– Справедливости! Справедливости прошу у тебя, эмир!

“Комариный писк” остервенело звенел в ушах. Дмитрий резко наклонил голову к левому плечу, и мимо виска пролетел тупой конец копейного древка.

– Справедливости! – крикнул он, перехватывая копье и погружая левый локоть в чей-то пах.

Стражей было семеро. Трое навалились одновременно, стараясь повалить его на ковер, еще четверо оставались на подхвате. Двоих Дмитрий отшвырнул сразу, развернулся на одном колене и оттолкнул третьего на подступавшие свежие силы, сбив троих, словно кегли. Четвертому он влепил вырванным копьем по обеим ногам. Кто-то прыгнул на него и повис сзади, обхватив рукой за горло. Дмитрий поверх плеча ударил кулаком в лицо душителя. Позади влажно хлюпнуло, и хватка на гортани тотчас ослабла.

Он отбросил копье и застыл на коленях, глядя на ковровый узор и протягивая обе руки к Тамерлану. Сейчас снова набросятся… Но меча он не вытащит до самого последнего момента. Однако больше охрана не нападала. Стражники стояли, не двигаясь, озверело глядя на него. Он чувствовал их сверлящие взгляды.

Только один человек мог прекратить свалку в шатре Хромца – сам Тамерлан. В запале драки Дмитрий не слышал окрика, зато его услышали охранники. Дмитрий осторожно приподнял лицо и встретился со внимательным взглядом зеленых глаз Хромца.

– Справедливости, – сказал Дмитрий. – Я прошу твоей справедливости.

Тамерлан поправил под локтем круглую подушечку.

– Знаешь ли ты, воин, что никто не смеет беспокоить меня во время чтения? – спросил Тамерлан спокойно, даже ласково.

– Нет, – ответил Дмитрий. Ну и выдержка у него, у Тамерлана… – Я простой воин. Я выполняю твою волю, но мне неизвестно, когда ты спишь, а когда бодрствуешь. Я слишком далек от тебя, чтобы знать это. Прости, хазрат эмир, знай я, что ты занят столь важным делом, никогда бы не посмел нарушить твоего покоя.

Слова легко сыпались с языка – он тщательно подготовился к этой встрече, знал, будет говорить. Дмитрий удерживал рвущийся изнутри смешок. Вот это он понимал четко: смеяться нельзя ни в коем случае.

– Как ты попал сюда? – спросил Тимур. – Кто назвал тебе пароль?

– Никто, – ответил Дмитрий и простодушно объяснил: – Я пошел к тебе. Меня остановили и спросили пропуск. Я его не знал. Но увидел проходящего мимо воина с топором и сказал: “Кадум”. Меня пропустили. Я пошел дальше, и если меня останавливали, опять говорил: “Кадум”. Так я пришел к твоему шатру. А тут меня не захотели пропускать. Но ведь я пришел, чтобы просить у тебя справедливости, хазрат эмир! Как можно меня не пропускать? Разве я не твой воин?

– Какой справедливости ты просишь? – спросил Тамерлан. – Кто несправедлив к тебе настолько, что ты врываешься в мой шатер и устраиваешь драку? Знаешь, что тебе за это грозит?

Дмитрий помедлил с ответом. Напряженная настороженность покинула Тимура, он тихонько поглаживал изуродованную ногу, поглядывал на Дмитрия так, словно находил его забавным и не более: большой такой остолоп, силен, как буйвол, но дурак дураком.

– Ты, – сказал Дмитрий, давя в себе хохот. Его лицо дергалось, словно в тике. – Ты несправедлив ко мне.

– Я? – Тимур от удивления на миг перестал массировать больное бедро.

– Да. Ты!

– Чем же? – усмехнувшись, поинтересовался Тамерлан.

– Ты повелел мне сделать то, чего я сделать не в силах.

– Я повелел тебе? – Тимур недоуменно поднял рыжие брови. Голос его стал хриплым. – Отвечай, что и когда я тебе повелел? Я такого не припомню.

– Ты повелел, и твой приказ исполняется, – сказал Дмитрий. – Но ты обрекаешь меня на бесчестье – воины моего народа не убивают безоружных пленников…

Рыжебородое лицо Тимура окаменело, зеленые глаза вспыхнули недобрым огнем.

– Я воин чужого для тебя народа, – быстро продолжал Дмитрий. – Других обычаев. Для воина моего народа попасть в плен – значит покрыть себя несмываемым позором. А убить безоружного противника – значит осквернить свое оружие, осквернить свое имя. Мой народ, ведя войну, не берет в плен мужчин. Пленный – лишь обуза, горб на спине. Зачем он нужен воину? Воину нужен враг, чтобы биться с ним. Все остальное – прах. Ты отдал приказ истребить пленных. Ты прав. Ты – мой эмир, а я – твой воин, и должен подчиниться, но по закону моего народа ты обрекаешь меня на бесчестье. Поэтому будь справедлив ко мне, хазрат эмир, избавь меня от того, что мне постыдно…

К концу его пылкой речи лицо Тамерлана разгладилось, эмир слушал его с заметным интересом.

– Расскажи-ка еще о твоем народе, – потребовал он.

– Мой народ – народ воинов, – сказал Дмитрий, гордо выпрямив спину. – Мы сражаемся не ради добычи, а ради битвы. Враги моего народа трепещут перед ним и платят дань, чтобы мой народ не ходил на них войной. Но разве воин может жить без битвы? – Дмитрий расхохотался с превеликим облегчением: наконец-то душивший его смех смог вырваться наружу. – И если мы хотим воевать, то отсылаем дань назад и идем на врагов войною.

– Хм… – Тамерлан погладил рыжую бороду. – Удивительные вещи ты рассказываешь о своем народе. Ничего подобного я до сих пор не слыхивал. – Он вдруг громко, по-кошачьи фыркнул: – Значит, по-твоему, я должен был раздать пленникам оружие? А? Слышите, что он тут говорит? – окликнул он стражников. – И расхохотался в голос.

Дмитрий стоял на коленях, глядя на хохочущего Тамерлана и слыша ржание стражников за спиной. Неожиданно в хохот вклинился новый резкий голос:

– Чего ржете, собачьи дети? Где вы должны быть? А это еще кто такой? Что он тут делает?

Тамерлан оборвал смех и позвал:

– Иди сюда, Идигу. Ты только послушай, что он говорит.

Переваливаясь на кривых ногах, коренастый Идигу Барлас вышел вперед, остановился рядом с Дмитрием и громко вопросил:

– А ему что здесь надо?

– Погоди, – прервал своего полководца Тамерлан. – Знаешь, что он думает? Что неплохо бы дать пленникам оружие…

Идигу Барлас обалдело раскрыл рот и прочистил горло.

– Кому дать оружие? – переспросил он. И крякнул: – Кого здесь лошадь по голове лягнула, пока меня не было?

– Помнишь его? – спросил Тимур.

– Еще бы не помнить, – буркнул Идигу Барлас. – Как он здесь оказался, скажут мне или нет?

– Сам пришел, – ласково улыбнувшись, ответил Тимур.

– Са-ам! – Идигу Барлас шумно втянул ноздрями воздух и уперся кулаками в бока. Глаза его метали молнии.

– Погоди, Идигу, – снова остановил его Тимур. – Я хочу с ним побеседовать, раз уж он пришел ко мне. И ты послушай, послушай…

Слегка растерявшийся Идигу Барлас ограничился тем, что гневно цыкнул на стражу, приказав им убраться прочь. Однако Тамерлан распорядился иначе:

– Пусть останутся.

Идигу Барлас гневно хмыкнул, отошел от Дмитрия и, кряхтя, уселся на подушку, проворчав:

– Ну-ну… Послушаем…

В левой руке Тимура словно ниоткуда появились четки. Перебирая их, он прикрыл тяжелые веки и сказал:

– Воистину удивителен твой народ, и обычаи его достойны удивления.

Дмитрий пошевелил плечами, расслабляясь. Все в порядке. Встреча состоялась. Тамерлан у него на крючке. Мягко говоря, он назвал Хромца скотиной. Вряд ли Тамерлан оставит оскорбление без внимания – вот и стражники наготове. Но выдержка у него – только позавидовать можно. И за это ему спасибо…

– Значит, по-твоему, приказав истребить пленников, я осквернил свое имя и оружие? – вкрадчиво поинтересовался Тамерлан.

“Как по-писаному”, – подумал Дмитрий.

– Не так, – возразил он.

– А как же? – по-прежнему тихо спросил Тамерлан.

– Ты не воин моего народа. И я поступил на службу к тебе, а не ты ко мне. Тебе кажутся удивительными обычаи моего народа, мне кажутся удивительными обычаи твоей земли. Я не осуждаю их, не мое дело – судить. Я всего лишь не хочу глупой и позорной для себя смерти, поскольку обычаи моего народа для меня святы, и идти против них я не могу. А это ослушание, за которое ты караешь. Что мне остается? Повиновение обрекает меня на бесчестье, ослушание – тоже… И я пришел просить у тебя справедливости, а не хулить тебя – это твои пленники, а не мои. У меня только одна рабыня. Мне достаточно и ее.