А сейчас? Линда поежилась. Раньше или позже он забудет меня и станет дышать, спать, жить без меня. Все в ней воспротивилось этому. Мы по-прежнему будем ходить по одной земле, но я никогда не узнаю, чем он взволнован, опечален или обрадован. Мне уже не придется делать ему массаж, чтобы снять напряжение тяжелого дня, смеяться или подтрунивать над его маленькими слабостями, лежать рядом в уютной кровати…

Линда беспомощно закрыла лицо руками, пальцы стали влажными от слез. Я люблю его, люблю больше всего на свете, и боль разлуки невыносима. Но придется выдержать.

Мечты редко сбываются. Начало жизни Ралфа было нелегким, он работал как проклятый, чтобы добиться успеха. Пусть же Ралф живет той жизнью, которая ему нравится, а не чувствует себя виноватым за каждый миг удовольствия без меня, и если он кого-нибудь встретит, что ж…

Линда опустилась на мягкую траву, обхватила руками колени. Ей предстоит мучительное ожидание, она ведь знает наверняка, что бомба рано или поздно взорвется, и это знание отравляло ей жизнь. И никаких детей.

— Я права. Я права. — Эти два слова обрекали ее на полное одиночество до конца дней.

На следующее утро Линда несказанно удивилась, вспомнив, что заснула, едва коснувшись головой подушки. Она боялась, что опять будет лежать без сна долгими часами, но вместо этого измотанное подсознание подарило ей отдых, проснувшись после которого она почувствовала себя намного, намного лучше. Вероятно, человек может выдерживать обрушивающиеся на него несчастья до определенного момента, ей же выпало слишком много.

Она лежала, наблюдая за передвижениями по стене солнечного зайчика. Сегодня Линда ощущала умиротворенность и уверенность в правильности своих действий, что было для нее как бальзам на раны. Не помешало бы побольше оптимизма. А еще надо сжечь за собой мосты и не думать ни о прошлом, ни о будущем, жить только настоящим. Так надо и так будет. Успокоенная собственной решимостью, Линда быстро поднялась, привела в относительный порядок свои длинные волосы и спустилась вниз в маленькую кухоньку позавтракать, как всегда, чаем и парой тостов.

— Доброе утро, Линда.

Она еще не видела обладателя густого баритона и американского акцента, но сердце у нее замерло, а затем забилось в бешеном ритме. Однако вид мужа поразил ее еще больше. Ралф, обнаженный по пояс, в старых драных джинсах и разношенных кроссовках, как ни в чем не бывало пил кофе в обществе миссис Хьюстон. Линда в нерешительности застряла в дверях. Он же, прищурившись, пропел прямо-таки бархатным голосом:

— Как спалось? Надеюсь, хорошо?

— Что? То есть, я хотела сказать…

— Пожалуй, пойду развешу выстиранное белье. — Миссис Хьюстон в тактичности не откажешь. — Наконец-то по саду можно свободно передвигаться. — И она выплыла через заднюю дверь, прежде чем Линда успела остановить ее.

Она старалась не смотреть на мужа, на его сильные плечи, широкую, поросшую темными волосками грудь, мускулистые руки, но ничего не получалось. Глаза притягивало к Ралфу словно магнитом. Он был так красив, даже, пожалуй, еще желаннее, чем прежде. Линда вспыхнула, осознав, что ее лицо и тело могут выдать бушующие в ней чувства. Тонкий шелк ночной сорочки и пеньюара не скрывал набухших сосков, и Ралф явно наслаждался ее смущением и замешательством.

— Я спросил, сладко ли тебе спалось?

— Спасибо, прекрасно.

Линда дрожащими руками поставила чайник на плиту. Она рассчитывала каждое движение. Ведь в крохотной кухоньке один неверный шаг — и не избежать его объятий.

— Рад слышать.

Ралф подошел к ней сзади, обхватил за плечи и уткнулся лицом в шелковистые волосы. Линда замерла, не в силах пошевельнуться. Такое сладкое, почти забытое ощущение!

— Ты пахнешь, как всегда по утрам. — Он дышал ей в шею, и волна желания захлестнула Линду.

— Смесь душистого мыла, шампуня и чего-то еще, только тебе присущего. Этот запах опьяняет, — бормотал он, губами дотрагиваясь до ее кожи.

— А от тебя пахнет трудовым потом. — Она резко отстранилась.

— Ну, когда я впервые здесь появился, от меня пахло твоим любимым лосьоном, ты заметила?

Еще бы не заметить! Ее всегда с ума сводил запах специально для Ралфа изготовляемой смеси лимона, мускуса и еще чего-то.

— Знаешь, а я спал скверно. Что ж, если холодный душ дважды в день не помогает, может, сад миссис Хьюстон поглотит избыток моей энергии. Кстати, я чувствовал себя в этом смысле неплохо, пока ты не изволила явиться сюда в полуголом виде.

— Я вполне одета. — Она сердито дернулась и оказалась с Ралфом лицом к лицу. — Отпусти меня, я требую…

Он прижался к ее рту губами, не давая договорить. Поцелуй был желанным и долгожданным ответом на ее чувства. Линда подумала о своей груди, тесно прижатой к его, о тонком пеньюаре, бывшем, пожалуй, эротичнее наготы. Ралф языком разжал ей зубы, и Линда поняла, что не в силах сопротивляться.

— Миссис Хьюстон… — невнятно пробормотала она, запрокинув голову.

— Будет только рада увидеть утренний поцелуй супружеской четы. — Он говорил глубоким голосом, черные глаза горели огнем. — Позволь мне завершить приветствие.

Она предприняла слабую попытку остановить его, да где там! Линда вновь окунулась в теплую реку желания и блаженства, и ее понесло по течению. Как же Ралф хорош, как хорош…

— Ну а теперь скажи, что тебе это не понравилось. — он отстранился и теперь насмешливо смотрел на упругую высокую грудь жены, обтянутую шелком.

— Я не хотела, чтобы ты целовал меня. Я же сказала…

— Что не любишь меня? Да-да, помню. Но я просил сказать, что тебе не понравилось целоваться. — Он отступил и скрестил руки на обнаженной груди. — Скажи это, и ты окончательно превратишься в лгунью, любовь моя. Ибо твое тело определенно подает недвусмысленные сигналы. И если б не миссис Хьюстон, которая может вернуться в любую минуту и застать нас на месте преступления, то есть на полу своей кухни, я бы не удержался перед искушением дать тебе то, о чем ты так просила.

— Ты грубый, невоспитанный… Дурак! — Линда задыхалась от ярости, тогда как Ралф лениво усмехался.

— Я принимаю первые два эпитета, но что до третьего… — Он смерил Линду насмешливым взглядом. — Только не третий. Я осведомлен о своих достоинствах, Линда, и искусство любви — одно из них. Можешь упорствовать, сколько душе угодно. — В голосе Ралфа слышались металлические нотки. — Когда я сочту нужным, ты будешь моей и ничего ты с этим не поделаешь. И знаешь почему?

Линда молчала, сердито глядя на мужа, но внутри у нее все похолодело.

— Потому что тебе этого хочется так же сильно, как и мне, если не еще сильнее, — безапелляционно произнес Ралф уже знакомую ей фразу.

— Никогда.

Ее голос был едва слышен, но лицо Ралфа тотчас же потемнело, черты заострились.

— Ни от кого не слышал этого слова, и черт меня подери, если потерплю его от тебя.

Он бросил на нее такой взгляд, что у Линды душа ушла в пятки, и в раздражении вышел в сад.

Она смотрела ему вслед, любуясь уверенной походкой, слышала, как Ралф весело перекинулся парой фраз с миссис Хьюстон, возившейся во дворе, а затем начал перекапывать цветочную клумбу. В лучах солнца его загорелый торс казался отлитым из бронзы.

Вдруг Линда залилась смехом. Она смеялась долго, до икоты, почти до истерики. Ей пришло в голову, что никто в целом мире не поверит, что этот мускулистый гигант, вкалывающий в саду одинокой старухи, не кто иной, как мультимиллионер Ралф Бьюмонт, известный всему деловому миру. Немного успокоившись, Линда налила себе чаю и с чашкой в одной руке, тостом — в другой бежала с поля боя, не дожидаясь, когда миссис Хьюстон вернется на кухню.

— Я его ненавижу. Он все делает нарочно и работает здесь тоже нарочно. — Неожиданно для себя она заметила, что говорит вслух, сидя одна в комнате. — Ну зачем ему все это, почему бы просто не уйти?

Но в глубине души Линда знала ответ. Потому что никто его до сих пор не бросал, едва ли даже пытался бросить. Линда из первых рук знала о поистине сумасшедшем успехе, которым Ралф всегда пользовался у женщин. Но ведь он же сказал, что не хочет моего возвращения и больше не любит! Она обвела комнату невидящим взглядом. Просто ему хотелось удостовериться, что он все еще может переспать со мной, если захочет. Неужели в этом и заключается для него сущность брака? Да нет, не может быть, хотя Линда уже ни за что не могла бы поручиться. Ралф стал другим, совершенно другим, но ведь и про меня можно сказать то же самое.