него не было видения, только сильное ощущение случившегося, предчувствие, от которого трудно избавиться.

– Он вложил этот кусок… в ее правую руку и сжал пальцы.

– Вот здесь вы обнаружили тело?

– Да.

Следователь отвернулся от окровавленных пятен на стене и с любопытством взглянул на Грэхема. «Не надо так смотреть на меня, – подумал Грэхем. – Я не хочу знать об этом».

Он бы наслаждался своим ясновидением, если бы оно позволяло ему предсказать резкое повышение цен на рынке, а не последствия маниакального насилия. Он предпочел бы угадывать имена выигравших на скачках лошадей, а не имена жертв убийств.

Если бы он мог управлять своим даром… Но это было невозможно, и он чувствовал свою ответственность за развитие и применение своего природного дара. Он верил, возможно, подсознательно, что, делая так, он хотя бы частично компенсировал тот страх, который окружал его последние пять лет.

– Что вы думаете о надписи, которую он нам оставил? – спросил Предуцки.

На стене за туалетным столиком были строки стихов, написанные кровью:

– Есть какая-нибудь идея, что это значит? – спросил Предуцки.

– Боюсь, что нет.

– Узнаете поэта?

– Нет.

– И я тоже. – Предуцки печально покачал головой. – У меня нет хорошего образования, только год колледжа. У меня не было средств. Я читаю много, но непрочитанного еще больше. Если бы я был более образованным, может быть, я бы знал, чьи это стихи. Но я должен знать. Если Мясник тратит время, чтобы написать их, значит, это что-то важное. Это нить. Какой я к черту детектив, если я не могу ухватиться за такую четкую нить, как эта! – Он снова покачал головой, явно недовольный собой. – Плохо. Очень плохо!

– Может быть, это его собственные стихи, – произнес Грэхем.

– Мясника?!

– Возможно.

– Поэт-убийца? Т. С. Элиот с ножом за пазухой?

Грэхем пожал плечами.

– Нет, – сказал Предуцки. – Человек обычно совершает преступление, потому что это единственный способ, которым он может дать выход своей ярости. Кровопролитие снимает напряжение, накопившееся в нем. А поэт может выразить свои чувства словами. Нет. Как бы там ни было, здесь есть над чем подумать. – Предуцки изучал надпись кровью минуту-другую, потом повернулся и подошел к двери спальни, она была приоткрыта. Он закрыл ее. – Здесь еще одна надпись.

На задней стороне двери кровью убитой были выведены три слова:

– Он когда-нибудь оставлял что-то подобное раньше? – спросил Грэхем.

– Нет. Я бы сказал вам об этом. Но это встречается в преступлениях такого типа. Некоторым психопатам нравится оставлять сообщение тем, кто находит труп. Джек-Потрошитель писал записочки полиции. Семейка Мансона выводила каракули кровью где-нибудь на стенах. А тут: нить над бездной. Что он этим пытается нам сказать? Эти слова из той же поэмы, что и другие? У меня нет подходящей идеи. – Предуцки вздохнул, засунув руки в карманы. Он выглядел озабоченным. – Интересно, смогу ли я когда-нибудь схватить его?

Жилая комната в квартире Эдны Маури была небольшой, но не скромной. Мягкое освещение заливало все янтарным светом. Золотистые вельветовые занавески, стены отделаны светло-коричневым материалом, напоминавшим джут. Пушистый коричневый ковер. Велюровая бежевая софа. Пара одинаковых кресел. Тяжелый стеклянный столик для кофе с латунными ножками. Полки из стекла и хрома, заполненные книгами и статуэтками. Дешевые издания некоторых известных современных авторов. Все было подобрано со вкусом, удобно и дорого. По просьбе Предуцки Грэхем сел в одно из кресел.

Сара Пайпер сидела на краю софы. Она выглядела так же шикарно, как и комната. На ней был трикотажный брючный костюм темно-голубого цвета с зеленой отделкой, золотые сережки и элегантные часы, маленькие, как полдоллара. Ей было не больше двадцати пяти. Эффектная и стройная блондинка, уверенная в себе.

Она плакала. Об этом говорили ее припухшие и покрасневшие глаза. Сейчас она взяла себя в руки.

– Мы уже обо всем говорили здесь, – вымолвила она. Предуцки сидел около нее на кушетке.

– Я знаю, – сказал он. – И я извиняюсь. Действительно уже поздно. Но всегда найдется то, что можно извлечь из разговора, задавая одни и те же вопросы два, а то и три раза. Вам кажется, что вы рассказали мне все. Но, возможно, вы что-то упустили. Бог знает, я частенько что-нибудь пересматриваю. Вам могут показаться излишними эти вопросы, но это мой стиль работы. Я сортирую факты снова и снова, чтобы убедиться в том, что я был прав. Я не горжусь этим. Просто я так работаю. Другие детективы могут узнать все необходимое для себя из одного разговора. Но боюсь, я не из таких. Вам не повезло, что сигнал поступил в мое дежурство. Наберитесь терпения. Я приложу все усилия, чтобы позволить вам уйти домой немного раньше. Я обещаю.