– Ну, не будем спорить, милая моя. Вам все равно не уговорить меня, не тратьте понапрасну энергию. Единственное, чем могу помочь, – это помыть вам голову сухим способом.

– Сухим? Это как?

– Сначала присыплем волосы тальком, смажем косметическим маслом, а потом расчешем, – пояснила миссис Бейкер. – Мы проделывали это дважды в неделю, пока вы были в коме.

Сюзанна притронулась к своим волосам.

– Это поможет?

– В какой-то степени.

– О’кей, я согласна.

Миссис Бейкер принесла флакон с тальком и щетку.

– У меня в машине оставался кое-какой багаж, – поинтересовалась Сюзанна. – Что-нибудь уцелело из него?

– Конечно. Все, что осталось, лежит у нас в кладовой.

– Может быть, там найдется и моя косметичка?

Миссис Бейкер улыбнулась.

– Не правда ли, он чертовски хорош собой. И такой добрый. – Она подмигнула и добавила: – Кстати, он еще не женат.

Сюзанна вспыхнула.

– Я не понимаю, что вы хотите сказать.

Миссис Бейкер ласково засмеялась и погладила Сюзанну по руке.

– Не смущайся, детка. Я не знаю ни одной пациентки доктора Макги, которая не старалась бы выглядеть перед ним как можно лучше. Если речь идет о молоденькой девушке, то она использует сразу весь запас своей косметики, когда он должен пройти с обходом. У женщин постарше при знакомстве с ним сразу появляется характерный блеск в глазах. Даже седовласые почтенные леди, согнутые пополам своим артритом, лет на двадцать старше меня, – и те чистят себе перышки, лишь бы выглядеть перед ним получше. А так как красота дает женщине чувство уверенности в себе, то эти попытки понравиться можно воспринимать как своего рода терапию.

Ближе к полудню доктор Макги вернулся к ней в палату. Перед собой он катил две тележки.

– Я подумал, почему бы нам не обсудить проблемы вашей памяти за обедом?

– Разве врачи могут обедать вместе с пациентами?

– Мы здесь у себя стараемся не соблюдать формальностей, характерных для больниц в больших городах.

– А кто платит за обед?

– Конечно, вы. Не могу же я не соблюдать формальности до такой степени?

Сюзанна улыбнулась.

– Что же у нас на обед?

– Для меня – сандвич с цыпленком и с салатом, а также яблочный пирог, а для вас – хлеб без масла, тапиока…

– Мне кажется, для меня выбор блюд не очень-то меняется.

– Ну что вы, на этот раз мы можем вам предложить кое-что поэкзотичней, чем вишневое желе, – торжественно провозгласил Макги. – Пожалуйста – лимонное желе!

– О, боюсь, мое сердце не выдержит такой неожиданности.

– А также небольшое блюдо с консервированными персиками. Настоящий праздник для гурмана. – Он подвинул столик с подносом поближе к кровати, принес стул и привел изголовье кровати в вертикальное положение, так что теперь у них появилась возможность нормально поболтать за обедом.

Макги переставил поднос с едой для Сюзанны на столик, приподнял пластиковую крышку и, подмигнув ей, сказал:

– Выглядите вы просто отлично – сама свежесть.

– Что вы! Я выгляжу сейчас страшнее смерти.

– Вот и ошибаетесь.

– Нет, к сожалению.

– Это ваша тапиока выглядит не очень аппетитно в вареном виде, а вы выглядите бодрой и свежей. И запомните: я – доктор, а вы – пациент, а пациент не должен никогда, вы слышите – никогда возражать своему доктору. Разве вы не знакомы с медицинским этикетом? Если я говорю вам, что вы выглядите бодрой и свежей, значит, так оно и есть на самом деле.

Сюзанна засмеялась и включилась в игру.

– Боже! Как я могла оказаться такой непонятливой?

– Вот и славно. Значит, вы выглядите бодрой и свежей, Сюзанна.

– Спасибо на добром слове, доктор Макги.

– Вот так уже лучше.

Сюзанна до прихода доктора успела не только «сухим» способом вымыть голову, но и немного подкрасить лицо и подвести помадой губы. Благодаря нескольким каплям «Мурина» из глаз исчезла краснота, оставив лишь легкий налет желтизны на белках. Она также переоделась, сменив больничную рубашку на голубую шелковую пижаму, нашедшуюся у нее в багаже. Она знала, что выглядит не так хорошо, как в лучшие ее дни, но, по крайней мере, кое-что удалось поправить, а это придавало ей ни с чем не сравнимое чувство уверенности в себе. Все происходило так, как и предсказывала любезная миссис Бейкер.

За обедом они поговорили о «белых пятнах» в памяти Сюзанны, стараясь уменьшить их количество и размеры. К счастью, проснувшись сегодня утром, она сама смогла безо всяких усилий вспомнить многое из того, что вчера казалось намертво забытым.

Она вспомнила, что родилась и выросла в пригороде Филадельфии, в очень милом белом доме из двух этажей на одной из самых обычных улиц. Зеленые лужайки перед домами. Изогнутые террасы. Веселые вечеринки 4 июля. Рождественские песнопения. Соседей звали Оззи и Харриет.

– Мне кажется, что у вас было счастливое детство, – предположил Макги.

Сюзанна взяла себе еще немного лимонного желе и проговорила:

– Для счастливого детства действительно было все необходимое, но, к несчастью, все обернулось не так, как хотелось бы. Я была очень одиноким ребенком.

– Когда вы попали к нам, – сказал Макги, – мы пытались связаться с кем-нибудь из вашей семьи, но не смогли никого найти.

Сюзанна стала рассказывать ему о своих родителях, отчасти потому, что хотела проверить свою память, отчасти потому, что Макги оказался благодарным слушателем. Кроме того, она сама испытывала потребность высказаться после двадцати двух дней молчания и беспросветного мрака. Ее мать, Регина, погибла в дорожной катастрофе, когда Сюзанне было всего семь лет. У шофера огромной цистерны случился инфаркт, когда он находился за рулем, и его машина вылетела на перекресток при красном свете светофора. «Шевроле» Регины в это время как раз был на середине перекрестка. Сюзанна смутно помнила свою мать, но, конечно, не из-за своего нынешнего сотрясения мозга. Она прожила рядом с ней всего семь лет, а после катастрофы миновало целых двадцать пять, и образ матери стерся из ее памяти так же, как выцветает на ярком солнце старая фотография. Отца она помнила гораздо лучше. Фрэнк Тортон был высоким, солидным мужчиной, владельцем в меру процветающего магазина по торговле готовой мужской одеждой. Сюзанна по-настоящему любила своего отца. Она также знала, что и он любит ее, хотя он в этом никогда не признавался вслух. Он был всегда уравновешенным, говорил тихо, был довольно скромен и вполне доволен своим существованием. Самыми счастливыми часами в жизни для него были те, когда он мог уединиться у себя с хорошей книжкой и своей неизменной трубкой. Наверное, если бы у него был сын, а не дочь, он был бы с ним более открыт. Он всегда лучше ладил с мужчинами, чем с женщинами, и воспитание дочери стало для него, несомненно, нелегким испытанием. Он умер от рака через десять лет после гибели Регины, через год после того, как Сюзанна закончила школу. Так что поступать в университет и вступать во взрослую жизнь ей пришлось, как никогда, одинокой.

Доктор Макги покончил со своим сандвичем и с курицей, вытер рот салфеткой и поинтересовался:

– Разве у вас не было других родственников?

– Один дядя и одна тетя. Но и тот, и другая всегда были чужими для меня. Я не застала ни дедушек, ни бабушек. Но знаете, одинокое детство – не такая уж плохая вещь. Благодаря ему я научилась всегда быть самостоятельной, и это мне очень помогло в жизни.

Макги принялся за яблочный пирог, а Сюзанна наслаждалась консервированными персиками, и они говорили теперь о ее студенческих годах. Сначала она училась в колледже Брайерстеда в Пенсильвании, затем переехала в Калифорнию и получила звания магистра и доктора наук в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Эти годы она помнила с необычайной ясностью, хотя с удовольствием изгнала бы из памяти некоторые воспоминания, связанные со вторым годом ее обучения в Брайерстеде.

– Что-то неладно? – спросил Макги, положив на тарелку недоеденный кусок пирога.