Стивенсон глотнул немного коньяку:

— Боже мой, Тони, если ты прав, если ты раскрутишь эту историю, Эй-Би-Си предоставит тебе вечерний канал для программы и позволит тебе выпускать ее самостоятельно. Давай!

Стивенсон допил свой коньяк.

— Но у тебя нет доказательств. Это только теория. Это весьма неординарная теория. Однако ты не можешь обвинять человека только потому, что он родился у бедных родителей. Черт возьми, твое детство было хуже, чем его, но ты не убийца.

«Сейчас у меня нет доказательств. Но если они не будут найдены, их следует сфабриковать», — подумал он.

В пятницу Сара Пайпер провела утро за сборами для пятидневного путешествия в Лас-Вегас. Эрни Нолан, владелец фабрики мужской одежды, стоял в списке ее постоянных клиентов уже три года. Он ездил в Лас-Вегас каждые шесть месяцев и брал ее с собой. Он платил ей пятнадцать сотен долларов за услуги в постели и давал пять сотен на азартные игры. Даже если бы Эрни был скотиной, а он таковым не был, все равно это хороший отдых для нее.

Она неделю будет отсутствовать в клубе «Горный хрусталь»; и хорошо, что ей не придется выкладываться на работе сегодня ночью перед поездкой в Лас-Вегас завтра утром. Она успела поспать только два часа после возвращения из дома Эдны, и эти два часа были наполнены кошмарами. Ей следовало бы хорошенько отдохнуть сегодня вечером, если она хочет быть в отличной форме.

Собираясь, она размышляла, чего же ей недоставало. Чувства? Нормальных эмоций? Она плакала прошлой ночью, была глубоко потрясена смертью Эдны. Но уже сейчас ее настроение улучшилось. Она была взволнована и довольна тем, что уезжает из Нью-Йорка. Самоанализ не показывал никакого чувства вины. Она слишком много видела в мире — слишком много насилия, отчаяния, эгоизма, грязи, — чтобы подвергать себя наказанию за неспособность поддерживать свое горе. Так устроены все люди: забывчивость является ступицей колеса, ядром мозга, тем, что сохраняет их здоровье. Может быть, это не слишком приятно сознавать, но это правда.

В три часа, когда она укладывала третий костюм, позвонил мужчина. Он хотел назначить свидание на этот вечер. Она не знала его, но он утверждал, что узнал номер ее телефона от одного из ее постоянных клиентов. Хотя его голос звучал приятно — настоящий джентльмен с мягким южным акцентом, — она собиралась отправить его подальше.

— Если у вас есть договоренность на сегодня, — сказал он, — я могу дать больше, чтобы вы освободились от него на этот вечер.

— Никакой договоренности нет. Но я собираюсь в Вегас утром, и мне надо отдохнуть.

— Какая у вас обычная норма оплаты?

— Две сотни. Но...

— Я дам вам три сотни.

Она колебалась.

— Четыре сотни.

— Я дам вам имена пары девушек...

— Я хочу провести вечер с вами. Я слышал, что вы самая любвеобильная женщина в Манхэттене.

Она рассмеялась:

— Вас ждет большое разочарование.

— Я вбил себе это в голову. А когда я вобью что-то себе в голову, ничто на свете не может заставить меня изменить мнение. Пять сотен долларов.

— Это слишком много. Если вы...

— Милая девушка, пять сотен — это мелочь для меня. Я делаю миллионы на нефтяном бизнесе. Пять сотен — и я не займу у вас весь вечер. Я приду около шести, мы расслабимся вместе, затем пойдем поужинаем. Вы будете дома около десяти, я думаю, останется достаточно времени для отдыха перед Вегасом.

— Вы легко не сдаетесь, да?

— Это мое реноме. Я отличаюсь упорством. Домашние говорили, что я упрям, как осел.

Улыбаясь, она ответила:

— Ну, хорошо. Вы победили. Пять сотен. Но вы обещаете, что мы вернемся к десяти?

— Слово чести! — ответил он.

— Вы не назвали свое имя.

— Пловер, — ответил он, — Билли Джеймс Пловер.

— Могу я называть вас Билли Джеймс?

— Только Билли.

— Кто вам рекомендовал меня?

— Мне бы не хотелось называть это имя по телефону.

— О'кей. Тогда в шесть часов.

— Не забудьте.

— Я с нетерпением жду встречи, — ответила она.

— И я тоже, — произнес Билли.

Конни долго спала и не открывала свой антикварный магазин до полудня, и хотя она обслужила всего одну посетительницу, день можно было считать удачным для бизнеса. Она продала гарнитур из шести прекрасно подобранных испанских кресел семнадцатого века. Каждая вещь была из темного дуба с гнутыми ножками и лапами. Подлокотники заканчивались тщательно вырезанными рычащими головами демонов и других фантастических животных размером с апельсин. Женщина, купившая кресла, имела апартаменты из четырнадцати комнат, которые выходили на Пятую авеню и Центральный парк. Она хотела поставить их в комнату, где иногда проводила спиритические сеансы.

Позже, оставшись в магазине одна, Конни пошла в свою комнату, находящуюся в задней части главного помещения. Она открыла банку кофе, наполнила кофеварку водой.

Большие окна в комнате шумно зазвенели. Конни выглянула из-за кофеварки, чтобы узнать, кто вошел. Там никого не было. Окна задрожали от свирепого зимнего ветра.

Она села за хорошо сохранившийся стол в стиле шератон 1780 года и набрала номер частного телефона в офисе Грэхема, минуя его секретаря. Когда он ответил, она произнесла:

— Привет, Ник!

— Привет, Нора!

— Если у тебя появился проблеск в твоей работе, позволь мне пригласить тебя на ужин вечером. Я только что продала испанские кресла и чувствую потребность отметить это.

— Боюсь, я не смогу. Я собираюсь работать до полуночи, чтобы закончить...

— Не могут твои сотрудники задержаться подольше? — спросила она.

— Они сделали свою работу. Но ты же меня знаешь. Я должен два-три раза все проверить.

— Я приду помочь.

— Ты ничем не можешь помочь.

— Тогда я посижу в углу и почитаю.

— Правда, Конни, тебе будет скучно. Иди домой и отдохни. Я приду около часа или двух утра.

— Ну уж нет. Я не сделаю по-твоему. И мне будет очень удобно читать в кресле в офисе. Норе очень нужен Ник сегодня вечером. Я принесу ужин.

— Ну, хорошо. Кого я уговариваю? Я знаю, ты все равно придешь.

— Как насчет пиццы и бутылки вина?

— Звучит хорошо.

— Когда? — спросила она.

— Я засыпал над своей пишущей машинкой. Если я собираюсь сделать всю работу сегодня вечером, я лучше вздремну. Как только служащие закончат работу, я прилягу. Почему бы тебе не принести пиццу в половине восьмого?

— Рассчитывай на это время.

— У нас намечается встреча в половине девятого.

— С кем?

— Со следователем полиции. Он хочет обсудить некоторые новые детали в деле Мясника.

— Предуцки? — спросила она.

— Нет. Один из лейтенантов Предуцки. Парень по имени Боллинджер. Он позвонил несколько минут назад. Он хотел зайти к нам домой сегодня вечером. Я сообщил ему, что мы будем работать с тобой допоздна здесь.

— Ну, в конце концов он придет после того, как мы поедим, — сказала она. — Разговоры о Мяснике перед едой испортят мне аппетит.

— Увидимся в половине восьмого.

Когда кофеварка закипела, она налила кофе в кружку, добавила сливок, прошла в комнату и села в кресло около одного из окон, запорошенных снегом. Она могла смотреть через узорчатое стекло на открытую ветрам Десятую улицу.

Несколько человек, одетые в теплые пальто, руки в карманах, головы опущены вниз, спешили по улице.

Рассыпающиеся снежные хлопья кружились в воздухе и падали вниз.

Она отпила кофе и ощутила разливающееся внутри тепло. Это ощущение усилилось, когда она подумала о Грэхеме. Ничто не могло охладить ее, когда Грэхем занимал ее воображение. Ни ветер, ни Мясник, ни снег. Она чувствовала себя в безопасности с Грэхемом, даже когда только думала о нем. Безопасно и защищенно. Она знала, что, несмотря на страх, который вырос в нем после падения, он отдаст свою жизнь за нее, если потребуется. Так же, как и она готова отдать свою жизнь ради его спасения. Нельзя говорить с определенной вероятностью, что каждый из них может оказаться перед таким драматическим выбором, но она была убеждена, что все-таки Грэхем обретет свое мужество через недели и месяцы, обретет без помощи шока.