— Га-а-анс! — снова прокричал немец. — Куда ты провалился? Мне за кипятком надо сходить! Проклятый дождь — в сапогах полно воды… — Немец посмотрел на свои сапоги, утонувшие по щиколотку в грязи, а когда поднял глаза, оцепенел от ужаса — на него уставилась небритая звериная рожа, с рожи лилась вода, а глаза отсвечивали сатанинским блеском. И таким же дьявольским блеском сверкнуло лезвие ножа…

Они быстро содрали с немца шинель, в которую тут же облачился Самохин. Он первым двинулся по ходу сообщения до поворота, заглянул, обернулся:

— Там дзот. И под укрытием солдаты сидят.

— Офицера не видно? — спросил Леха Стира.

— В блиндаже небось. Будет тебе офицер под дождем прохлаждаться…

Справа от них все еще гремел бой. Огненные трассы пуль перекрещивали горизонт, ухали разрывы гранат, стучали пулеметы.

— Наши-то еще дерутся… — прошептал Степка Шутов.

— Слава богу, — ответил Глымов и сплюнул. — Пока их до одного не перебили, нам языка взять надо, поняли, выродки лагерные? — Глаза Глымова смотрели с яростью. — Или я сам вас тут всех положу, к едреной фене…

В блиндаже было жарко — горели две бочки-буржуйки. Трое офицеров — капитан и два обер-лейтенанта — в расстегнутых мундирах играли за столом в карты. Яркая электрическая лампочка освещала горку денежных ассигнаций, две початые бутылки вина и одну шнапса, высокие узкие стаканы, деревянные чашки с солеными огурцами и пирожными, две новенькие нераспечатанные колоды и пару пистолетов системы «Вальтер».

На топчане у стены, рядом с рацией и полевым телефоном, на толстом матраце спал на спине, раскинув руки, толстый человек в кителе с майорскими погонами, тихо похрапывая и причмокивая во сне толстыми губами.

И сквозь толстые стены блиндажа смутно доносился грохот боя.

Один из лейтенантов налил из бутыли шнапса, выпил, и другой с улыбкой протянул ему соленый огурец.

— Солененького хорошо, — сказал второй, доставая пирожное, — а теперь сладенького.

Прожевав огурец, первый взял пирожное и с удовольствием откусил:

— Это вы замечательно придумали, Курт. Словно после парильни окунуться в ледяную воду.

— Вы давно могли заметить, что Курт в закуске и выпивке кое-что понимает. Ваш ход, Гельмут.

Гельмут посмотрел свои карты и бросил одну на стол. Оба посмотрели теперь на капитана. Тот некоторое время думал, нервно барабаня пальцами по столу и глядя в карты, веером раскрытые в левой руке. Неожиданно зазвонил телефон. Капитан шепотом выругался, взял трубку, некоторое время слушал, потом резко ответил:

— Сколько смог, столько людей я вам и послал. Вы хотите, чтобы на моем участке ни одного солдата не осталось? Мне жаль, Шредель, если вы целым батальоном не можете справиться с двумя десятками русских десантников, очень жаль. Рапортуйте об этом командиру полка! — Капитан бросил трубку, вернулся к столу и метнул на стол короля пик.

— Ваша взяла! — развел руками Гельмут. — Вам сегодня здорово везет!

— Это потому, что майор спит, — усмехнулся капитан, быстро сгребая со стола кучку ассигнаций. Потом движения рук сделались медленнее, потом совсем остановились.

В дверях стояли двое мокрых страшных русских, направив на них стволы автоматов.

Взвизгнули разом два выстрела — оба лейтенанта, не успев схватить лежавшие на столах «вальтеры», рухнули на пол. А из-за спин русских появился еще один, шагнул к столу, направив пистолет на капитана, сказал тихо:

— Хенде хох.

Ошеломленный капитан машинально подчинился. Ему заломили руки за спину, скрутили веревками, заткнули кляпом рот и силой усадили на стул. А в блиндаж ввалились еще трое русских. Один, увидев на столе карты и деньги, сморщился, как от зубной боли:

— Люди делом занимались, а мы помешали…

Шум и возня разбудили майора. Он тяжело поднялся, сел, хлопая глазами и не понимая, что происходит вокруг. Под нос ему тут же сунули ствол пистолета и дрожащий голос спросил по-немецки:

— Где офицерские оперативные карты?

— Что-о?! — заорал майор и попытался вскочить.

Глымов, стоявший рядом с Шутовым, резко ударил майора пистолетом по голове, и тот повалился на топчан.

— Вяжите его, — приказал Глымов, — и валим отсюда по-быстрому.

— А карты? — спросил Глеб Самохин.

— Че ты меня спрашиваешь? Ищи! Стира, паскуда, ты чего делаешь?

Леха Стира лихорадочно собирал со стола карты и деньги и совал их за пазуху. Сунул заодно и две нераспечатанные колоды, оглянулся на Глымова, ответил виновато:

— Я это… к-карты ищу… — Он принялся обшаривать карманы мундиров, висевших на спинках стульев, и вдруг увидел офицерские планшетки, лежавшие на полу, поднял одну, посмотрел. — Да вот же карты, Антип Петрович!

— Бери! Все планшетки заберите! Самохин! Светличный! Первыми выходите!

Стира успел подхватить бутыль шнапса и две бутылки вина, рассовал по карманам бушлата, потом схватил пирожное и сунул в рот, схватил другое, тоже запихнул.

— Подавишься, крохобор, — прошипел Глымов.

— Не… оно во рту тает, — ответил Леха.

— Дай-ка попробовать, — потянулся к чашке Жора.

— Мародеры… — презрительно сплюнул Светличный.

— Заткнись, мразь политическая, пасть порву, — еле выговорил набитым ртом Леха, развязывая узел вещмешка, высыпая туда из чашки пирожные и последним выскакивая из блиндажа.

Согнувшись и пригибая к земле капитана и майора, разведчики рысцой побежали к окопам. Дождь все шел и шел, стоял завесой, и темень была, хоть глаза выколи.

Первыми в окопы свалились Самохин и Светличный, приняли на руки связанных пленных, потом выбрались на другую сторону. Снизу пленных подталкивали, чуть ли не поднимали на руках, а Самохин и Светличный тянули их вверх, и все матерились шепотом, поминая и черта, и Бога, и родную мать.

Бой — теперь он доносился слева — стал затихать. Все реже и реже стучали автоматы и рвались гранаты.

— Кажись, добивают наших, — сказал Жора Точилин.

— Заткнись, блядь, сердобольный какой выискался! — обжег его яростным взглядом Глымов. — Пошел вперед, пока я тебе в зад пулю не всадил!

Разведчики бросились через поле к зарослям. Под руки тащили упиравшихся майора и капитана.

Лучи прожекторов, шаривших по полю, вдруг выхватили из темноты бегущие фигуры, и тут же ударили трассирующими пулеметные очереди.

Разведчики с маху попадали на землю. Пули свистели над головами. Мычал и дергался майор, выпучивал глаза. Глымов сказал:

— Шутов, переведи этим паскудам. Если они мешать нам будут, кочевряжиться и вообще если нас немцы догонят, я их постреляю первыми.

Заикаясь и с трудом подбирая слова, Степа Шутов стал переводить. Майор напряженно слушал, потом замычал что-то, замотал головой. Глымов вынул кляп, и майор чуть ли не заорал, фразы сыпались у него изо рта, как горох из порванного мешка.

— Чего он травит? — спросил Глымов.

— Да не пойму я ни черта, — поморщился Степа Шутов. — Все говорит, не имеете права, не имеете права!

— Тут права качаловские, — усмехнулся Глымов. — Кто больше накачал, тот и прав.

Пулеметы пристрелялись, и пули цвенькали совсем рядом.

— Гляди, Антип Петрович, немцы! — Леха Стира показал в сторону окопов.

Там, вдали угадывались черные цепи немцев, бегущих по полю следом за разведчиками. Изредка они попадали в лучи прожекторов, на бегу били из автоматов веером, от живота.

— Перебьют нас, как куропаток, — сказал Глымов и скомандовал: — Давай за мной, братцы, перебежками. Фрицев прикрывайте. Убьют — с вас спрошу! К лесу поспеть надо, к лесу! Или нам всем каюк! Пошел!

И они поднялись и трусцой побежали к лесу, уворачиваясь от света прожекторов. Пулеметы заторопились: в пелене дождя трассирующие следы показывали, куда точнее бить. И вот пуля ударила в спину Жору Точилина. Он споткнулся на бегу, упал на колени, на локти, тут же вскочил и побежал снова и через несколько шагов снова упал.

Самохин обернулся, но кинуться на помощь товарищу не мог — держал под руку майора. К Жоре бросился Степа Шутов, попытался приподнять его за плечи, бормотал бессвязно: