— Но не для того, чтобы награждать их болезнями! Это эгоистично и жестоко.

Он расхохотался, обнял меня за плечи и привлек к себе.

— Ты выглядишь такой оскорбленной! Ты плохо меня знаешь. Возможно, с твоей точки зрения, я жесток. Я так же, как и ты, хочу здорового ребенка, но даже если он будет не совсем здоров, я все равно хочу его. Особенно сына. Если ты родишь мне дочерей, Луиза, я примирюсь с этим, но в конце концов тебе придется подарить мне сына — Он поцеловал меня в лоб.

Я сделала попытку освободиться из его объятий. Меня снова охватил страх. А вдруг болезнь оказывает воздействие на мозг?

— Ты просто помешан на детях. Уверена, ты собирался жениться на первой встречной здоровой девушке.

— Нет. Нет, ты недооцениваешь себя. Это случилось потому, что я полюбил тебя. За твои глаза, наверное. И за твои волосы. Зеленое и черное. Какой контраст с голубыми глазами и светлыми волосами.

— Отто, ты меняешь тему разговора. Почему ты так жаждешь иметь еще одного сына? У Монеборга уже есть наследник.

— Да, — согласился Отто, с улыбкой глядя в мои глаза. — Но я хочу твоего сына, любовь моя. Неужели ты не понимаешь?

Боже мой, как я хотела верить ему! Как желала надеяться, что мой нежно любимый ребенок будет счастлив!

— Итак, что еще тебя беспокоит, во что ты хотела бы внести ясность? — мягко поинтересовался он, и я почувствовала, что снова погружаюсь в эйфорические мечты, а реальность уплывает от меня.

— На некоторые из вопросов я уже знаю ответ. Ты тайно женился на мне в Драгоре, потому что боялся, что если ты привезешь меня в замок и я узнаю правду, то не захочу выйти за тебя замуж.

— О нет, я думал, что тебе понравится быть владелицей замка и графиней, — сказал Отто с таким самодовольством, что я не выдержала и утратила контроль над собой.

— А еще быть избитой и запертой!

— Луиза! Почему ты так говоришь?

Меня должна была насторожить кровь, прилившая к его лицу и набухшая вена на виске, но голос его звучал достаточно спокойно, и я безрассудно продолжила:

— Я слышала, как старушки на другой половине парка вчера вечером говорили, что меня надо предупредить, но я не знаю, что они имели в виду. Может быть, ты будешь так любезен и объяснишь мне?

— С любым замком всегда связывают определенные легенды, — натянутым голосом начал Отто. — Ты видела, что в Монеборге даже есть подземная тюрьма, куда много лет назад мой дядя заточил одного шведского офицера. Он находился там в течение нескольких лет, пока не умер. Не сомневаюсь, что слухи и мне приписывают склонность к подобной жестокости. — Он автоматически включил двигатель, нога его нажала на акселератор. — При твоей романтичности ты способна поверить в то, что я заточил свою жену в башне, откуда она спускалась на веревке, сплетенной из собственных волос. Я думал, ты любишь меня, Луиза. — Машина уже мчалась по дороге. Руки Отто с таком силой сжимали руль, словно это было мое горло.

Не знаю, почему мне в голову пришло такое жуткое сравнение. Я почувствовала себя слишком усталой и расстроенной, чтобы слушать его, и даже чтобы бояться.

— Уверен, что сейчас ты готова поверить в любую ложь, которую преподнесет тебе Эрик или моя…

Я услышала, что слова его превратились в невнятное бормотание и успела заметить, как исказилось его лицо, до того как автомобиль резко свернул в сторону.

— Отто, остановись! — закричала я, хватаясь за руль.

Голова Отто упала вперед. "Мерседес" уже съехал на обочину. Я отчаянно пыталась удержать его, но мне мешало тело Отто, навалившееся на рулевое колесо.

В следующий момент автомобиль на полной скорости врезался в дерево, нас накрыло огромной упавшей веткой. Невыносимая боль. Страшный крик. Неужели это кричу я? И темнота…

У меня в голове вспыхнули мириады цветных искорок, красных, зеленых, синих, золотых. Я увидела их только на мгновение, потом почувствовала, что моим глазам больно на них смотреть. Хотя секундой позже поняла, что боль сосредоточилась вовсе не в глазах, а в голове.

Я пошевелилась — оказалось, что я лежу на кровати, а надо мной навис пололок, окрашенный в радужные цвета. Но легкое движение было ошибкой, заставившей меня содрогнуться от острой боли. Она определенно сконцентрировалась у меня в затылке и пульсировала там. Я неподвижно замерла, когда услышала чьи-то голоса.

— Английская леди открывала глаза, — сказал кто-то с огромным воодушевлением.

Этот "кто-то" находился около моей кровати, и, превозмогая боль, я подняла веки и увидела сиделку в белой шапочке и фартуке, а позади нее — морщинистые лица и седые волосы. Их было слишком много. Возможно, у меня просто двоилось в глазах. А может, рядом вовсе никого не было и меня просто мучили ночные кошмары. Присутствие женщины в медицинской униформе наводило на мысль, что я в больнице, а не в приюте для старух.

Сиделка с милым молодым лицом что-то резко сказала старушкам, и те, как черные тени, исчезли из поля моего зрения. Одна из теней прихрамывала и выглядела очень костлявой, другая казалась выше остальных. Я уже видела их раньше, но где? Чувство триумфа, вызванное пониманием, что эти тени являются реальными людьми, сразу же испарилось, когда я обнаружила, что не могу ничего вспомнить.

Сиделка о чем-то спросила меня, но я не поняла.

— Что? — Я подумала, что не расслышала, но женщина повторила неизвестное мне слово.

Моих губ коснулась жидкость. Значит, это слово означало "пить", облегченно подумала я. У меня все-таки осталось что-то в голове, хотя это "что-то" и причиняло боль. Я проглотила теплую жидкость и поняла, что ужасно хотела пить. Мой живот был совершенно пустым.

Пустым… это слово почему-то встревожило меня. Я попыталась удержать это ускользающее ощущение, но безуспешно.

Я не понимала, что уснула, пока не открыла глаза снова и не обнаружила, что яркие краски над моей головой поглотил мрак. Лишь слева мерцал неяркий огонек, но мне было больно поворачивать голову, чтобы выяснить, что это. Странный шум напоминал звук кипящего чайника. Я опять задремала, балансируя на грани яви и сна. Чуть позже я услышала бой часов и насчитала семь… десять… двенадцать ударов. Кто-то говорил мне, что часы производят слишком много шума. Кто-то был болен, умирал. Кто? Конечно, не я!

Ощущение паники быстро рассеяло туман в моей голове. Я начала вспоминать. Кристина — всплыло в моей памяти. Пятно света стало приближаться ко мне. Я услышала невнятное бормотание и шаркающие шаги. И, повернув голову, ощутила знакомую уже вспышку боли. За пятном света расплывался нечеткий силуэт. Старческий голос старательно произнес по-английски:

— Как вы себя чувствуете, мисс Эмберли? Вы хотите чашечку чая?

— Да, я слышу, как кипит чайник, — сказала я.

— Чайник?

Может быть, она глуховата? Ведь шум не прекращался ни на минуту.

— Прислушайтесь!

Я услышала негромкое хихиканье.

— О, это храпит фру Харбен. Это беспокоит вас?

— А кто это, фру Харбен? — Иностранное имя снова вызвало у меня внезапную тревогу.

— Просто старуха. Она приехала сюда с острова Фюн.

Фюн! Моя тревога превратилась в очередной приступ боли, так как я вздрогнула. Я начала вспоминать!

— Где я?

— Вы в больнице для престарелых дам. Находитесь здесь уже три недели. Вы знаете, это первый раз, когда вы полностью пришли в сознание. Это хороший знак. Вы поправляетесь.

— От чего поправляюсь?

— Поправляетесь после аварии, мисс Эмберли. Но вы не должны больше разговаривать. Я пойду и принесу вам чашечку чая.

Пятно света стало удаляться, прыгая по стенам. Шаркающие шаги направились к двери. А я осталась лежать, поняв, что нахожусь в бальном зале Монеборга, который превратили в больничную палату для старух.

Не помню, дождалась ли я чая или нет, но снова заснула, и, когда в следующий раз открыла глаза, наступил день. Я размышляла о невероятности происходящего. Как могла я пробыть здесь три недели? Что со мной случилось? Неужели я сошла с ума. Старуха говорила об аварии. Что это значит? Я инстинктивно прижала руку к животу, ощущая там все ту же ужасную пустоту. Мой ребенок! Был ли он еще там?