Она была центром семьи, такой большой, шумной; без ее догляда и незаметной власти семья, наверное, распалась бы, а Александру Петровичу так всегда становилось больно, когда кто-нибудь в сердцах говорил, что уйдет из «дома»... Он не мог представить, чтобы с в о и жили под разными крышами...
«Похоронили ее на местном кладбище, километрах в двух или полутора от деревни, там же была похоронена маленькая внучка А.П.Беккер, дочь Марии. На похоронах почти никого не было. Дед совершенно был растерян. Так его потрясла ее смерть, что он временами не мог дать себе отчета, что хоронит жену. И спросил, где же Александра Павловна?..
Моя тетя Таня нарисовала в карандаше портрет умершей в гробу... Этот портрет висел у Дедули над конторкой, где он занимался... И куда бы он ни ехал: на заседание, в театр, в гости — он проходил через комнату-кабинет, подходил и стоял у конторки...
Как я понимаю — со смертью бабушки кончилась нормальная жизнь в доме».
Мысли о собственной смерти вновь овладевают Александром Петровичем. Он достает старое завещание, переписывает его. «Ввиду того, что завещание мое... уничтожено кончиною А.П., очень прошу членов моей семьи о следующем: похоронить меня, если не случится непредвиденных затруднений... рядом с А.П.».
Как знаменательна эта оговорка о «непредвиденных затруднениях»...
Глава 8
ГОЭЛРО и КМА
Знаменательна она тем, что никто — и президент в том числе — не мог ничего определенного сказать о завтрашнем дне; разгоралась гражданская война, усилился голод, а с ним болезни, эпидемии... Петроградские ученые еще не страдали от бомбежек, артобстрелов, ружейной пальбы, а такое случалось с участниками экспедиции (продолжали свои маршруты несколько этнографических, геологических и археологических экспедиций; их судьба служила вечным источником беспокойства для Карпинского), случалось и с астрономами Пулкова.
Л.А.Белопольский (астроном, академик) — Карпинскому. 2 ноября 1977 г.
«Начинал с субботы у нас появились солдаты... Принял меры к сохранению приборов. В понедельник ночью привезли артиллерию. Началась сильная канонада, и шрапнельные снаряды полетели на нас. Такой интенсивный огонь продолжался до пяти часок...»
5 ноября 1919 г. (Запись в дневнике Ольденбурга):
«Директор Пулковской обсерватории сообщил, что 20, 21, 22 октября пришлось прекратить всю наблюдательскую работу в связи с разыгравшимися военными действиями под Пулковом. Почтово-телеграфная контора эвакуирована, петроградский телефон находится в исключительном распоряжении военных властей, детскосельский телефон снят совершенно. Получение пропусков сопряжено с большими трудностями и препятствиями».
От такого рода «затруднений» их петроградские коллеги были избавлены, но от всего остального нет: «и глад и хлад» их терзали, и будет ли у родных возможность перевезти его в Сиверскую, когда придет его последний час, Александр Петрович не знал... И уж конечно, никак он не мог знать и даже представить себе, какими особыми обстоятельствами уготовано ему покоиться далеко от Сиверской и далеко от Петрограда...
И вот в это трудное время разрухи, голода и войны, время тяжелых душевных переживаний Александра Петровича и дум его о близкой смерти академия разворачивает блистательные научные деяния, разворачивает энергично, с дальним прицелом и неспешно, как это и было свойственно всегда президенту. Необходимо еще добавить, что весь пореволюционный период распространялись слухи, а иногда и официальные версии о реформе академии или полной ее ликвидации как ненужного пережитка отброшенной старины; слухи эти крайне нервировали «трех старцев» (темы этой мы коснемся ниже). Но ничто не останавливало академию...
Теперь у нее есть деньги, и немалые, таких она с начала войны не имела, и один за другим учреждаются институты, о создании которых она давно мечтала и проекты к созданию готовила заранее. В 1918 году возникают Физико-химический институт, Институт платины и благородных металлов, Радиевый институт. В записке ученых о будущих исследованиях этого последнего из перечисленных институтов прозорливо говорится:
«Постепенное изучение явлений радиоактивности приоткрыло в настоящее время несколько завесу, скрывавшую долгое время от взоров человечества те почти безграничные возможности, которые перед ним открываются в его постоянной борьбе с природой в случае целесообразного использования колоссальных запасов энергии, присущих атомам радия... Дело правильной постановки всестороннего изучения радия в России... дело большой государственной важности».
В бытность свою директором Геолкома Александр Петрович добился учреждения Почвенного комитета (читатель, вероятно, помнит!) ввиду особой важности почвенных исследований для России. Теперь при его содействии возникает почвенный отдел при КЕПСе — пройдет несколько лет, и он будет преобразован в Почвенный институт имени Докучаева.
КЕПС пополнился и другими новыми отделами: нерудных ископаемых, каменных строительных материалов, животноводства, оптотехники, исследования Севера. С русским Севером Карпинский как геолог и государственный деятель связывал большое будущее, об этом он говорил на заседании отдела 31 мая 1918 года: «На долю русского Севера и прежде всего Мурмана, остающегося теперь единственным выходом для внешней торговли и культурных сношений России с Западной Европой и Америкой, выпадает особенное значение... Мы должны обратить... внимание на изучение северного края с его неисчерпаемыми и все еще малоисследованными богатствами, и нам нужно возможно шире популяризировать знания о его жизненных и естественных ресурсах, дабы продуктивно их использовать, а следовательно, и поднять культуру и благосостояние всего отечества».
Как ученый он до конца жизни не перестанет интересоваться и по мере сил участвовать в исследовании Севера.
Два величайших деяния затевает академия в это время — ГОЭЛРО и КМА, оба настолько выходят за рамки жизнеописания одного человека и даже за рамки истории всей академии, что подробно останавливаться на них нет возможности. Без преувеличения можно сказать, что впервые в мировой практике исследования ставились с таким размахом, с привлечением огромного числа разных специалистов и разных организаций: это стало возможным в новых социальных условиях, чем академия незамедлительно и широко воспользовалась. То были коллективные, артельные, общие деяния; и с обоими тесно связано имя Ленина.
К работе в ГОЭЛРО было привлечено около 200 специалистов: академики, инженеры, знатоки различных областей народного хозяйства. Имена Г.О.Графтио, П.В.Винтера, В.Ф.Миткевича, М.А.Шателена ныне широко известны. Г.О.Графтио вспоминал, что о желании Владимира Ильича строить Волховскую ГЭС узнал в январе 1918 года. «Я с радостью сел за работу. Были извлечены давно забытые чертежи... Через неделю Владимир Ильич хотел поставить вопрос о Волховстрое на заседании Совнаркома». Графтио разработал проект Волховской станции еще в 1911 году, но тогда не смог осуществить.
Государственная комиссия по электрификации России была создана в феврале 1920 года; ее возглавил Г.М.Кржижановский. «Владимир Ильич, — вспоминал Глеб Максимилианович, — с самого начала проявлял большой интерес к работе Комиссии, давал советы, оказывал ей громадную помощь и поддержку. Он лично познакомился с членами Комиссии и имел точное представление о роли каждого в нашей сложной и ответственной работе. Программа деятельности Комиссии была разработана при непосредственном участии Ленина».
Петроградская группа ГОЭЛРО была составлена большей частью из сотрудников КЕПСа и потому самым тесным образом связана с Карпинским; ей поручен был важнейший раздел плана электрификации — исследование Северного района, насыщенного промышленными предприятиями и нуждающегося потому в электрическом топливе и свете в первую голову.
