— Нет, все значительно серьезнее, — возражает Эд, решив быть серьезным. — Это постоянно ведет к слабоумию и смерти.

— И как же быть? — интересуется Флоренс.

— Они нашли лекарство, не правда ли?! — с надеждой в голосе спрашивает Кейти.

— Полная безнадега! — с усмешкой замечает Бен.

— Вы уже за границей опасного возраста, потому так и циничны, — обиженно произносит Филлис.

— Спасибо, — откликается Бен.

— Да, — продолжает Кейти, — лекарство, кажется, уже есть, но у него есть побочные эффекты, я, правда, забыла какие.

— В основном, облысение, — поясняет Эд, — увеличение веса, потеря зрения.

Бен громко смеется.

— Ну, это чепуха, есть вещи и пострашнее.

— Именно, — говорит Эд. — Я сейчас работаю над экономическим проектом для Центральной Америки. Прежде чем мы что-то сможем сделать, нам нужно полмиллиарда долларов…

Флоренс предлагает Кейти помочь убрать со стола.

— Ты выглядишь слегка подавленной, как он с тобой обращается? — спрашивает ее Кейти на кухне.

— Кто? — удивляется Флоренс.

— Бен.

— О, чудесно, — отвечает Флоренс.

— Ладно, — говорит ей Кейти. — Представляешь, сегодня мне звонил Роберт.

— И что он хотел? — поинтересовалась Флоренс.

— Ну, ты же знаешь, что сегодня День Святого Валентина. Не правда ли, мило с его стороны?

— Так что же он сказал? — допытывается Флоренс.

— Ах, он просто интересовался, когда мне будет нужен дом на острове, — в июле или в августе. Ну и по поводу медицинской страховки, ничего особенного.

— Что еще? — продолжает расспрашивать Флоренс.

— Ну, что еще он мог сказать!

— Но ты же говоришь, что он был мил. — Флоренс всегда строго логична, это именно то, что ее друзья в ней не любят. Это единственный способ для Флоренс чувствовать, что она действует, живет.

— Да ничего особенного, просто важно, что он позвонил именно сегодня. Я думаю, что это что-то да значит.

И не собираясь больше ничего объяснять, Кейти протягивает ей стопку тарелок и ставит на поднос пирог, который испекла Флоренс…

— Меня это просто не интересует, — говорит Бен в комнате.

Филлис поворачивается к нему.

— Почему? — спрашивает она, но это не вопрос, а скрытый вызов.

Бен поднимает руки вверх.

— Просто не интересует. Может, у меня синдром Уипла.

— Это из-за твоего искусства, Бен! Оно отнимает у тебя слишком много времени.

— Я не занимаюсь искусством, Филлис. Я оставляю это занятие для женщин.

Филлис продолжает:

— Дешевый прием. Тебе следовало бы рисовать, а не терять время на образцы для простыней. Ты понимаешь, о чем я говорю?!

— Но я не хочу рисовать, — возражает Бен.

— Минутку, — вмешивается Глория. — Вы вправе распоряжаться только своей жизнью. Я не думаю, что стоит спорить о карьере Бена.

— Но я к ней не стремлюсь, — говорит Бен.

— Вот это и обидно, — говорит Филлис.

— Перестаньте, — опять встряла Глория. — Он говорит так, чтобы вызвать к себе сочувствие.

— Я сказал это просто ради забавы, — усмехнувшись, сказал Бен. — Люди думают, что жизнь это только продвижение по службе, успех…

— Ты хочешь сказать, что тебе на все наплевать?! — спрашивает Филлис. — Прекрати притворяться, что у тебя нет никаких чувств!..

— Я понимаю, — опять вступает в разговор Глория, — почему тебе все это неинтересно. Ты просто ничего не даешь обществу.

— Ты отрезал себя от Америки, когда уехал, Бен, — раздраженно добавляет Филлис. — Ты забыл, кто ты есть и откуда взялся! Париж и Вена, конечно, прекрасны, но сейчас ты в Америке. — Филлис перевела дыхание.

Флоренс все еще стоит на пороге комнаты с горой тарелок в руках.

Что значит — ты сейчас в Америке, подумала она. Это значит, что ты должен думать о том, что есть такая вещь, как будущее. Ты должен интересоваться Центральной Америкой, потому что она близко, а Европа слишком далеко, от тебя совсем не ждут, что ты будешь интересоваться Парижем или Веной. Ты должен бороться за жизнь даже в том случае, если каждое утро просыпаешься с мыслью о том, нет ли у тебя рака. Ты должен притворяться, что хочешь жить. Бедный Бен, она любит его потому, что он так же мало верит в жизнь на земле, как и она. В каком-то смысле им даже легче в Нью-Йорке, где каждый день так жесток и где даже маленькое милосердие означает победу. Флоренс открывает рот, чтобы защитить его, но все, что она может сказать, это:

— Пирог?..

— Уже пять лет, как вы здесь, — продолжает Эд. — Не пора ли открыть глаза?

— Восемь, — поправляет его Бен. — И что же я должен сделать? Остановить войны, спасти весь мир? Продолжай. Я знаю, что бы я ни сказал или ни сделал, все это не имеет ровно никакого смысла.

Эд удрученно качает головой.

— Сделать можно много. Начать с того, что нам нужно полмиллиарда долларов, чтобы начать работать над проектом для Центральной Америки. — Когда он говорит, он проверяет свой пульс — новая привычка.

Глория направляет дискуссию в практическое русло.

— Нам нужно найти людей, которые будут собирать этот фонд, продавать произведения искусства, распространять обращения, принимать в члены, — может быть, ты смог бы разработать значок, Бен?

— Значок сделаю я, — вмешивается Филлис.

— Да? — с усмешкой оборачивается к ней Эд.

— Вот видите? — говорит Бен. — Вы во мне не нуждаетесь.

— Твой пирог превосходен, — говорит Глория Флоренс.

— У всех у нас есть какая-то цель, — говорит Кейти. — Все мы к чему-то привязаны, Бен. Какая цель у тебя?..

Бен прикуривает сигарету:

— Я просто хочу как-то устроиться, — отвечает он. — У меня нет никаких иллюзий по поводу своей значимости в этом мире.

— Ты не должен курить, — замечает Эд.

Флоренс достает сигарету и прикуривает нарочито медленно.

— Я знаю, что Бена многое волнует, но он это держит в себе, просто не хочет этого показывать, — говорит Кейти.

— Все дело в том, что вы слишком долго жили в Европе, Бен. Вы не принимали участия в жизни Америки. Вы с Флоренс здесь такие же чужие, как и в Париже. — Это говорит Фрэнк. — Держу пари, что вы даже ни разу не голосовали…

— Кофе? — предлагает Кейти. Все дружно отказываются, лишь слышен голос Эда.

— Без кофеина?

Флоренс чувствует ногу Бена рядом со своей, настойчивая просьба уйти. Она поднимается.

— Нам пора, — говорит Флоренс.

— Нам тоже, — поддерживает ее Филлис. — Эти споры просто убивают меня, в спорах рождается истина, верно?..

— Я к Кейти больше не пойду, — говорит Флоренс.

Бен обнимает ее.

— Они не могут простить тебе Парижа, — продолжает она. — Как будто это дало тебе что-то, чего нет у них.

— Ну, я думаю, так оно и есть, — отвечает он.

Они идут вдоль пустынной холодной улицы, на которой расположены антикварные магазины, смотрят сквозь витрину на колонны, диваны, кровати, консоли, ширмы…

— У папы была такая же, — говорит она, показывая на тахту.

Бен смотрит на ограду. Она удивительно похожа на ту, какая была у загородного дома Нины.

— Как ты думаешь, сколько… — начинает она, но останавливается.

Их прошлое выставлено в витрине этого магазина, но купить его невозможно.

— Я думаю, — говорит Бен, — мы что-то делаем не так. Нужно избавиться от ностальгии, если мы хотим достичь своей цели.

«Но ведь прошлое — это все, что у меня есть, — думает Флоренс. — Все, что у меня когда-то было».

— Ты прав, — отвечает она.

Позже, когда мимо окон такси проносятся новые серебристые здания, она спрашивает:

— А мы приехали сюда, чтобы достичь чего-то? Именно поэтому мы приехали сюда?

— Я не знаю, зачем мы сюда приехали, — отвечает Бен. Все, что он знал, до того, как уехал, было заменено рисунком, фотографией, лозунгом.

«Мы потеряны», — думает Флоренс.

Этот вечер Бен проводит в барах. Это места, куда приходят выпить его друзья художники, в одном из баров меню написано прямо на стене. Сейчас он у Сэма в Вест-Сайде. Сэм — поэт, и… бармен. У него болят ноги оттого, что он всю ночь проводит за стойкой, и он носит тапочки на войлочной подошве. Бен сидит на стуле, который слишком высок и слишком изящен для того, чтобы быть удобным.