– Детектив Боллинджер, – сказал он. Нож у него был в левой руке, прижат плашмя к пальто, острием вниз.

Она выглянула в узкую щель. Затем с минуту она вглядывалась в эмблему на внутренней стороне бумажника, потом внимательно изучала фотографию в пластиковой оболочке под эмблемой.

Когда она закончила изучать документ и взглянула на него, он увидел, что глаза у нее были не голубыми, как он думал, видя ее на сцене из затененного зала, а зеленоватые. Это действительно были самые завлекательные глаза, какие он когда-либо встречал.

– Удовлетворены? – спросил он.

Ее пышные темные волосы упали на лицо и закрыли один глаз. Она убрала их. У нее были красивые длинные пальцы, ногти покрашены красным лаком. На сцене, в кругу яркого света, ее ногти казались черными.

– Так о каких проблемах вы упоминали? – произнесла она.

– У меня к вам ряд вопросов, мисс Маури. Мы должны будем разговаривать через приоткрытую дверь и следующие двадцать минут?

Насупившись, она ответила:

– Я полагаю, нет. Подождите здесь минутку, я накину халат.

– Я могу подождать. Терпение – ключ к удовлетворению.

Она с любопытством взглянула на него.

– Магомет, – сказал он.

– Полицейский цитирует Магомета?!

– Почему бы и нет?

– Вы – той религии?

– Нет. – Его рассмешило, как она построила вопрос. – Я приобрел значительный объем знаний с единственной целью – шокировать тех людей, которые думают, что все полицейские безнадежно невежественны.

Она опешила:

– Извините. – Затем она улыбнулась. Он еще ни разу не видел, как она улыбается, ни разу за всю неделю с тех пор, как впервые увидел ее. Она находилась в лучах света и, двигаясь под музыку, сбрасывала с себя одежду, изгибаясь всем телом, лаская свои обнаженные груди, в то же время оглядывая посетителей холодными глазами. Ее улыбка была ослепительна.

– Вы собирались накинуть халат, мисс Маури.

Она закрыла дверь.

Боллинджер смотрел на входную дверь в конце коридора, надеясь, что никто не войдет и не выйдет, пока он стоит здесь.

Он убрал бумажник.

Нож все еще был в левой руке.

Менее чем через минуту она вернулась, сняла цепочку, открыла дверь и произнесла:

– Входите.

Он шагнул внутрь вслед за ней.

Она закрыла дверь, накинула цепочку, затем повернулась к нему и спросила:

– Какие проблемы…

Двигаясь необычно быстро для такого крупного мужчины, он прижал ее к двери, поднес нож к лицу, перехватил его в правую руку и легонько уколол ее горло острием ножа.

Ее зеленые глаза расширились от страха. Дыхание перехватило, и она даже не могла вскрикнуть.

– Без шума, – свирепо произнес Боллинджер. – Если ты попытаешься позвать на помощь, я воткну этот шип прямо в твое прелестное горлышко. Я забью его в дверь позади твоей шеи. Ты понимаешь?

Она уставилась на него.

– Ты понимаешь?

– Да, – едва слышно произнесла она.

– Ты готова сотрудничать?

Она ничего не отвечала. Ее взгляд скользнул по его глазам, прямому носу, полным губам и волевому подбородку – к руке на рукоятке ножа.

– Если ты не собираешься сотрудничать, – спокойно произнес он, – я насажу тебя на вертел прямо здесь. Я могу пригвоздить тебя к этой чертовой двери. – Его дыхание сделалось тяжелым.

Дрожь прошла по ее телу.

Он ухмыльнулся.

Все еще дрожа, она спросила:

– Что вы хотите?

– Немного. Совсем чуть-чуть. Только немного нежности.

Она закрыла глаза:

– Вы – он?

Тоненькая, едва видимая ниточка крови струилась из-под острого кончика ножа, скользила по шее к воротничку ее яркого красного халата. Он глядел на маленькую струйку крови так, будто он был исследователем, наблюдающим за чрезвычайно редкой бактерией в микроскоп, и, удовлетворенный этим зрелищем, почти завороженно спросил:

– Он? Кто это он? Я не знаю, о ком ты говоришь.

– Вы знаете, – слабо произнесла она.

– Боюсь, что нет.

– Вы – он? – Она прикусила губу. – Тот, кто зарезал всех тех женщин?

Оторвав взгляд от ее горла, он ответил:

– Понимаю. Теперь понимаю. Конечно. Ты имеешь в виду того, кого называют «Мясник». Ты думаешь, я – Мясник?

– Это так?

– Я довольно много читал о нем в «Дейли ньюс». Он перерезает им горло, не так ли? От уха до уха. Я прав? – Он дразнил ее и был чрезвычайно доволен собой. – Иногда он даже потрошит их. Так? Поправь меня, если я не прав. Но именно это он делает иногда, правда?

Она ничего не отвечала.

– Я читал, кажется, в «Дейли ньюс», что он отрезал уши у одной из них. Когда полиция обнаружила жертву, ее уши лежали на ночном столике у кровати.

Ее трясло все сильней.

– Бедная маленькая Эдна. Ты думаешь, что я – Мясник. Не удивительно, что ты так напугана. – Он слегка похлопал ее по плечу, погладил ее темные волосы, словно успокаивал зверька. – Я бы тоже был напуган до смерти, если бы был сейчас на твоем месте. Но я не на твоем месте, и я не тот парень, которого называют Мясником. Можешь расслабиться.

Она открыла глаза, пытаясь узнать по его глазам, говорил ли он правду.

– Что я за человек, как ты думаешь, Эдна? – спросил он, делая вид, что его могли задеть ее подозрения. – Я не хочу причинять тебе зла, но я сделаю это, если буду вынужден. Я причиню тебе много вреда, если ты не будешь сотрудничать со мной. Но если ты будешь послушной и ласковой со мной, то я буду добр к тебе. Я могу сделать тебя счастливой, и я оставлю тебя такой, какой нашел. Безупречной. Ты безупречна. Совершенная красавица. И твое дыхание пахнет земляникой. Ты ела, когда я постучал?

– Ты сумасшедший, – мягко произнесла она.

– Теперь, Эдна, давай договоримся.

Он слегка нажал на нож. Слезы заблестели в уголках ее глаз.

– Ты ела землянику?

Она захныкала.

– Итак? – спросил он.

– Вино.

– Что?

– Это было вино.

– Земляничное вино?

– Да.

– Осталось хоть немного?

– Да.

– Я бы выпил.

– Я принесу.

– Я сам принесу, – ответил он. – Но сначала я должен отвести тебя в спальню и связать. Ну-ну, не пугайся. Если я не свяжу тебя, то рано или поздно ты постараешься сбежать, и я буду вынужден убить тебя. Поэтому я собираюсь связать тебя для твоего же собственного блага, чтобы ты не вынудила меня причинить тебе зло.

Все еще держа нож у ее горла, он поцеловал ее. Ее губы были холодные, жесткие.

– Пожалуйста, не надо, – еле вымолвила она.

– Расслабься и радуйся жизни, Эдна. – Он развязал пояс на ее талии.

Халат распахнулся. Под ним было обнаженное тело. Он легонько стиснул ее груди.

– Если ты будешь слушаться, то выберешься из этой ситуации. И сможешь получить удовольствие. Я не собираюсь убивать тебя, если ты сама не вынудишь меня. Я не Мясник, Эдна. Я… всего-навсего обыкновенный насильник.

Грэхем Харрис ощущал смутное беспокойство. Он никак не мог удобно устроиться в своем кресле. Взглянув на стоящие по окружности три телевизионные камеры, он внезапно почувствовал себя окруженным мыслящими и враждебными роботами. Он чуть не засмеялся над этим причудливым представлением. От напряжения у него немного кружилась голова.

– Нервничаете? – спросил Энтони Прайн.

– Немного.

– Не стоит.

– Может быть, не буду во время передачи, но…

– И ни тогда, когда снова выйдем на воздух, – сказал Прайн. – Вы так хорошо держались. – Хотя Прайн был американцем, как и Харрис, он ухитрялся выглядеть типичным британским джентльменом: утонченный, худощавый, немного щепетильный, раскованный, образец самоуверенности. Он сидел в кожаном кресле с высокой спинкой, точной копии кресла, в котором Грэхем почувствовал себя так неуютно. – Вы очень интересный гость, мистер Харрис.

– Спасибо. Вы сами интересный человек. Я не представляю, как у вас хватает остроумия пошутить и над собой. Я полагаю, этим вы обязаны жизни на телевидении, все-таки пять вечеров в неделю.