Депрессия — самая распространенная болезнь голливудских обитателей, кормящая целую армию психиатров и работников фармацевтических компаний, поставляющих разноцветные пилюли в качестве лекарства от нее. Наконец она настигла и Донну, которая всегда подсмеивалась над коллегами, страдающими подобным недугом.

Ее, кого переполняла жизненная энергия и умение радоваться любой мелочи, трудно было узнать в этой безразличной ко всему женщине, скрывающейся за дверями спальни вот уже третьи сутки.

Рука, подложенная под щеку, онемела, равно как и шея, но Донна все не могла заставить себя сменить положение.

Неожиданно до ее слуха донесся зуммер дверного звонка. Слабая мысль, лишь отдаленно напоминающая интерес, шевельнулась в освобожденном и проветренном от всего, что способно было причинять волнение, мозгу Донны, но тут же вновь заснула.

Звонок повторился, на этот раз более настойчиво, вызывая все большее раздражение. Почему Мария не объяснит этому наглецу, кто бы он ни был, что он ведет себя крайне невоспитанно?

Ах да, вспомнила Донна, я же разрешила служанке взять выходной. Это значило, что кроме нее самой в доме больше никого нет.

Звонок не прекращался, и она, уже смирившись с мыслью, что придется спускаться, еще какое-то время выжидала, моля небеса, чтобы незваный визитер оставил ее в покое. Небеса оказались глухи, и Донне ничего не оставалось, как, завернувшись в халат, сойти вниз.

Добравшись до трубки внешней связи, она, старательно подражая мексиканскому акценту Марии, проговорила:

— Мисс Диксон не принимает.

— Донна, это я. Впусти меня.

Этот голос она узнала бы из тысячи. От одного его звука мир вокруг расцветился множеством ярчайших красок, а жизнь хлынула в ее тело бурным потоком, заставив торопливо распахнуть двери.

— Сэм… — только и смогла вымолвить Донна, глядя на представшего перед ней гостя.

Он смотрел на нее потерянным взглядом. С его одежды и волос капала вода, но он, казалось, не замечал этого.

— Да ты весь промок!

После нескольких секунд взаимных разглядываний Донна опомнилась и схватила его за руку.

— Немедленно зайди в дом. Тебе необходимо переодеться и выпить чего-нибудь покрепче. Я посмотрю в кухне, кажется, у Марии есть коньяк…

— Не уходи… — каким-то измученным голосом попросил Сэм, отказываясь отпускать ее руку, и она заметила темные круги под его глазами.

Только сейчас Донна начала осознавать, что для появления Сэма у нее в таком виде должна быть веская причина. Какая? Она даже боялась подумать об этом.

— Что-то случилось, да, Сэм? — Донна увидела, как губы мужчины мелко задрожали. — Бренда?..

— С утра она была такой здоровой и жизнерадостной, — заговорил он торопливо, точно боялся, что она прервет его. — Мы приготовили вместе завтрак, а потом собирались пойти в парк…

Взгляд Сэма остекленел, и Донна поняла: он вновь переживает все, что произошло.

— Ей внезапно стало плохо… Приехали врачи и увезли ее в клинику… Господи, Донна, она лежит там, вся опутанная трубками, а из ее руки торчит игла.

Сэм закрыл лицо руками, и только по часто вздрагивающим плечам Донна догадалась: он плачет.

Сэм! Ее Сэм плачет! Она никогда не видела его слез, а теперь… Ей стало страшно. Нужно было сделать что-то, и Донна принялась тормошить его, засыпая вопросами:

— Так, значит, она жива?.. Слава богу! Что говорят врачи?

Это помогло. Он вытер слезы ладонями и, немного успокоившись, произнес:

— Шанс вывести ее из этого состояния — один на миллион.

— Но он есть! — с преувеличенным оптимизмом воскликнула Донна, желая ободрить его. — Ты разговаривал с ней?

— Нет, мне не позволили, — сокрушенно произнес Сэм. — Сказали, чтобы я отправлялся домой и что мне позвонят. А я просто не могу туда вернуться. Там так пусто без нее!

— О, Сэм, мне так жаль… — прошептала Донна, нежно касаясь ладонью его щеки. — Ты правильно сделал, что пришел сюда.

— Я звонил тебе, но никто не брал трубку, — сказал он, глядя мимо нее невидящим взглядом. — Донна, что мне делать? Это похоже на сумасшествие. Каждую минуту, секунду, мгновение я вижу Бренду. Она стоит передо мной и просит о помощи, а я ничего не могу сделать.

В порыве охватившего его отчаяния Сэм сжал виски руками, словно силился изгнать из головы мучительные видения.

Донна взяла его лицо в ладони, заставила посмотреть в свои глаза и принялась настойчиво внушать:

— Тебе нельзя сдаваться, Сэм. Посмотри на себя. Бренда еще жива, а ты уже плачешь о ней. Где твоя сила и вера? Если они утеряны тобой, то на кого тогда опереться Бренде?

Ее слова, произнесенные спокойным и уверенным тоном, заставили Сэма по-иному оценить случившееся.

Он расправил плечи и сделал глубокий вдох, словно сбрасывая с себя владевшее им оцепенение. Былая рассудительность вновь возвращалась к нему.

— Спасибо, — поблагодарил он Донну. — Я знал, что ты сможешь помочь мне, и не ошибся. Что ни говори, а между нами есть какая-то связь, не случайно именно к твоему дому привели меня ноги.

Донна хотела сказать, что это судьба указала ему путь, но не решилась на подобную откровенность, вместо этого напустила на себя хозяйственный вид и произнесла:

— Ты должен переодеться. Надеюсь, моя пижама не окажется слишком мала для тебя. Иди за мной.

Сэм послушно поднялся за ней в спальню. И пока она отыскивала в гардеробной необходимое, сбросил на пол мокрую одежду и завернулся в покрывало наподобие римской тоги…

Когда Донна с пижамой в руках вернулась в спальню, Сэм лежал, свернувшись на краю ее кровати.

Лицо спящего выглядело таким успокоенным, что Донна не решилась нарушить его сон. Погасив свет, она задернула шторы и забралась в постель с другой стороны. Прислушиваясь к тихому размеренному дыханию Сэма, Донна испытывала желание как можно теснее прижаться к нему.

Но она тут же вспоминала о Бренде, лежащей в больничной палате и, возможно, находящейся между жизнью и смертью, и думать о Сэме в подобном ключе казалось ей кощунственным.

Нет, ее воли хватит, чтобы удержаться от нравственного падения. Что может быть хуже ворованной любви? Донна Диксон никогда не опустится до подобной низости. С этой мыслью она закрыла глаза и постаралась уснуть. Это ей удалось…

Почти удалось, потому что Сэм, повернувшись на другой бок, оказался так близко, что Донна почувствовала его дыхание на своей шее. Она сделала попытку отодвинуться, но он не позволил, властно обняв ее рукой.

Конечно, разум твердил, что следует освободиться от столь соблазнительного плена. Однако Донна оттягивала окончательное решение как можно дольше. В итоге внутренний голос посрамленно умолк и заговорило сердце. Именно по его вине Донна окунулась в сладость объятий Сэма. По его наущению ее губы настойчиво потребовали от него поцелуев и более смелых ласк.

Находясь в полусне, Сэм предавался любви с какой-то отчаянной страстью, как будто от этого зависела по меньшей мере жизнь всего рода человеческого.

В сравнении с тем юношей, который когда-то подарил ей первый опыт любви, возмужавший за десять лет Сэм отличался завидным знанием того, как доставить женщине удовольствие. Под его умелыми ласками Донна взмывала к небесам, постигая неземное блаженство. Жар его поцелуев, подобно пламени адской печи, заставлял ее молить о пощаде. Она извивалась под опытным любовником, тысячу раз умирая от взрывающегося в ней умопомрачительным фейерверком восторга и тысячу раз оживая, чтобы начать все сначала…

И вот все вмиг окончилось. Двойной вскрик наслаждения унесся ввысь, оставляя по себе физическую усталость.

Сэм упал на спину и устремил немигающий взгляд в потолок, только сейчас осознавая, что произошло.

Донна некоторое время выжидающе следила за ним, потом осторожно тронула за плечо.

Он дернулся, точно его ударило током, и отрывисто проговорил:

— Мы не должны были делать этого.

— Что толку жалеть о содеянном? — успокаивающе промолвила Донна и вдруг, повинуясь внутреннему порыву, призналась: — Хотя, что касается меня, я лгу. Мне ничуть не жаль. Я получила то, что хотела, и не собираюсь стыдиться, точно совершила преступление.