Он завернул за угол и увидел дрожащее пятно света, отбрасываемое на дорогу. Пока Эперит приближался к нему, у него над головой кричали летучие мыши. Вскоре он увидел, что здание представляет собой не жилой дом, а храм. Даже если это и не храм Афродиты, дежурный священнослужитель укажет ему дорогу к цели. Готовый в любой момент выхватить меч из ножен, юноша вошел внутрь.

Две деревянные двери оказались широко раскрытыми. Они вели в помещение немногим меньшее, чем зал во дворце на Итаке. Пол был вымощен ровными одинаковыми плитками, по обеим сторонам от входа возвышалось по ряду деревянных колонн, которые формировали проход, ведущий к алтарю для жертвоприношений. Его покрывал слой белой глины, там виднелись темные пятна. Что это было, в полумраке определить не представлялось возможным. На стене за алтарем висели два факела — единственные источники света во всем храме. Они располагались по двум сторонам от приподнятой платформы, где стояла глиняная статуя богини. Она оказалась высотой с меч Эперита, имела широкие бедра и большую грудь. Но когда юноша приблизился, то увидел гротескное лицо, преднамеренно искаженное в демоническом оскале.

Он потряс головой, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и оглядел храм. В одном углу лежал пустой матрас и сваленное кучей одеяло. Там обычно спала жрица. Эперит принес с собой несколько пирогов из ячменной муки. Он взял их на пиру для пожертвования богине. Теперь молодой воин достал их из мешка и положил на алтарь. Когда жрица вернется, то возьмет несколько штук себе и проверит, чтобы остальные должным образом предложили божеству.

В стенах имелись ниши, где стояли фигуры меньшего размера, но столь же уродливые. Они жутко ухмылялась, будто осматривая помещение. Мигающий оранжевый свет факелов позволял рассмотреть только мелкие детали, но Эперит также заметил и настенную роспись, украшавшую стены храма. Там изображались мужчины и женщины, совокуплявшиеся во всех возможных позах, некоторые позы он раньше даже не мог представить. Это подтверждало, что он нашел храм Афродиты, богини любви. Эперит был неопытен в занятиях любовью, поэтому некоторые картинки смутили его. Требовалось распутать тела любовников, чтобы он понял, что именно они делают. Другие изображения его беспокоили, но были они таинственными или тошнотворными, юноша оказался заинтригован.

На некоторых настенных росписях изображалось изнасилование женщин богами. Это были хорошо известные истории, передававшиеся из уст в уста с древних времен, когда смертные и бессмертные свободно общались друг с другом. Боги и их жертвы почти без исключений превращались в каких-то зверей, птиц или растений, различные росписи на каждой стене показывали, какая именно история так детально изображена. Эперит не знал только одной: огромный лебедь стоял над обнаженной женщиной, которая на пике удовольствия извивалась под его широкими раскрытыми крыльями.

Пока Эперит рассматривал картинки, из тени под одной настенной росписью кто-то появился, направившись к нему. Юноша вырвал меч из-за пояса и выставил перед собой на пути приближающегося призрака. Почувствовав опасность, молодой воин наблюдал, как некто заходит на освещенное пространство. Затем он увидел длинные волосы, изгиб бедра и бугорки груди под плащом. Это была Елена.

— Опусти оружие и назови себя! — приказала она. — Кто ты такой и что здесь делаешь?

Даже в тусклом свете в храме ее красота казалась поразительной. Эперит стоял на расстоянии удара меча от нее, и от красоты девушки словно бы окаменел, а все мысли из головы улетучились. Странно, но в этом месте, посвященном похоти и чувственности, царская дочь выглядела свежей и молодой, напоминала чистое и непорочное видение. Не осталось и следа от той Елены, которая прошлым вечером поразила всех в большом зале, заставив всех воинов замолчать. Но она оставалась поразительно очаровательной, и юноше пришлось приложить волевое усилие, чтобы заставить себя отвечать на ее вопросы.

— Меня зовут Эперит из Алибаса. — Он убрал меч за пояс, понимая, насколько смехотворно выглядел, направляя оружие на нее. — Я получил приглашение с кем-то встретиться здесь.

— От какой-то шлюхи из простолюдинок, несомненно, — презрительно сказала Елена. — В любом случае ее здесь нет. Так что ты можешь идти.

— Я никуда не уйду, — заявил Эперит. Его злила надменность девушки. Несмотря на божественную красоту, Елена напоминала ему испорченного ребенка, который привык, чтобы все было так, как он хочет.

— Ты знаешь, кто я? — выплюнула она. — А теперь уходи немедленно, или я скажу отцу, чтобы он вышвырнул тебя вон из города!

— Но только после того, как я расскажу ему о том, как ты покидала безопасный дворец. Ему это не понравится, не правда ли? В особенности, когда здесь собрались все эти великие воины. — Эперит поймал ее руку в воздухе — девушка собиралась дать ему пощечину. — Так почему бы тебе не объяснить мне, что ты здесь делаешь, Елена Спартанская?

Девушка вырвала руку и гневно посмотрела на него. Ее глаза горели.

— Если тебе это так нужно знать, я пришла сюда, чтобы встретиться с одним из людей Одиссея.

— Значит, приглашение пришло от тебя?

Елена точно также удивленно смотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что моя служанка говорила с тобой? Неэра!

Из тени за открытыми дверьми в храм появилась еще одна фигура, вставшая за плечом Елены. Эперит узнал ее. Эта была та самая молодая девушка, которая разговаривала с ним пришлым вечером. Она всмотрелась в его лицо в мигающем свете факелов и кивнула.

— Это он, госпожа. Я ему передавала сообщение.

— Очень хорошо, Неэра, — сказала Елена. — Теперь жди снаружи. Но не уходи далеко.

После того, как рабыня вышла на узкую улочку, Елена снова повернулась к Эпериту и принялась внимательно его разглядывать. Фигурку рабыни в плаще можно все еще было разглядеть во тьме.

— Почему ты сказал, что ты из Алибаса, а не с Итаки?

— Меня отправили в изгнание с моей родины, — пояснил Эперит. — Одиссей нанял меня стражником. Теперь ты расскажешь мне, почему ты хочешь поговорить с простым воином?

— Почему бы и нет? — спросила она, игриво приподнимая одну бровь. — Мне нравится ваш царевич, но кто лучше его людей знает, нравлюсь ли ему я?

— Кто лучше знает? — переспросил молодой воин, пораженный тем, что самая красивая женщина в Греции считает странную и некрасивую внешность его господина и друга привлекательной. — Сам Одиссей. Почему ты его самого не спросишь?

— Потому что за ним бы следили, — пояснила Елена. — Тиндарей — безумец. Он должен следить за всеми претендентами на меня. Но ему нет дела до воинов вроде тебя. Ты можешь относительно свободно ходить, куда угодно.

— Но я не могу сказать, какие чувства к тебе испытывает Одиссей. Однако он приехал сюда, как один из претендентов на твою руку, а это должно что-то значить.

— Это ничего не значит. Мы оба знаем, что все эти соискатели приехали сюда и за тем, чтобы унаследовать трон Тиндарея, и за тем, чтобы завоевать меня. В равной мере… Сомневаюсь, что кто-то из них станет любить меня по-настоящему, и я наверняка не смогу полюбить никого из них. Но Одиссей может отличаться от них. Он приехал из другой части Греции, с бедного острова, где нет желания воевать или расширять торговлю. Кто-то вроде него может полюбить меня такой, какая я есть, а не за мой титул. Так может ли он полюбить меня, Эперит?

Она вытянула вперед руку и схватила его за плечо, словно пытаясь выжать из него ответ. Эперит вспомнил слова Афины у ручья и задумался, не могла ли богиня ошибиться насчет Менелая.

— А ты бы вышла за него замуж, если бы он мог?

— Не в Спарте, — проговорила Елена.

Она отвернулась, прошла к стене, на которой изображался гигантский лебедь и его любовница-женщина, и уставилась на настенную роспись. Эперит последил за взглядом царевны и подумал, что в чертах жертвы лебедя есть что-то знакомое. В тусклом свете было трудно рассмотреть все в деталях, но создавалось впечатление, что художник изображал кого-то конкретного, чтобы эта героиня выделялась среди других фигур на фресках.