Тимур бережно свернул лист в трубку – бумага громко зашуршала. Эмир улыбнулся: сладчайший сон наяву – простая бумага, а место ей в сокровищнице. Нет. Пусть рисунок будет под рукой, чтобы в минуты уединения можно было развернуть и полюбоваться…

Эмир Димир… Чужой. Чужого времени, чужой земли, чужого облика… Весь чужой. До кончиков ногтей. Даже мысли его чужие.

Могуч, словно не из плоти создан, а вытесан из камня. И, как камень, ко всему равнодушен. Осыплешь его золотом, а он смотрит, будто и не золото это вовсе, а глиняные черепки. Дай или отбери – ничто не поколеблет его равнодушия. Не в этом мире живет он, не этого мира сокровищ жаждет мрачный краснолицый гигант. Дэв, а не человек. И, видно, избран он неспроста – только такому и по силам небывалое путешествие сквозь века…

В драгоценном халате, наброшенном поверх грязной хырки, Як Безумец выглядел, словно кусок кизяка, обернутый парчой. Джавляк часто моргал и дергал щекой, распространяя вокруг себя винное благоухание и вонь немытого тела. Подарок эмира дервиш использовал по своему разумению, первым делом высморкавшись в полу, изукрашенную шелковым шитьем. Тимур гневно раздул ноздри, но сдержался.

– Мауляна, – спросил эмир, – тебе не нравится мой дар?

– Нравится, – одними губами ответил дервиш. Словно плюнул словом.

– Так почему же ты так обошелся с ним?

– Потому что нравится, – процедил дервиш.

Обиду почувствовал Тимур. Двойную обиду: за себя, дарителя, и за чудесный индийский халат искусной вышивки.

– Ослиную попону надо было тебе подарить, – пробурчал он тихо.

Но дервиш услышал.

– Ну и подарил бы, – сказал Як Безумец.

Тимур начал закипать, но вовремя спохватился. Джавляк же нарочно его гнев на себя кличет, а он, как дитя малое, идет на поводу. Хромец враз остыл: не время поддаваться мимолетному настроению. Он решил выждать – может, дервиш, как и раньше, начнет отвечать, опережая вопросы. Но джавляк помалкивал. И Тимур понял, что надо спрашивать, если хочешь услышать ответ. Но как спросить того, кто не отвечает на вопросы, которые ему задают, но дает ответы на те, что не заданы? Хорошо сказал о дервише эмир Димир.

– Мауляна, – начал он, – я призвал тебя, чтобы вновь усладить слух твоей мудростью. Внутренним оком тебе дано видеть больше, чем обычному смертному… Тебе было ведомо о кольце, запавшем в щель. Тебе было ведомо о чуде, приведшем в мой стан эмира Димира.

Сложив руки на груди, Як Безумец молчал, не поддакивая, но и не отрицая.

– Эмир Димир рассказал мне много удивительного, но самым удивительным из слышанного было то, что наградою ему обещано возвращение: он покинет наш мир и вернется в тот, далекий, откуда пришел чудом воли Творца. Настанет его час, и пришелец из грядущего исчезнет, развеется, как утренняя дымка…

Помаргивая длинными ресницами, дервиш зевнул. Безбровое его лицо выражало лишь равнодушие и скуку.

– Исчезнет… – повторил он без выражения. – Исчезнет… – Як Безумец почесал бок. – Нет, тебе не дано увидеть, как он исчезнет из этого мира, но он увидит, как ты уйдешь в иной… А там, может быть…

Когда джавляк бесцеремонно перебил его, Тимур затаил дыхание, поняв, что добился желаемого: дервиш пророчествует. Смысл пророчества был прозрачен и ясен: Всевышний не будет торопиться с наградой и возвращения в родное грядущее эмиру Димиру придется подождать. Вторая половина пророчества пришлась по сердцу гораздо меньше: дервиш прямо говорил о Тимуровой смерти, о том, что гигант увидит эмира лежащим на смертном одре.

– И когда же это произойдет, мауляна? – спросил он, мрачнея.

– Что, эмир, обеспокоился? Не стоит ли за твоим плечом ангел смерти? – спросил дервиш. – Не беспокойся. Не скоро Аллах призовет тебя. Не скоро.

В ровном голосе джавляка Тимуру почудилась тень издевки.

– Ты говоришь так, будто жалеешь, что смерть не торопится за мной, – медленно проговорил он.

– Мне – желать тебе смерти? – с презрительным удивлением произнес Як Безумец. – Сколько тысяч день и ночь молятся, призывая на твою голову все до единой беды, какие только существуют в мире? Ну и как, ты бедствуешь? Нет. – Як Безумец снова широко зевнул прямо в лицо Тимуру. – Мне ли, постигшему, что без воли Творца ветру не сдвинуть песчинку, тучам не проронить капли дождя… Мне ли желать или не желать? Мне нет до тебя дела. Я, эмир, желаю лишь одного – вина. И побольше. – Дервиш погладил пальцем себя по плечу. – Хорош халат, эмир. Будет на что выпить.

Спокойствие и пренебрежение, с которым Як Безумец высказывался о смерти эмира, покоробили Тимура. К тому же дервиш собирался пропить подарок.

– Халат-то дорогой, – заметил Тимур раздраженно. – Смотри, помрешь с перепою.

– А тебе какое до того дело – помру я или нет? – нагло отрезал джавляк. – У тебя, эмир, других забот мало, как обо мне печалиться?

Нахальна и вызывающа была отповедь джавляка, но злость Тимура улетучилась сразу же. Прав дервиш – не с руки эмиру печалиться о бродяге, не с руки и собачиться с ним. Заботы есть и поважнее.

– Ладно, – буркнул он примирительно. – Час мой настанет не скоро. Но когда? Знаешь?

Як Безумец долго не отвечал. Как птица, дервиш склонял бритую голову то к одному плечу, то к другому, вглядываясь в эмира.

– Человеку не дано знать заранее, когда придет его смертный час, эмир, – наконец сказал он. – И я тебе не отвечу, потому что и мне неведомо, когда именно он к тебе придет. Не скоро – это единственный ответ. Удовольствуйся им.

Тимур кивнул, но вид у него был огорченный.

– Ты жалеешь? – вдруг спросил дервиш. – Жалеешь? Ты, который знает о грядущем? О том, что оно несет тебе? Что теперь тебе смерть и тот час, когда она за тобой явится, эмир?

Тимур хмурился, хмурился, а затем хитро улыбнулся:

– Ты прав, мауляна. И я думаю, не одним халатом надо мне тебя одарить. Хочешь получить вакуф? Перестанешь скитаться по свету, осядешь. Станешь во главе ханаки… Иджазе[44] у тебя есть, без сомнения. Я медресе построю, только скажи… Ну, мауляна, хочешь?

– Вакуф? – переспросил джавляк и вдруг захохотал, приседая и хлопая себя по ляжкам.

Тимур замолчал с оскорбленным видом, и джавляк сразу же оборвал смех.

– Не гневайся, эмир, твой дар, безо всякого сомнения, искренен и щедр. Но не по мне он: желая одарить, ты жалуешь меня цепями. И пусть выкованы они из чистого золота и украшены драгоценными каменьями, но это цепи, и потому мне не нужны. Мне нужны лишь горстка риса да плошка вина в день, а их я добуду и так – чашка для подаяний всегда при мне, а потеряю ее, так новую сделать недолго.

– Значит, больше всего ты ценишь свободу?

– Свободу? Свободы не существует, эмир. Никто не свободен. Я ценю мою несвободу, как ты ценишь свою.

– Тогда просто оставайся при дворе. Найдется тебе и рис, и мясо, и вино…

– Не могу, – отказался джавляк. – Я пришел не к тебе, хотя и в твои владения.

Тимур не без злорадства усмехнулся:

– Тогда ты никуда и от меня не денешься, мауляна. Тот, к кому ты пришел, будет служить мне.

Джавляк вместо ответа с безразличным видом пожал плечами.

Тимур подумал и с презрительной усмешкой кивнул:

– Будь по-твоему, но больше у меня ничего не проси.

– А я у тебя хоть что-нибудь просил, эмир? – спросил дервиш. – И кольцо прежде, и этот халат сейчас ты дал мне сам. Даже вакуф предложил в дар. Я у тебя ничего не просил.

* * *

Кривой Джафар ко внезапному и стремительному возвышению Дмитрия и превращению его в посла “с самого края земли обитаемой” отнесся соответственно: стал лебезить и все норовил рухнуть на колени, не переставая твердить, что он-де с самого начала подозревал, что Дмитрий не иначе как визирь. Пришлось взять маркитанта за жирный загривок, силком поставить на подгибающиеся ноги и так удерживать, пока до того не дошло, что ему предлагают.